К какому ценному для экономики результату привело изучение смены пола

85 лет назад, в 1939 году, в ходе подготовки к довыборам членов Академии наук (АН) СССР была отклонена кандидатура известного биолога, академика Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени В. И. Ленина (ВАСХНИЛ) М. М. Завадовского, хотя кандидатуру этого получившего всемирную известность благодаря работам по изменению пола ученого поддерживали многие видные деятели науки, а продолжение его исследований в немалой степени помогло внешней торговле страны.

«Правя четырьмя верблюдами»

Первые десятилетия XX века ощущались жившими в те годы людьми как самое настоящее время чудес, а не только как эпоха войн и революций. Член-корреспондент Императорской Санкт-Петербургской академии наук профессор Н. К. Кольцов, например, писал, что с древнейших времен люди грезили «о ковре-самолете, о шапке-невидимке, семимильных сапогах, о морском коне, на котором можно опуститься на дно морское, и т. д.», и напоминал современникам, что немалая часть этих мечтаний уже стала явью:

«С первого взгляда эти мечтания кажутся вам несбыточными фантазиями. Но разве многие из них уже не осуществились в настоящее время? Разве мы не летаем уже на коврах-самолетах, не спускаемся в глубины океана в подводных лодках?

Разве наши автомобили не переносят нас с быстротой ветра, как в сказке бредущая сама собой ступа бабы-яги?».

И добавлял, что наука может осуществить и другие «народные фантазии». А там, где окажется бессильной, найдет пределы своих возможностей. К примеру, Н. К. Кольцов считал, что бессмертие недостижимо, но продление человеческой жизни вполне реально. И поиск путей к этой цели стал одним из направлений исследований этого выдающегося биолога и его сотрудников. А один из учеников профессора Н. К Кольцова — М. М. Завадовский — занялся и вовсе фантастическим для своего времени направлением: изучением изменения пола. Причем в самое трудное для научных исследований время.

19 мая 1919 года он, тогда молодой преподаватель Московского университета, в соответствии с полученным разрешением в сопровождении десяти студентов отправился из Москвы для проведения экспериментальных работ в хорошо знакомое ему еще с его собственных студенческих лет место — в обширный заповедник Аскания-Нова в Таврической степи.

«Участок земли, предоставленный животным,— писал он в обобщающей эксперименты статье пять лет спустя,— обнимает собою: около 500 десятин (десятина — 1,09 гектара.— "История") собственно степи, 36 десятин зоопарка, из коих две трети заняты степью и прудом и одна треть парком, 70 десятин ботанического сада, 20 десятин площади пруда в полую воду. Животные и птицы частью находятся на полной свободе в парке, степи, ботаническом саду, частью размещены в хорошо оборудованных постройках и вольерах… В Аскании насчитывалось 237 млекопитающих 30 видов и 1.420 птиц 119 видов».

Именно там ученый осуществлял свою экспериментальную программу:

«Научные исследования, поставленные в Аскании-Нова, частью являлись продолжением исследований, начатых еще в Москве, частью же были задуманы заново.

Главная группа работ касалась формообразующей роли семенника, яичника и щитовидной железы».

М. М. Завадовский писал, что результаты работы оправдали его ожидания, правда, условия, в которых велись исследования, оказались, мягко говоря, не вполне подходящими:

«Аскания дала необыкновенно богатый опыт, несмотря на то, что приобретать его пришлось в тяжелой атмосфере кровавой гражданской борьбы. Весной 1919 года Аскания попала в полосу Григорьевского восстания (выступления против советской власти частей 6-й Украинской советской дивизии под командованием Н. А. Григорьева.— "История"), летом ее не оставляли своим вниманием разнузданные партизанские отряды махновского типа, прокатилась волна отступающих на север советских частей и наступающих Деникинских, осенью от края до края всколыхнулась махновская анархическая волна, а поздней осенью с большей скоростью, чем вперед, покатились обратно потерявшие всякую дисциплину расстроенные Деникинские части».

В итоговой статье М. М. Завадовский описывал ужасы пережитого достаточно сдержанно:

«Кого заставала волна гражданской борьбы в деревне или, того хуже,— в бывшем частном имении, тот легко себе представит условия мирной работы с налетающими хмурыми напряженными днями расправы и кровавого возбуждения и просветами тихих солнечных дней облегчения и покоя».

Дальнейшие события он описывал еще короче:

«Осенью 1919 года, вследствие отсутствия связи с Москвой, я приехал в ближайший университетский город — Симферополь, а с весны вновь продолжал урывками работу в Аскании-Нова, почти под снарядами, до осени 1920 года».

В воспоминаниях его дочери — М. М. Завадовской-Саченко подробностей было куда больше:

«Часть студентов уехала в Крым, так как Москва была отрезана фронтами войны. Часть из них пошла в госпитали Красной Армии. После отъезда студентов он с женой поехал в Симферополь, где вскоре присоединились к нему и студенты, выехавшие в Крым ранее… М. М. Завадовский был зачислен доцентом в Таврический университет и вскоре начал читать курс "Экспериментальная биология и генетика"… Один, без спутников, правя четырьмя верблюдами, так как лошадей не было, выезжал он в Асканию, пересекал фронты. Даже возницу трудно было найти ввиду большой опасности пути. Он обращался к временным властям, доказывал уникальность заповедника и необходимость отменить постой солдат, добивался приказа о выделении корма для животных».

Его настойчивость, ко всеобщему удивлению, помогла спасти уникальный заповедник. А результаты его сравнительно простых с виду экспериментов, без преувеличения, потрясли современников.

«Поставлены опыты сшивания кур»

«Уже издавна,— писал М. М. Завадовский,— напрашивалась мысль, что развитие таких признаков, как рога оленя, борода и усы у мужчины и т. д., т. е. признаков, отличающих самца от самки, совершается под влиянием семенника. Удаляя у самца оленя его половые железы (семенники), мы находим, что у него не развиваются рога и половой инстинкт. У кастрированного с юности мужчины не развиваются усы, борода, голосовые связки и другие вторично-половые признаки… Максимум внимания в своих исследованиях я уделил птицам ввиду яркости их полового диморфизма».

Внешние различия самцов и самок в наибольшей степени наблюдались у кур, фазанов, уток и павлинов. И все эти птицы имелись в Аскании-Нове. Но, как отмечал М. М. Завадовский, «базой служили опыты с курами». Начал он с самого простого — кастрации петухов. Исследователь отмечал все изменения в строении и поведении прооперированных птиц, а основной его вывод звучал так:

«Опыты кастрации петухов разных пород показали, что удаление семенников влечет за собой выпадение части вторично-половых признаков.

Не развиваются: головной убор петуха, инстинкт, голос и пр. признаки. Другая часть вторично-половых признаков, напр., петуший наряд и шпоры, развивается и в отсутствие половой железы».

Затем начались эксперименты с пересадкой семенников:

«Опыты пересадки семенников кастрированному петуху,— писал исследователь,— действительно убеждают в том, что утерянные кастрированным петухом "зависимые" признаки,— инстинкт, голос, головной убор и пр.,— восстановляются (так в тексте.— "История") в полной мере после пересадки кастрату чужеродного семенника под кожу».

Мало того, М. М. Завадовский установил, что у некоторых кастратов «началась регенерация семенников» с тем же результатом:

«У них вновь развивается головной убор и прочие зависимые признаки».

Не менее показательными оказались эксперименты с курицами:

«Опыты кастрации куриц разных пород,— констатировал ученый,— дали весьма интересный результат.

Курочки после кастрации после первой же линьки надевают петушиный наряд как по форме, так и по окраске.

На ногах вырастают петушиные шпоры. Посадкой корпуса, формой, бледностью головного убора, узкими и длинными перьями хвоста, гривы и бахромы, а также поведением кастрированные курочки поразительно напоминают кастрированных петухов».

Вслед за тем настал черед пересадки кастрированным петухам яичников, а курицам — семенников.

«Опыты пересадки,— писал М. М. Завадовский,— удались на четырех экземплярах. Кастрированные петухи, после пересадки им яичников, приобрели зависимые признаки курицы. Они приобрели куриное перо, куриного типа головной убор, голос высокого тона, посадку корпуса; шпоры были заторможены в развитии.

У одного из петухов приживление пересаженного яичника было настолько полно, что в полость тела откладывались яйца».

Соответствующие результаты получились и в опытах с курицами:

«Кастрированные курочки приобрели после приживления у них семенников зависимые признаки петуха; развились — петуший головной убор, петушье пение и инстинкт преследования куриц во всех деталях».

Позднее М. М. Завадовский проводил в Аскании-Нове не менее впечатляющие эксперименты, о которых писал:

«Для выяснения вопроса о гормонах самца и самки мною… были поставлены опыты сшивания кур и фазанов попарно… Сращение кожных покровов при этом протекало очень успешно. Из предварительных фактов заслуживает внимания быстрое установление сообщения между кровеносными руслами сшитых особей… Дней через 8–15 один из партнеров перекачивает свою кровь в соседа… Перекачивание крови ведет к гибели запустевшего (так в тексте.— "История"».

Ученый ставил и другие эксперименты, но ни один из них не мог по силе воздействия на умы сравниться с опытами по изменению пола.

«Мы действуем пока на ощупь»

В 1921 году М. М. Завадовский вернулся в Москву и снова стал преподавать в Московском университете. А его вызывающих всеобщее изумление кур приютили в Московском зоологическом саду. О том, насколько сильное впечатление они тогда производили, вспоминал бывший в то время студентом-биологом профессор Л. Я. Бляхер:

«М. М. повел меня в Зоосад и показал привезенных из Крыма кур, на которых были поставлены опыты кастрации и пересадки половых желез, сказав при этом, что намерен организовать в Зоосаду экспериментальную работу по изучению развития признаков пола. Легко представить себе, какое впечатление на студента должны были произвести эти чудо-петухи, превращенные в кур, и куры, превращенные в петухов, созданные мыслью и руками экспериментатора».

А другой бывший студент М. М. Завадовского — академик АН СССР Н. П. Дубинин многие десятилетия спустя писал:

«Работы М. М. Завадовского по переделке пола у птиц с помощью пересадки половых желез являлись одной из наиболее впечатляющих страниц в развитии экспериментальных методов в нашей биологии».

В 1922 году вышло первое обобщение его экспериментов в Аскании-Нове — книга «Пол и развитие его признаков», ставшая мировой сенсацией. И следующие труды ученого направлялись во все крупнейшие биологические исследовательские центры и университеты мира. На его работы не могла не обратить внимания еще не оснащенная в тот момент непроницаемыми идеологическими шорами советская пресса, и вскоре он стал наряду с профессором Н. К. Кольцовым одним из главных экспертов газет и журналов по вопросам научных чудес в биологии.

Так, по остромодному вопросу о возможности возвращения старикам молодости цитировались его слова:

«Мы действуем пока на ощупь… Полного омоложения, так называемого "фаустовского", мы достигнуть не сможем. Но восстановление отдельных угасших функций организма возможно.

Не следует возбуждать среди широкой публики несбыточных надежд, так как это вызывает чрезмерные требования к науке».

Издания жестко конкурировали за то, кто сможет опубликовать первым что-либо новое о работах видного отечественного биолога. Так, «Огонек» в 1924 году с гордостью сообщал читателям, что с разрешения профессора М. М. Завадовского печатает «краткие извлечения из его еще не опубликованного труда», называвшегося «Возможна ли борьба со старостью».

Как только появлялись сообщения о новых сенсационных открытиях в биологии, печать предоставляла слово тому, кого считали теперь едва ли не главным авторитетом в этой отрасли знания. И, нужно отдать должное профессору, его осторожные оценки, как правило, оказывались верными. Так, комментируя в том же 1924 году отправку в Африку экспедиции своего доброго знакомого — профессора И. И. Иванова, он отмечал:

«Опыты скрещивания человеческих рас с антропоидными обезьянами производятся впервые и будут иметь безусловно громадное значение, независимо от того, увенчаются ли они успехом или нет. Производившиеся до сих пор аналогичные опыты по скрещиванию различных видов животных показали, что, чем они ближе друг к другу, тем больше шансов получить потомство.

Таким образом, если проф. Иванову удастся получить гибрида (помесь) от человекообразной обезьяны и человека, теория эволюции Дарвина получит новое очень веское доказательство…

Трудности опыта очень велики, и нельзя предполагать, что опыты дадут обязательно положительный результат».

Слава профессора М. М. Завадовского росла и потому, что его в 1923 году назначили директором Московского зоосада, и в скором времени он смог организовать там и оснастить на собственные средства лабораторию для проведения исследований, о которой «Вечерняя Москва» в 1925 году сообщала:

«Богатейший живой материал и прекрасно оборудованная лаборатория дают возможность профессору Завадовскому, его ассистентам и ученикам вести ряд серьезных работ в области наиболее интересных вопросов современного естествознания».

Взглянуть на работу профессора и ее результаты хотели все прибывавшие в Москву высокопоставленные визитеры, причем не только ученые. А советские и зарубежные биологи стремились побывать на его увлекательных лекциях в университете.

Популярности ему прибавляла и работа в качестве директора зоосада.

«В течение короткого времени, ценой больших усилий,— вспоминала М. М. Завадовская-Саченко,— ему удалось превратить зоологический сад из зверинца в прекрасное культурно-просветительное учреждение и организовать там исследовательскую лабораторию.

Была построена новая территория с открытыми вольерами и "островом зверей".

Этому строительству предшествовала поездка в Германию, где М. М. (Завадовский.— "История") мог познакомиться со многими зоопарками. Наибольшее впечатление произвели зоопарки Нюрнберга, Гамбурга и Берлина. Посетил он интересовавшие его научно-исследовательские институты. Вернувшись в Москву, Михаил Михайлович выписал из Германии архитектора и вместе с ним стал создавать и строить новую территорию зоопарка».

Широко разрекламированное открытие новой территории зоосада, переименованного в Московский зоопарк, вызвало небывалый ажиотаж, о чем московская пресса 4 октября 1926 года сообщала:

«Вчерашний день был совершенно исключительным в истории Московского Зоопарка. Уже с утра трамваи и автобусы, идущие по направлению к Зоопарку, брались с боя. Шесть касс не могли справиться с тысячными толпами, и администрация парка, мобилизовав всех своих сотрудников для продажи билетов, открывала один за другим новые окна-кассы (так в тексте.— "История"), спешно прорубаемые плотниками прямо в заборе. До 4 час. дня работало 11 касс, а публика, пользуясь прекрасным осенним днем, продолжала прибывать. Всего за вчерашний день Зоопарк посетило до 30 тысяч чел.,— цифра еще небывалая за все время существования зоопарка…

Некоторые четвероногие (козы, лоси, олени и т. д.) бродят тут же среди публики.

В общем новая территория заселена еще не полностью, но то, что уже сделано,— очень интересно».

Руководителям других культурно-просветительных учреждений, да и не только им, оставалось лишь завидовать популярности зоопарка, посещаемость которого за время директорства профессора М. М. Завадовского выросла в шесть раз — до 1 087 489 человек в 1926/27 хозяйственном году.

Вот только всего этого публике было мало, ведь от волшебника все и всегда ждут одного — новых чудес.

«С виду совершенно нормальная курица»

М. М. Завадовский писал, что смена пола — отнюдь не простое дело:

«У меня накопился большой материал главным образом на птицах, отчасти на млекопитающих. Ставя опыты с экспериментальным превращением полов, я неоднократно сталкивался со случаями неполного превращения: нередко признаки самца и самки складывались в хитрую мозаику. Так, напр., курица приобретала только шпоры и петушиный хвост с типичными серповидными перьями, сохраняя куриное перо на остальном теле… В достаточной мере загадочны случаи, когда с виду совершенно нормальная курица поет петухом».

Однако некоторые советские граждане, как мужчины, так и женщины, с момента появления первых сообщений об экспериментах М. М. Завадовского настоятельно требовали сделать былью сказку о превращении полов. И предлагали себя в качестве экспериментального материала. Известный специалист по истории науки доктор биологических наук О. П. Белозеров писал:

«К ученым и врачам стали обращаться люди, имевшие те или иные проблемы в половой сфере. Так, например, в 1921 г. Кольцов получил из Читы письмо от 50-летнего мужчины, который предлагал себя в качестве экспериментального объекта в кольцовском институте…

Он предложил себя в качестве кандидата для кастрации и последующей пересадки женских половых желез, приводя в качестве мотива желание посмотреть, изменится ли его сексуальная идентичность после операции, и если да, то что определяет эти перемены.

Также в фонде Кольцова сохранилось письмо, адресованное, вероятно, Завадовскому, автор которого утверждал, что он не мужчина в полном смысле этого слова, но и не женщина, а так, что-то промежуточное, и просил провести на нем ту же операцию, которую Завадовский проводил на курах».

Известно, что профессор М. М. Завадовский все-таки откликнулся на одну такую просьбу:

«Завадовский сам,— отмечал О. П. Белозеров,— описал случай, когда в 1923 г. к нему обратился молодой человек 26 лет, военный, с просьбой помочь ему преодолеть мучавшие его гомосексуальные наклонности. Выразив свой скепсис по поводу способности современной медицины разрешить подобную проблему, Завадовский тем не менее предложил молодому человеку два способа воздействия: лечение путем внушения и хирургическую операцию. Тот согласился испытать их оба… Пациенту был удален фрагмент одного из семенников (примерно ⅛ часть) и взамен пересажен фрагмент семенника обезьяны.

Оба метода "лечения" оказались неэффективными».

Но, как известно, спрос рождает предложение, и в конце декабря 1926 года заведующий хирургическим отделением московской больницы имени Достоевского профессор И. А. Голяницкий сделал доклад в Московском хирургическом обществе о проведенных им операциях по смене пола.

«У него в больнице,— сообщала "Вечерняя Москва",— в течение последнего года лежал ряд таких больных, которых ему удалось в полном смысле слова "переделать"… Это достигается путем пластических операций и пересадки желез от животного или от другого человека».

Новость выглядела довольно странно, ведь этот известный хирург, и прежде увлеченный идеей трансплантации, четырьмя годами ранее писал, что пересадка органов и тканей вообще очень сложна, а межвидовая трансплантация «является неблагоприятным фактором для приживания». Но, рассказывая о своем методе представительнице газеты, профессор И. А. Голяницкий утверждал, что пять его пациенток сменили пол, включая некую уже рожавшую Прасковью, которая «явилась в больницу им. Достоевского и просила "сделать из нее мужчину"».

При этом в публикации подчеркивалось:

«Несколько бывших женщин сейчас являются уже допризывниками».

Дальнейшего развития в печати эта тема не получила. Профессор И. А. Голяницкий, судя по всему, в следующем году увлекся темой травматизма рабочих на производстве, в январе 1928 года начал работать врачом в больнице Китайско-Восточной железной дороги в Харбине, а, вернувшись в СССР два года спустя, стал преподавать и, кроме того, изучать и пропагандировать полезные свойства чая.

От исследований, связанных со сменой пола, начал отходить и их основоположник. Причем, отнюдь не по своей воле.

«Вывезено ценнейшее оборудование»

В СССР началась ликвидация НЭПа — провозглашенной в 1921 году В. И. Лениным новой экономической политики с ограниченной активизацией частных предпринимателей. И параллельно с этим партия и правительство приступили к реформе научной сферы. Историки называют много причин, вызвавших гонения на «старорежимных» ученых, включая то, что далеко не все из них были преданными сторонниками советской власти.

Однако представляются не менее важными два обстоятельства. Во-первых, среди советских руководителей существовала вера в то, что каждый получивший вузовский диплом становится квалифицированным специалистом, способным заменить неверных власти «спецов». Это было тем более странно, что сама власть снижала требования к социально близким абитуриентам и студентам (см. «Этому калечению молодежи можно положить конец»), что отнюдь не повышало уровень подготовки таких выпускников вузов. Во-вторых, ввиду принятия решения об индустриализации страны приверженцев классической науки с помощью ожесточенного давления хотели заставить перейти к прикладным исследованиям, приносящим очевидную пользу народному хозяйству.

Не избежал попадания под властный пресс и профессор М. М. Завадовский.

В 1927 году его отстранили от руководства зоопарком, оставив руководителем лаборатории при нем. А затем апологеты новосозданной «пролетарской биологии» подвергли М. М. Завадовского ожесточенной критике за якобы «грубо-механистический и недиалектический» подход к науке. Позднее вспомнили о его работе в Таврическом университете в белом Крыму и приклеили ему ярлык «врангелевского профессора». Добавьте к этому еще пару компрометирующих для того времени обстоятельств — чуждое происхождение (из семьи помещика) и брата-эмигранта,— и станет понятным, что шансов на то, чтобы продолжать фундаментальные исследования и уклониться от перехода к сугубо прикладным, у профессора практически не было.

В 1930 году в составе созданной годом ранее ВАСХНИЛ организовали Всесоюзный институт животноводства (ВИЖ), в подчинение которому была передана лаборатория профессора М. М. Завадовского.

«Принадлежность лаборатории Завадовского к отраслевому НИИ,— писал много позднее О. П. Белозеров,— потребовала переориентации на решение задач более прикладного характера. Профилю ВИЖа вполне соответствовали работы по изучению витаминов, влияния искусственного ультрафиолетового излучения на развитие организмов, исследования биологии паразитических червей, а вот эндокринологическая тематика потребовала большей коррекции».

Но главной темой в животноводстве, естественно, был прирост количества сельскохозяйственных животных.

В особенности после резкого снижения их численности во время коллективизации.

«В конце 1931 г.,— констатировал тот же автор,— Завадовский организует специальную бригаду из сотрудников Лаборатории физиологии развития для оценки возможности экспериментального возбуждения у млекопитающих овуляции, течки и "охоты" с помощью ряда гормональных препаратов (фолликулина, пролана, гравидана), цельной мочи беременных женщин, а также препаратов из тканей животных (лизатов) и фенола. Опыты проводились с овцами, коровами, кроликами и морскими свинками. Проверялась также возможность влияния на лактацию и вес животных. Работа бригады продолжалась два года (1932–1933) и проходила в Москве, Аскании-Нова, Крыму, на Северном Кавказе и на Средней Волге».

Но подлинного успеха благодаря накопленному за долгое время опыту удалось добиться только в следующем году. О. П. Белозеров отмечал:

«В 1934 г. в арсенале Завадовского и его сотрудников появляется новое средство — сыворотка жеребых кобыл (СЖК), благодаря которому удалось добиться искусственного многоплодия у сельскохозяйственных животных».

Вслед за успехом пришла и новая волна признания.

В 1935 году профессора М. М. Завадовского избрали академиком ВАСХНИЛ, а затем и вице-президентом этой академии. Но в 1938 году президентом ВАСХНИЛ был назначен народный (он же босоногий) академик Т. Д. Лысенко, чьи знания в биологии, мягко говоря, не отличались глубиной, но преданность власти ни у кого не вызывала сомнений.

«Наблюдая Т. Д. Лысенко,— вспоминал М. М. Завадовский,— меня не покидала мысль, что передо мною ярко выраженный тип по существу не ученого деятеля, а пророка-проповедника. Он упивался собственными речами. В отношении к работникам институтов был груб, нетактичен. Мало-помалу это приводило к тому, что у людей отпадала охота дискуссировать с Лысенко, и они ограничивались короткими репликами и ответами, а то и совсем молчали».

А тех, кто, подобно академику ВАСХНИЛ Завадовскому, продолжал возражать президенту академии, ожидали большие и разнообразные неприятности. М. М. Завадовский попросил освободить его от обязанностей вице-президента ВАСХНИЛ ввиду нежелания работать с Т. Д. Лысенко и добился своего. Но сам народный академик и его последователи не остались в долгу. Во время отбора кандидатур на довыборы членов АН СССР на М. М. Завадовского, выдвинутого многими выдающимися учеными, с достойной лучшего применения страстностью обрушились лысенковцы. К примеру, 25 января 1939 года газета «Социалистическое земледелие» опубликовала статью о нем, называвшуюся «Ученый, не дающий пользы нашей стране». Итогом этой кампании стало отклонение кандидатуры М. М. Завадовского.

Казалось бы, все могло измениться после начала массового использования СЖК в сельском хозяйстве.

«В 1940–1941 гг.,— писал О. П. Белозеров,— благодаря поддержке тогдашнего наркома внешней торговли А. И. Микояна, проявившего к работам Завадовского большой интерес, состоялись испытания метода экспериментального многоплодия в системе Главпушнины Наркомвнешторга СССР в промышленных масштабах: под опыт были пущены около 200 тыс. овец.

Особую актуальность метод приобрел с началом Великой Отечественной войны: хозяйство военного времени требовало все больше продуктов животноводства — шерсти, мяса, кож…

Работы проводились в девяти областях Казахстана, частично в Узбекистане, Туркмении и Киргизии. За небольшой срок (около полутора лет) Завадовскому удалось сделать очень много для внедрения и популяризации своего метода. Его стали применять в системе Казкаракультреста Наркомвнешторга СССР, в совхозах различного подчинения и колхозах. Метод был эффективен на овцах каракульской и курдючной пород, а также на метисах. Обнадеживающие результаты были получены и на козах, и на коровах».

Продолжали свою работу и лысенковцы.

«Во время его отсутствия в Москве,— вспоминала М. М. Завадовская-Саченко,— была разрушена созданная им с такой любовью и трудом лаборатория экспериментальной биологии на территории зоопарка. Она была с благословения Лысенко и дирекции Института животноводства разрушена и разграблена.

Во дворе Института животноводства сжигались книги "вейсманистов-морганистов"…

Было вывезено ценнейшее оборудование, купленное Завадовским в Германии, разрушен виварий. Ученый был лишен возможности продолжать исследовательскую работу. Но успехи работы по многоплодию сельскохозяйственных животных были так велики, что, несмотря на противодействие лысенковцев всех рангов, М. М. за разработку метода многоплодия сельскохозяйственных животных и успешное внедрение его в практику в 1946 г. была присуждена Государственная (Сталинская.— "История") премия».

Но и это не остановило его врагов. В 1948 году, когда борьба лысенковцев с генетикой достигла максимального накала, М. М. Завадовский остался не у дел — его лишили работы не только в ВАСХНИЛ, но и в МГУ.

«Только в 1954 г. М. М. Завадовскому,— писала его дочь,— было предложено возглавить лабораторию во Всесоюзном институте животноводства… У М. М. Завадовского были широкие планы развития работ лаборатории как в практическом, так и в теоретическом аспекте с применением современных достижений в области биохимии, физиологии, эндокринологии. В феврале 1957 г. он сделал на Всесоюзном совещании эмбриологов последний свой доклад. 28 марта этого же года М. М. не стало».

Бессмысленно гадать, какие еще открытия мог сделать этот незаурядный ученый. Но точно можно сказать одно — оголтело-демонстративно преданные власти люди, как правило, приносят стране очень сомнительную пользу.

Евгений Жирнов