Одновременно с трудовым фронтом от Байкала до Амура открылся другой фронт столь же беспрецедентных масштабов — агитационный. Освещение работы стройки, ее пропаганда стали крупнейшим советским послевоенным идеологическим проектом. О том, как он был организован и какие формы принимал, Константину Шавловскому рассказал многолетний исследователь БАМа доктор исторических наук, доцент, директор Института истории и филологии Бурятского государственного университета имени Доржи Банзарова Николай Байкалов.

— БАМ идеологически был позиционирован как общенародное дело. Как возник такой подход и почему он был нужен?

— Так же было в истории освоения Западно-Сибирского нефтегазового комплекса, а затем в связи с Братской ГЭС — там Хрущев нажимал на рычаг, давший первый ток электростанции. Это общенациональные проекты, где был энтузиазм, может быть, в чистом своем виде. Он держался на послевоенной вере в потенциал советского пути развития, помноженной на десталинизацию и на либерализацию периода оттепели. Эпохе семидесятых нужна была своя великая стройка, и поэтому вся мощь идеологической машины логичным образом была направлена на БАМ, отсюда вся история с дорогой в светлое будущее.

В то же время надо понимать, что сами территории, через которые должна была пройти трасса, и сейчас в общем-то не до конца освоены, куда-то можно попасть только на вертолете. Тогда они и вовсе были недоступны. И привлечь людей в такие дикие, необжитые места, без всякой связи, без населенных пунктов, для работы было сложно. Поэтому еще так важно было подчеркивать, что БАМ строит вся страна, что это второй Транссиб, что это общенародное дело, стройка дружбы и так далее.

—Чем пропаганда БАМа отличалась от пропаганды оттепельных строек-гигантов?

— БАМ отличался в первую очередь эпохой. В семидесятые, наверное, впервые на официальном уровне заговорили о материальных интересах рабочего класса. О том, что важно иметь хорошие заработки, о том, что на БАМе хорошее снабжение, покупка автомобиля по целевому вкладу, другие привилегии. Это было легализовано даже в публицистике, в откровенно пропагандистских текстах тех лет тема материального благополучия нашла свое место. Конечно, везде присутствовала оговорка, что материальные интересы — это не главное, но выгоды не замалчивались, о них заговорили открыто. И в этом смысле БАМ отличался от предыдущих проектов советской власти, он был плоть от плоти позднесоветского общества потребления, которое сложилось в брежневский период.

—Какие формы пропаганды агитации были задействованы при строительстве БАМа, на что делался упор?

— В общем-то все, что можно было задействовать, было задействовано. Восточно-Сибирская кинохроника активно ездила на БАМ, телевидение тоже освещало стройку, но основной упор, как мне кажется, был сделан на печатное слово. В том числе потому, что пропаганда работала там, где строился БАМ — а там и телевизоры не у всех были, и сигнал не всюду принимал. Остался огромный архив бамовских газет, журналов и альманахов.

Была создана газета «БАМ», федеральные, областные и муниципальные издания в ежедневном режиме освещали стройку. Тема соцсоревнований обязательно присутствовала, портреты строителей, интервью с ними, истории о них.

Были активно задействованы и творческие союзы — писателей, художников, композиторов. И песни были написаны, и картины нарисованы, и сборники стихов выходили; все это не только на общесоюзном, но и отдельно краевом, областном и республиканском уровне. Творческая интеллигенция выезжала на БАМ как отдельными десантами, так и в рамках общесоюзных больших проектов, например, был агитпоезд «Комсомольской правды», который курсировал вдоль трассы. Театральные коллективы тоже включались, и даже Большой театр где-то на деревянном помосте что-то исполнял. Это все тоже освещалось в СМИ и работало на образ общенародной стройки.

— Связывала ли пропаганда строительство БАМа с предшествующим российским опытом освоения Сибири и Дальнего Востока?

— Это, кстати, любопытный феномен. В первый же год строительства при комсомольских штабах, на каждом участке стройки, были организованы музеи Комсомольской Трудовой Славы. И уже через год-два появились выставки, очень показательные в смысле пропаганды. Они рассказывали о том, что БАМ — это закономерный этап в освоении сибирских и дальневосточных просторов, отсчитывая историю БАМа чуть ли не с Ермака. Это были экспозиционные рассказы о том, как природа покорялась и как сейчас ее нужно допокорить.

Вообще, дискурс покорения и борьбы характерен для пропагандистских текстов тех лет: если строительный коллектив — то отряд, если члены этого коллектива — то бойцы, комиссары. И все вместе они — первопроходцы. На БАМе возникло даже такое слово, я его в других местах не встречал: «первостроитель». Вслед за Ермаком, вслед за декабристами — подчеркивалась вот эта историческая преемственность, и она была очень важна. Причем интересный момент: эта преемственность шла от XVII века, а вот в XX веке она, скажем так, немного терялась. То есть БАМлаг из этого ряда, конечно, убирался. Поэтому сразу от историй о проектировании Транссиба по Северному пути перескакивали на геологоразведку, на шестидесятые-семидесятые годы. А период тридцатых — начала пятидесятых всегда выпадал.

— А известно, что в пропаганде сработало лучше — романтика причастности к общенародному делу или достойная оплата труда? Какие мотивы доминировали у ехавших на стройку?

— Причины, по которым люди поехали на БАМ, у всех разные. В бамовских архивах и музеях осталось очень большое количество писем, которые со всей страны приходили в комсомольские штабы с просьбой выслать путевку на БАМ. Людей с семьями интересуют заработок, перспективы жилья, когда оно будет построено, возможности сохранить имеющуюся жилплощадь. А молодые часто стремятся на великую историческую стройку.

Кроме того, эти письма показывают, что БАМ воспринимался многими как точка для перезагрузки своей жизни, как способ что-то в ней наладить. Мне встречались такие, где человек пишет, что завязал с алкоголем и рассчитывает начать новую жизнь на БАМе, или человек из заключения пишет, что он сейчас условно-досрочно освобождается и хочет поехать на БАМ. Еще одна из мотиваций, особенно у девчонок,— это создать семью, выйти замуж.

Ну и надо понимать, что БАМ для многих был способом уйти от повсеместной фальши, от бюрократизма и двойственности советской действительности. Начать жизнь в палатке, окруженной тайгой, жить и работать рядом с людьми, которые тебе понятны, с которыми ты преодолеваешь вместе настоящие трудности, чтобы потом вместе строить новый город и дорогу к нему. Это был легитимный способ побега от советской реальности в какую-то другую, новую жизнь.

— СМИ постоянно рассказывали о трудовом энтузиазме и трудовых подвигах, они были в реальности?

— Газетные тексты не всегда совпадают с тем, как те же события описаны в архивных документах, воспоминаниях строителей и других источниках.

Но настоящие подвиги были, и их действительно было очень много. В условиях, когда тебе обещают одно, а ты приезжаешь — и там ничего нет, тяжелый физический труд, да еще не по специальности, множество организационных проблем, задержки в оплате, дефицит строительных материалов, отсутствие техники. Да каких только трудностей не было. Часто без подвигов было не выжить. Трудовые обязательства тоже досрочно выполнялись, в том числе благодаря тому, что работала аккордно-премиальная система. И, в конце концов, были ситуации, когда без подвига было просто не выжить.

— А все эти трудности — не природные, а организационные и административные — они как-то освещались? Или скорее замалчивались?

— Интересно, что строительство БАМа с самого начала освещалось с умеренной, контролируемой, но критикой. Это, наверное, тоже особенность позднесоветского периода. О том, что природу не берегут, много леса повалили, о нерациональном и неэкономичном отношении к технике. Очень много о бесхозяйственности написано. И о воровстве, о том, как местные руководители занимались приписками, завышали показатели и премии получали. Но никто не ставил при этом под сомнение сам проект, саму стройку. Системно БАМ не критиковался, но про недоработки и проблемы на местах писали активно.

— Как пропаганда объясняла необходимость строительства БАМа? Упоминались ли соображения национальной безопасности?

— Если говорить об официальных источниках, то там фигурировала одна-единственная причина — необходимость освоения и вовлечения в хозяйственный оборот слабо освоенных территорий. Эта идея проводилась в постановлениях и в отчетах, докладах, статьях, даже в музейных экспозициях. Поэтому любой бамовец вам сегодня скажет, что на прилегающих к трассе территориях зарыта вся таблица Менделеева, осталось только прийти и взять эти богатства, и поэтому дорога имеет такое значение.

Все остальные причины строительства, а историки сегодня приводят порядка десяти различных версий, официальной пропагандой замалчивались. Конечно, говорилось о том, что сократится путь перевозки грузов к тихоокеанским портам на 500 километров, но что именно будут перевозить по БАМу — об этом молчали. А в постановлении о строительстве, которое вышло 8 июля 1974 года, содержались секретные пункты, где шла речь о перевозке на экспорт западносибирской нефти.

О том, что это путь, отдаленный от границы СССР с Китаем на случай серьезного конфликта между странами, публично никто и никогда не говорил. Но об этом знали все. В разговорах со строителями часто встречается этот сюжет, они запросто вам расскажут, что БАМ строился на случай войны с китайцами, чтобы развернуть в этих местах военные мощности.

— Существует ли феномен «бамовских дневников»? Насколько они были публичными, отличался ли образ строителя в дневниках от его образа в пропаганде?

— Они очень разные, эти дневники. Обычно они велись в основном только в первые годы. Видимо, сыграли свою роль неординарные обстоятельства, в которых люди оказались, и, безусловно, ощущение того, что их руками творится история.

Поэтому была потребность в фиксации опыта, который люди считали уникальным. Казалось бы, ни электричества, ни тепла нет, при свечах, в палатке, неудобно, и вот простым карандашом, на каких-то обрывках бумаги пишутся эти дневники. Такой сильной была потребность поделиться. А уже впоследствии, когда жизнь наладилась, стремление вести дневники исчезло.

И второй всплеск появления дневников на БАМе я для себя открыл не так давно — это перестроечные годы. Тогда о БАМе начали забывать, и бамовцам не так хорошо там жилось, и, может быть, уже появилась какая-то обида на то, что их заслуги стали обесцениваться.

— Что произошло с публичным образом стройки после ее окончания? О БАМе продолжали писать?

— В 1984 году произошла укладка «золотого звена», соединение Восточной и Западной веток БАМа,— и все, внимание резко сократилось. Вскоре началась перестройка: из «стройки века» БАМ превратился в «дорогу в никуда», стал одним из самых показательных примеров того, за что можно ругать советскую власть. И вчерашние герои-строители вдруг оказались никому не нужны. Это очень сильно повлияло на их идентичность: они замкнулись в себе, и память о БАМе законсервировалась как «великая память о великой стройке». Они туда никого не пускают и бережно ее хранят до сих пор. И перестроечная травма сделала бамовский дискурс памяти застывшим, не дала ему как-то развиваться, осмысляя себя во времени.

— Сейчас есть феномен бамовской идентичности, он сохранился?

— В разговорах можно услышать о бамовцах-западниках и бамовцах-сибиряках. Первые заработали и уехали, вторые — начали жить с палаток и живут до сих пор. Это не самоопределение, но так их называют. И вот у бамовцев-сибиряков, можно сказать, действительно появилась своя особая идентичность, в девяностые был даже парадоксальный пример бамовского сепаратизма: появилась инициатива выделить зону БАМа в отдельное образование — республику БАМ. Люди, живущие в притрассовых районах, чувствовали больше и хозяйственных, и ментальных точек соприкосновения между собой, чем с жителями тех областей и краев, к которым административно принадлежали.

Что же касается влияния пропаганды, то для многих строителей бамовец — это тот, кто не сходил с газетных полос, работал больше на идеологическом фронте, нежели на стройке. Поэтому не все бамовцы рады, когда их так называют, они с гордостью именуют себя транспортными строителями, тоннельщиками, механизаторами, но слова «бамовец» не любят.

Мне довелось записать несколько интересных интервью с первостроителями, которые рассказывают об потемкинских деревнях, разоблачают все эти показатели плановые, но при этом остаются верны образу БАМа как общенародного дела и стройки дружбы. И вот странным образом у них одно уживается с другим и друг другу не противоречит. Я так думаю, что люди, конечно, не могли не видеть пропагандистской фальши, но они не сомневались в главном, потому что оставались верны событию, которое привело их на БАМ.

Беседовал Константин Шавловский