Сибирские стройки и фильмы о них появились задолго до БАМа. Рубеж 1950–1960-х — время, когда СССР устремился на восток, а советское кино стало подробно рассказывать стране о далеких комсомольских стройках. Начиналась оттепель, центробежное послесталинское десятилетие. Советское кино постаралось нанести на карту экрана необъятные просторы своей страны, впервые представив ее как единое целое. Киноистория БАМа вписалась в эту, уже готовую, карту.

Дорога от центра

В 1959-м на ВДНХ в Москве открылась и до сих пор знаменитая «Круговая панорама». Сегодня — технологический раритет, ностальгический аттракцион, а тогда — магический центр прогрессивной столицы, из которого разбегались лучи киноаппарата, достигающие самых отдаленных точек Союза.

Первый фильм для панорамного формата, как известно, был сделан ведущим документалистом СССР Романом Карменом. Назывался он «Широка страна моя…» (1959). Цитируя популярную кинопесню, советское кино словно возвращалось в «Цирк» Григория Александрова, под куполом которого когда-то собирался весь многонациональный советский народ. Теперь, преображая пространство, цилиндрический экран кинотеатра распахивался навстречу необъятным просторам — от Москвы до самых до окраин. На север, на юг, на запад и, конечно, на восток.

В 1956-м, на XX съезде Компартии, звучит призыв к молодежи — «принять участие в освоении северных и восточных районов страны». Формируется строительная индустрия, строятся цементные и кирпичные заводы, электростанции, линии электропередачи. Миллионы людей по всей стране ищут свое место. Стройка — реальный шанс получить настоящую работу и настоящую жизнь для миллионов освобожденных из лагерей, для тех, кто хочет вырваться из колхозов (ударная работа дает паспорт, а затем и возможность получить жилье от предприятия). После 1959 года к армии вольнонаемных присоединяется и собственно армия, вчерашние солдаты, демобилизованные срочники. Выходит директива замминистра обороны Гречко о распределении уходящих в запас рядовых по комсомольским путевкам.

Такая социальная мобильность, конечно, была востребована кинематографом. Дорога — одна из главных тем в кино этого времени. «Все начинается с дороги» — так называется последний фильм Николая Досталя (режиссер трагически погиб на съемках), вышедший в прокат как раз в 1959-м. По сюжету главный герой, монтажник тяжелого оборудования Степан Боков, спешит с одной стройки на другую — ему не сидится на одном месте.

Степан амбициозно мечтает о Братской ГЭС (в 1961-м там будет запущен первый агрегат), но жизнь и судьба превращают его в начальника бригады на укладке безымянного, неасфальтированного шоссе. Завершение «щебенки» должно воссоединить его с встреченной в поезде возлюбленной. Но герои стремятся не только друг к другу: им важно достичь чего-то подлинного, настоящего — настоящего дела, настоящего чувства, стать настоящим человеком, в конце концов.

Дорога в настоящее

Настоящее в советском кино этого момента рождается на стыке частного и идеологического. Возьмем «Ждите писем» Юлия Карасика (1960): здесь Сибирь — дистилляционный котел, который перегоняет человеческий материал в нечто стоящее: бывший преступник на глазах у зрителя превращается в передовика и человека с обложки, ушлый таксист, который поехал в тайгу, чтобы скопить на новый «Москвич», обретает любовь и человеческое лицо ударника, вчерашний школьник из хорошей московской семьи набирает мышечную массу, разменивая романтический идеализм на твердый характер. На визуальном уровне фильма хорошо ощутима энергия отрицания большого стиля, характерная в целом для кино оттепели: в резких монтажных стыках рифмуются сталинские высотки и сибирские башни ЛЭП, которые своими руками поднимают ввысь строители-комсомольцы, а чистенькие туфли из столичного универмага соединяются с измочаленными тайгой кирзачами. Сила, понятное дело, в правде, и это правда жизни, которую получается обнаружить где-то на краю земли, только сев на поезд.

Подчиняясь центробежной силе времени, на сибирских стройках, конечно, оказывались и вполне благополучные жители столицы. Показательно комическая интерпретации темы удачливого горожанина в диких местах — «Карьера Димы Горина» (1961), где молодой финансист-карьерист в исполнении Александра Демьяненко, поехав в тайгу за ошибочно выданными деньгами, застревает в бригаде строителей очередной энерготрассы. Там он наконец обретет себя, сойдет с рельс, заботливо проложенных для него мамой.

Молодой идеалист, проверяющий на прочность свои и родительские идеалы,— типичный персонаж эпохи. Поезд на восток — возможность вернуть революционные идеалы равенства, вырваться за пределы среды и привилегий (оттепельное кино часто и об этом — послевоенной отмене классовых конфликтов). В конце концов, это шанс обрести новую суррогатную рабочую семью. Разобраться с авторитетами и приоритетами. Место властного отца, который всегда знает, как лучше прожить жизнь, вполне может занять мудрый бригадир.

В этом контексте интересно вспомнить «Людей на мосту» Александра Зархи (1959). Сюжет фильма выстроен на дихотомии, неразрывной связи и конфликте двух поколений мостостроителей Ивана Денисовича Булыгина (чудесный Василий Меркурьев) и его сына Виктора (не менее чудесный Олег Табаков). Режиссер Зархи представляет старшего героя комично: авторитарный чудак-трудоголик инженер Булыгин-старший въезжает в фильм в шикарном вагоне-кабинете, оборудованном канделябрами, радиоприемником и телефоном, но к двадцатой минуте лишается практически всех атрибутов своего начальственного статуса — последние километры до места назначения, где будет строиться мост, они с сыном преодолевают пешком, шагая по просеке за проводницей. Вот она «настоящая жизнь»!

Старшего Булыгина она омолаживает — буквально вернув из заслуженного кабинета на стройплощадку. Младшему — дает шанс выглянуть за пределы уютного московского гнездышка, в котором он вырос. Выбрать судьбу вместо той, что была тебе намечена автоматически, самим фактом рождения в преуспевающей семье. Герой Табакова — типичный оттепельный персонаж, столичный фланер, наблюдатель, привыкший иронично возвышаться над толпой,— становится деятельным участником жизни и с восторгом принимает ее искушения. «Не бойся, москвич, тут делай что хочешь, тайга не скажет»,— недвусмысленно манит Витю сибирячка-охотница Лена, а вместе с ней — первозданный, нерегулируемый хаос.

В контексте фильма Зархи эта тема приобретает зловещее звучание, когда в финале сибирячка Лена погибает, взрывая гигантские речные льдины. Они — или природа в их лице — грозят снести временные технические опоры и погубить строителей. И Лена кладет себя на алтарь будущего. Ее любовь и гибель в битве технологий и природы превращают строительство моста в часть большого исторического процесса (невозможного в рамках советского мифа без жертв). Природа к смерти женщины равнодушна, другое дело — люди. Они оценят подвиг: проведут испытания спасенного моста и усыновят осиротевшего сына Лены Гошу. А жизнь пойдет дальше своим предопределенным чередом.

Дорога к себе

Брутальность окружающего пространства не могла не отразиться на экране. За бодрыми и жизнерадостными фильмами всегда будет маячить «Неотправленное письмо» Калатозова и Урусевского (1960).

В этом фильме от тайги — заповедной и не тронутой еще человеком — несет экзистенциальным ужасом. В центре сюжета — обреченная на поражение борьба, которую ведет с природой партия геологов. Будут долгие поиски месторождения, потом — пожар, болота, ранняя зима, снег и ледяной ветер, река, которая несет в Северный Ледовитый океан. Покорение terra incognita — не офисный ретрит и не поездка на картошку. Оно возможно только в формате подвига. В этом фильме чудесные города и строящиеся на сибирских реках мосты — всего лишь предсмертный бред истощенного героя. Камера наблюдает за злоключениями людей безжалостно, будто снимал этот фильм вовсе не человек, а сама тайга. Очевиден если не конфликт, то как минимум пристрастный диалог с пафосной официальной риторикой покорения природы, требующей нанести на карту и обустроить новое жизненное пространство.

На эпоху освоения Сибири в искусстве наступала другая эпоха, эра экзистенциализма, требовавшая от кино ощупывать не только бескрайнее внешнее, но бескрайнее внутреннее пространство. Запрос на интеллектуальное искусство в шестидесятых не то что отменил сибирскую тему, но, очевидно, серьезно ее скорректировал. Сибирь — как сосредоточение русских исторических смыслов — оказалась подходящим местом для проблематизации внутреннего мира человека.

Здесь, в начале 1960-х, пространство делает поворот к человеку — да, конечно, экзистенциальные трудности носят универсальный характер, им любой фон к лицу: хоть Сибирь, хоть Ленинград. Но место прекрасно дополняет человека, становится частью его образа.

Хороший пример случившейся метаморфозы — «Девять дней одного года» (1962). Где работает физик Гусев, которого играет Алексей Баталов? В научном центре где-то в глубине Сибири. Место, где вот-вот наступит будущее, определяет в образе главного героя его важнейшую черту — будничную готовность к подвигу, влияет на его мотивы, порождает те моральные дилеммы, которые его сжигают. Контраст между ним и его другом, коллегой, талантливым ученым Ильей Куликовым (Иннокентий Смоктуновский), который к подвигам решительно не готов, дополнительно подчеркнут тем, что для последнего даже командировка в Сибирь — экзотическое приключение.

Пространственные ориентиры не сделают крупный план более драматичным, это вопрос масштабов, но что-то другое отразится в глазах, если ты будешь переживать свою личную катастрофу в космической неопределенности мест, которые еще только предстоит создать.

Дорога в реальность

Почти все кино, посвященное этому движению на восток, исполнено исторического оптимизма. Даже поздние произведения — вроде сериалов о бамовцах «Впереди океан» (1983), «Лучшая дорога нашей жизни» (1984) — источают его уже на уровне названий.

Вот, например, «Безбилетная пассажирка» (1978), где в поезде (как когда-то герои «Все начинается с дороги») встречаются Антон и Нинка. Правда, едут они не на восток, а куда-то к Азовскому морю. БАМ лишь маячит впереди, как некая заветная мечта, прежде чем к ней подступиться, предстоит научиться разговаривать друг с другом, научиться работать, получить благословение старших. «Что будет с человеком, если он мечется по стране как ошпаренный? Недоделал в одном месте, недоделал в другом…»,— требует от будущих бамовцев бригадир на их первой южной стройке. А ведь они еще и такие разные: жизнерадостная интернатская сирота в исполнении Татьяны Догилевой и мальчик из хорошей семьи, которого папа прочит в дипломаты (Константин Кравинский). Испытание БАМом кажется таким серьезным, что для него потребуется смирить характер, пройти трудное предварительное боевое слаживание, как в армии: «Переносить мошкару и морозы может каждый, а умение сойтись с коллективом дано не каждому».

Сибирь, конечно, не место для автоматического выполнения плана. Здесь, на фронтире, герои углубляются не только и не столько в горные массивы и лесную чащу, сколько в самих себя. Порой безуспешно — как уехавший на стройку газопровода и вдруг ужаснувшийся собственной пустоте герой «Ошибок юности» Бориса Фрумина (1978), а иногда с надеждой на просветление в будущем — как в «Иркутской истории» (1973).

Симптоматично, что главные фильмы о БАМе 1980-х сняты в формате многосерийного телефильма. Словно сам метраж отражает продолжительность строительства. Трехсерийные опусы «Нам здесь жить» (1982), «Впереди океан» (1983), «Лучшая дорога нашей жизни» (1984) — это нехитро скроенные, но основательные и добродушные, повествующие не о больших свершениях, а о скромных внутренних кризисах, секундных по историческим меркам отклонениях от морального кодекса строителя коммунизма картины.

Здесь уже речь не идет о зримой, реально достижимой утопии. Герои заняты спасением сроков стройки, неизбежными компромиссами тех, кто приехал на БАМ воспарить над собой, с теми, кто просто хочет заработать. Серия за серией персонажи разгружают застрявшие на путях стройматериалы, сражаются за внимание плачущей поварихи, в рамках борьбы с отдельными недостатками спасают вставший на пути стройки века кедровый лес (успешно, но вопреки выполнению плана).

Конец 1970-х и 1980-е — время окончания последней великой советской стройки. И время, когда исторический оптимизм, стремление к причастности к общему делу и освоению новых просторов иссякают. Накопившаяся усталость, неудовлетворенность достигнутым меняют фокус. Вместо строительства новых дорог и городов возникает желание обустроить место, где живешь, а воспевание подвигов сменяется интересом к долго замалчивавшимся проблемам. Кинофильмы о БАМе оказались последними документами советского проекта.

Текст: Василий Степанов