Как боролись с финансово разлагающим людей наследием прошлого

100 лет назад, в 1924 году, после появления массы жалоб на вымогательство в бытовых и общепитовских учреждениях чаевых, почти забытых во времена Гражданской войны, в СССР началась кампания по их искоренению, благо на отмене чаевых сразу после революции настаивали сами «работники трактирного промысла»; причем кроме чисто запретительных мер предлагались и довольно экстравагантные.

«Рассчитывая на малосознательность женщин»

Как только речь заходит о чаевых, волей-неволей вспоминается история, как говорят, случившаяся в МГУ в 1970-х годах. Ездили тогда за границу, а тем более в буржуазные страны, не часто, и волей судеб побывавшего в Великобритании преподавателя общественно-коммунистических наук попросили рассказать «про коварный зарубеж» студентам. Самым тяжким впечатлением от «загнивающего Запада» оказалась для него необходимость везде и всюду оставлять чаевые. Правда, преподаватель запамятовал название мелкой британской монеты и постоянно ошибался, произнося ее название:

«Швейцар открыл тебе дверь, надо дать ему пенис. Принесли тебе чашку чая — ждут от тебя пенис».

Студенты задыхались от смеха, а оратор, полагая, что такой эффект производит его вдохновенная речь, вошел в раж и продолжал:

«Вы правильно реагируете, товарищи, ведь это смешно, просто смешно — везде нужно давать пенис!!!»

Собственно, в этой истории, как в капле воды, отражалось бытовавшее со стародавних времен отношение наших соотечественников к чаевым. В Российской Империи все понимали, что давать нужно и придется, но делали это, мягко говоря, не слишком охотно. Были, естественно, исключения, когда загулявшие или куражившиеся по иной причине состоятельные россияне оставляли в качестве чаевых огромные суммы. Но эти исключения лишь подтверждали общее правило.

Не нравилась сложившаяся ситуация и работникам сферы услуг, в особенности «трактирного промысла». Половые в трактирах и официанты в ресторанах, как правило, не получали жалованья и довольствовались лишь чаевыми. А в некоторых заведениях еще и платили владельцу за право работать и получать благодарность клиентов звонкой монетой.

В некоторых крупных городах после революции 1905-1906 годов сообществам официантов — артелям, члены которых не желали зависеть от настроения посетителей, удалось договориться с хозяевами ресторанов о переходе к новой системе оплаты — в виде части получаемого ими дохода. Но в обеих российских столицах, где всегда был избыток желающих работать в общественном питании, к подобному соглашению прийти не удавалось. Так что в считаные дни после Февральской революции работники трактирного промысла приступили к борьбе за свои права, начав в Петрограде с создания профсоюза. 11 марта 1917 года «Правда» сообщала:

«9 марта в помещении цирка Чинизелли состоялось подготовительное собрание официантов и других служащих, занятых в предприятиях трактирного и ресторанного промысла.

Присутствовало много женщин, служащих в чайных и кафе, а также были служанки из Народного Дома. Всего было на собрании около тысячи человек… Избрано временное организационное бюро, которому поручено выработать устав проф. союза. В члены союза записалось 400 человек».

На следующий день, 10 марта 1917 года, служащие трактирного промысла избрали своих делегатов в Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов:

«Избрано 5 делегатов,— сообщала "Правда",— два повара, два официанта и одна женщина».

Владельцы ресторанов попытались создать альтернативный профсоюз, основу которого составили бывшие придворные повара и члены дореволюционного общества кондитеров и поваров элитных заведений. Но большинство работников общепита присоединились к поддержанному большевиками профсоюзу, в воззвании которого, опубликованном 16 апреля 1917 года, говорилось:

«Товарищи повара, официанты, официантки, горничные, номерные, коридорные, кухонные мужики, мальчики, судомойки и швейцары!

Мы, служащие трактирного промысла, живем до сего времени в полукрепостных условиях, наш рабочий день доходит до 16–18 час., мы до сего времени не то что не получаем жалованья, а даже платим хозяевам до 1 р. с человека в день, увольняют нас за то, что наша физиономия не нравится "гостю" или хозяину.

Если мы не хотим, чтобы над нами творились эти безобразия, то мы должны организоваться около нашего союза и общими усилиями сбросить крепостной гнет».

В мае к питерцам присоединились московские коллеги в Первопрестольной, и владельцы трактиров, ресторанов и гостиниц согласились принять их требования о переходе на процентную оплату труда. За Москвой последовали Киев, Харьков, Самара и другие города. Но в Петрограде хозяева сопротивлялись, и 5 июня 1917 года профсоюз выдвинул им ультиматум: до 10 июня сменить форму оплаты официантам. А также пригрозили всеобщей забастовкой. Немалая часть владельцев крупных заведений согласилась удовлетворить требования, но были, как писала «Правда», и упорствовавшие:

«Как их принято называть "чайники и кофейники", упорно не желают удовлетворить требования служащих, рассчитывая на малосознательность женщин, работающих в этих заведениях, они пускаются на все уловки, чтобы дезорганизовать их ряды. Хозяева стараются убедить официантов, что на новых условиях, т. е. без "чаевых", они меньше будут зарабатывать, а на руководителей союза возводят всевозможную клевету…

Все усилия хозяев, очевидно, напрасны будут.

Союз за последнее время с каждым днем все крепнет и крепнет и насчитывает в своих рядах 15.000 членов — значит, такая организованная сила заставит с собой считаться… Забастовка официантов и официанток неизбежна».

30 июня 1917 года в Петрограде началась забастовка официантов и прошла демонстрация профсоюза трактирных служащих в их поддержку, о которой пресса большевиков сообщала:

«В демонстрации принимали участие до 10 тысяч организованных пролетариев. На знаменах были лозунги: "Мы заставим уважать в официанте человека", "Долой чаевые подачки, официанты — граждане", "Охрана женского и детского труда", "Да здравствует Российская С.-Д. Рабочая Партия", "Да здравствует Интернационал", "Пролетарии всех стран, соединяйтесь"».

В следующие дни требования забастовщиков согласились выполнить еще 150 заведений общественного питания. А Октябрьская революция и национализации, Гражданская война, военный коммунизм и голод уничтожили чаевые полностью. Но, как оказалось, не окончательно.

«Эти бесчисленные "на чай"»

Вскоре после объявления в 1921 году новой экономической политики (НЭП) и оживления частного предпринимательства начались жалобы на вымогательства чаевых в различных учреждениях быта и общественного питания. Летом 1922 года, например, были опубликованы заметки о московских банях, в которых говорилось:

«Возродились Сандуновские и др. частные торговые бани. Можно было подумать, что 4 года диктатуры пролетариата вытравили навсегда из банного обихода старые московские обычаи вроде чаевых подачек банщикам. Казалось, что служащие уже пропитались классовым самосознанием и не унижаются до протягивания рук за подачками, а получают за свой труд по тарифным ставкам и согласно коллективному договору. Ничуть не бывало! И банщики довольны своим положением. Они питают больше веры в тароватость москвичей, чем в твердые ставки, и не имеют склонности войти в профсоюз».

С чаевыми пытались бороться владельцы некоторых заведений, в частности разрешенных в то время игорных домов. О том, что получалось в результате, пресса сообщала:

«Когда администрацией были запрещены чаевые, ввиду слишком уродливых форм, которые начал принимать в казино этот институт, служащие подали администрации заявление о сохранении за ними права получать чаевые, обещая, что они сами изживут их уродливые формы».

Не менее уродливые формы, как утверждала печать, принимало вымогательство чаевых в похоронном деле. И граждан с помощью объявлений в печати призывали не давать денег и сообщать о подобных требованиях властям.

Однако предпринимавшиеся усилия по борьбе с этим пережитком прошлого не давали каких-либо результатов, и власть перешла в наступление на чаевые. 12 января 1924 года главная газета страны «Правда» опубликовала статью «Против чаевых», в которой говорилось:

«С чаевыми, злым наследием старого строя, профорганизации борьбу ведут. Но хотя во многих столовых, парикмахерских и т. п. предприятиях имеются надписи: "мастера (прислуга) обеспечены предприятием и на чай не берут", в большинстве из них все еще процветают чаевые, разлагающе действующие на психику трудящихся, заставляющие их подобострастничать перед случайными пришельцами и молча, всем своим существом клянчить подачку, чтобы не остаться без "заработка". В Советской же России, где всякий трудящийся за свою работу имеет право не выпрашивать, а требовать полагающуюся ему зарплату, не должно быть подачек-чаевых, отдающих оплату рабочего всецело на "благоусмотрение" посетителя».

Газета отмечала, что дача чаевых бьет по карману советских граждан:

«Эти бесчисленные "на чай" тяжело сказываются на бюджете рядового совслужащего и рабочего из 3–6 червонцев».

Но, главное, печатный орган ЦК РКП(б) признавал, что требование чаевых стало в СССР повсеместным:

«Чаевые проникли повсюду: в театр, в парикмахерскую, в столовую, в захудалую пивнушку, в баню и т. д., и у немногих хватает "смелости" не дать на чай».

Говорилось в руководящей статье и о уже предпринятых мерах по борьбе с чаевыми:

«Трудовой суд уже поставил себе задачу борьбы с чаевыми, произнося строгий приговор над лицами, допускающими пользование чаевыми».

Предлагались и другие способы избавления от этого тяжелого наследия прошлого. К примеру, исключение из профсоюза и увольнение:

«Воспретить членам союза брать на чай под страхом исключения из союза и отозвания со службы».

Выдвигались и более экстравагантные идеи. Так, в гардеробах театров, где обычно давались чаевые, предлагалось вывесить твердые расценки на эту услугу. А плату дифференцировать в зависимости от стоимости входного билета и ценности сдаваемого на хранение предмета одежды, чтобы рабочий за свое «подбитое ветром пальто» отдавал меньше, чем нэпман за соболью шубу.

Но, что было самым важным, партия хотела переложить бремя борьбы с чаевыми на плечи профсоюзов. В частности, на союз работников народного питания:

«В повестке дня происходящего сейчас пленума раб. нарпитания также стоит вопрос о борьбе с чаевыми. Надо полагать, что союз наметит достаточно решительные и конкретные меры для окончательного устранения этого зла среди раб. нарпита».

«"Чаевые" отменяются навсегда»

Партия сказала: надо, профсоюз ответил — есть. В отчете о пленуме ЦК Нарпит говорилось:

«С докладом о борьбе с чаевыми выступил тов. Игнатов. Из 85 губотделов союза лишь 14 практически ведут эту работу, и хуже всего дело обстоит в Москве, где чаевые являются основным приработком. Пленум предложил губотделам немедленно вывесить в предприятиях плакаты, говорящие о недопустимости получения и дачи на чай. Решено немедленно провести широкую агитационную кампанию в печати как партийной, так и советской и профессиональной против чаевых».

Кроме исключения из профсоюза вымогавших чаевые ЦК Нарпит предложил и собственную меру воздействия:

«Пленум предложил всем губотделам совместно с хозорганами выработать меры к освобождению официантов от денежных расчетов с посетителями».

Агитационная кампания началась без промедления. Работникам ресторанов и столовых напоминали, что именно они в 1917 году были инициаторами отказа от чаевых. Газеты выходили с яркими заголовками типа «"Чаевые" отменяются навсегда», а в статьях рассказывалось, что все официанты и прочие работники общепитовских и бытовых организаций единодушно поддерживают отказ от унижающих человеческое достоинство чаевых.

Московский губернский отдел союза народного питания объявил, что с 20 февраля 1924 года чаевые запрещаются навсегда. А ЦК Нарпит опубликовал правила наказания для приверженцев платы за услужливость:

«Все берущие "на чай" будут первый раз получать выговор на общих собраниях рабочих, во второй — переводиться на низшие должности с понижением в разряде, в третий — сниматься с работы не менее чем на месяц и в четвертый — навсегда исключаться из союза».

Весной 1924 года пресса перешла к публикации победных реляций об успехах в борьбе с чаевыми. Так, 3 апреля «Правда» сообщала:

«Мероприятия начинают уже давать определенные положительные результаты.

Во многих местах "чаевые" уже совершенно изжиты, в других — загнаны "в подполье".

Посетители-рабочие "на чай" уже не дают, нэповская же публика, видя плакаты "дающий на чай дает взятку", также следует решениям трудящихся. В том случае, когда "чаевые" оставляют и их не удается возвратить посетителю, они передаются месткому. Кампания развернулась широко».

Вот только, как это обычно и бывало с советскими массовыми кампаниями, она несколько месяцев спустя закончилась. И затем все тихо и постепенно вернулось на круги своя. И, к примеру, в 1936 году в том же печатном органе ЦК ВКП(б) констатировалось:

«Как известно, "чаевые" особенно распространены в кафе и ресторанах. С давнишних времен здесь привыкли получать "на чаек" от щедрого "гостя"».

Практически ничего не менялось и в дальнейшем.

«Во многих бытовых учреждениях Ленинграда, например,— сообщали в 1954 году "Известия",— практика чаевых имеет значительное распространение. В парикмахерских, банях, столовых, театрах гардеробщики не считают зазорным принимать от посетителей мелочь в награду за помощь при надевании пальто или когда подают головной убор…

В большом ходу чаевые в ателье и швейных мастерских, где щедрые заказчики благодарят закройщиков и портных "за скорость", "за хорошую работу" — так сказать, от себя, хотя и без этого наши мастера должны работать быстро и хорошо».

И тогда, и позднее изобретались самые разнообразные методы борьбы с чаевыми. В 1980-х годах, например, вместо них решили ввести пятипроцентную надбавку к ресторанным счетам «за качественное обслуживание». Но взимали эту плату и с тех, кто был недоволен сервисом и едой. И, как с возмущением писали в прессу трудящиеся, если кто-либо отказывался платить неправомерную надбавку, администрация ресторана вызывала милицию.

После нового оживления частной инициативы — появления кооперативных точек питания и бытового обслуживания — чаевые вернули себе прежние, дореволюционные права. Так что перестроечная советская печать констатировала: «Бороться с чаевыми оказалось невозможно».

Евгений Жирнов