Как менялся образ Петербурга в кино

Систематизируя разрозненные лайфхаки и наблюдения за важнейшем из искусств, Эйзенштейн писал о синематизме, который появился задолго до изобретения самого кинематографа. Описание боя с печенегами у Пушкина в «Руслане и Людмиле» — готовая раскадровка, как и пролог «Онегина». Живопись Пикассо — почти монтажный лист для немого фильма. А пейзажи Петербурга — и вовсе чистое кино вполне по заветам критика журнала «Кайе дю синема» Андре Базена: живая жизнь без режиссерских манипуляций.

Киногеничный город Петра, Ильича и Чайковского может великодушно притвориться не протагонистом, а фоном и сеттингом, зная, кто тут на самом деле главный экспонат. Или даже мимикрировать — хочешь под Англию конца ХIX — начала ХХ столетия, как в «шерлокиане» Масленникова, или Францию века ХVIII, как в «Петр Первый. Завещание» Бортко, где Елагин дворец убедительно играет Лувр. Хочешь — под Америку 1930-х, куда в «Ветке сирени» Лунгина эмигрирует Сергей Рахманинов.

А уж чтобы изобразить громокипящую и несдержанную Москву, самому умышленному в мире городу, кажется, даже не нужно стараться: Моховая легко становится столичной улицей, где жил профессор Преображенский из булгаковского «Собачьего сердца», а подворотня Ямского рынка — местом встречи (что изменить нельзя) с Шариком. Патриаршие пруды из «Мастера и Маргариты» Петербург сыграл дважды: в телесериале Владимира Бортко трамвайные пути с разлитым Аннушкой маслицем нашли на площади Труда близ Новой Голландии, а в недавнем хитовом блокбастере Михаила Локшина с Евгением Цыгановым и Юлией Снигирь в касте теплую абрикосовую обреченный Берлиоз вместе с поэтом Бездомным распивали на монструозной Московской площади.

Эта страсть к лицедейству у Петербурга — с самой зари кинематографа. Считающийся первым в российской истории художественный фильм «Понизовая вольница», он же «Стенька Разин» (1908), снимали в нынешних границах города — в Сестрорецке. Из-за острова на стрежень, на простор речной волны челн донского казака Разина в мелодраме кинокомпании «Торговый дом Дранкова» выплывал на самом деле на Разливе. Озеро в нынешнем Курортном районе первые благодарные зрители воспринимали вполне как Волгу, где по легенде свободолюбивый мужлан и топил с одобрения сотоварищей поруганную трофейную персидскую княжну.

Когда Петербург играет себя же в предлагаемых обстоятельствах, его киногения зашкаливает настолько, что подменяет реальность историческую художественной. То, как большинство представляет себе штурм Зимнего дворца в 1917-м с повисающей на разведенном мосту пристреленной лошадью или карабкающимися по ажурной решетке царской резиденции революционерами, на самом деле кадры из «Октября» (1927) Сергея Эйзенштейна. Коллективный «эффект Манделы» — подмена в массовом сознании документальных хроник реконструкцией. Хотя и с консультантами в лице непосредственных участников — товарищей Крупской и Подвойского.

То ли дело в революционных и блокадных травмах, то ли во врожденном нордическом нраве, но советская новая волна, вольно плескавшаяся для шагающих по Москве к Заставе Ильича под июльским дождем, в Ленинграде 1960-х, кажется, так и не стала девятым валом. Будто никто до конца не верил, что «бывает все на свете хорошо». Если школьники Коля Мухин и Алеша Кронов из «Дня солнца и дождя» (1967) Виктора Соколова и сбегали с уроков, чтобы перебрасываться апельсином из Марокко, как мячом, на первом снегу в Екатерининском садике у Александринского театра (тогда — академической драмы им. Пушкина), в их эскапизме не было подлинной незамутненной детской радости. Валерка из «Когда разводят мосты» (1962) все того же Соколова должен был бы попасть в плеяду звездных мальчиков — простых романтиков-моряков из текстов Василия Аксенова (который тут автор сценария). Но он даже не смог толком покинуть ленинградский порт, а пижонский буксир, куда вчерашний выпускник поступил на работу, вскоре врезался в опору моста. Под романтичным названием «Проводы белых ночей» (1969) Юлиана Панича скрывается душераздирающая мелодрама о последствиях секса без обязательств, которого якобы не было в СССР. А «О любви» (1970) Михаила Богина — и вовсе беспросветная драма: небесной красоты реставратор царскосельского Екатерининского дворца Галина (вскоре после съемок эмигрировавшая из Союза Виктория Федорова) гуляет с чужими детьми по Летнему саду и мечтает о взаимных чувствах со счастливо женатым инженером Андреем (Олег Янковский), чей брак никогда не решится разрушить. Да и ленинградская новелла с Алисой Фрейндлих из альманаха «Любить» (1968) Михаила Калика не гимн любви, а история предотвращенного суицида.

Зато расцвел экранный Ленинград с приходом «кино морального беспокойства» 1970-х. Выключение из бытового с подсоединением к экзистенциальному хаосу бессмысленности бытия — настоящий вайб вечно тоскующего города. Он если и улыбается, то с затаенной слезой, если и празднует жизнь, то скрывая глубоко запрятанную внутреннюю драму. Равно как профессор Сретенский в «Монологе» (1972) ленфильмовца Ильи Авербаха. Блестящий ученый-биолог растворен в городе — он плоть от плоти невозмутимых гранитных набережных, которые оператор Дмитрий Месхиев нарочно снимает затянутыми длинными планами. Но постепенно Ленинград начинает доминировать — и выигрывает. Финал фильма с закрытым на замок Румянцевским садом у Академии художеств — метафора чуть ли не в лоб: трогательным и чувствительным старикам тут больше не место. Теперь это город для бесхребетных Бузыкиных из «Осеннего марафона» (1979) Данелии, которые бегают по кругу возле «Дома на курьих ножках» у «Приморской», неспособные на волевое решение. Дальше же действовать будет он — Ленинград. А значит, даже дети здесь обречены — лучезарные пацаны из картин Динары Асановой. На месте дома Мухи, главного героя «Не болит голова у дятла» (1975), на Крестовском острове скоро появится больница для партийных чиновников, а играющий его Александр Жезляев трагически погибнет, провалившись под лед в начале 1990-х. Он всего на семь лет переживет режиссера.

Улицы разбитых фонарей бандитского Петербурга 1990-х были попыткой снова понять, кто герой этого смутного времени. Городу везет: сюда переезжает из родного Свердловска режиссер Алексей Балабанов. Как очарованный странник, исследует его на велосипеде своего друга и будущего продюсера всех картин Сергея Сельянова. И позже нежно зафиксирует в фильмах все виды, что особо полюбились. Будь то Смоленское лютеранское кладбище, где жил Немец из «Брата» (1997), а Данила Багров скрывался от бандитов, набережная Лейтенанта Шмидта, с которой сиамские близнецы Толя и Коля из «Про уродов и людей» (1998) навсегда прощались с Россией, или Академический переулок, по которому герои «Груза 200» (2007) шагали после концерта Цоя из 1980-х в светлое будущее.

В эпикурейские нулевые город сначала теряется: излишества из-за доллара по 30 неорганичны адептам «петербургского бедного». Но к празднованию 300-летия приходит в себя. Во многом благодаря пешему роуд-муви «Прогулка» (2003) Алексея Учителя. В истории, как Коломбина якобы выбирала между Пьеро и Арлекином, а на самом деле уже отдана и навек верна нуворишу, Петербург нащупал новые грани. Он органично может быть сеттингом даже для кассовых мелодрам и ромкомов, где его нерв и внутрянка проигрывают флеру из штампов о белых ночах, разводных мостах и свободе нравов. Вновь обретенные навыки город вскоре применил в «Питер FM» (2006) Оксаны Бычковой — вольном оммаже «Июльскому дождю», передающем привет и «Не болит голова у дятла» в сцене со скрипучей калиткой. А позже стоптался до совсем незатейливых поделок вроде «В ожидании чуда» (2007) Евгения Бедарева.

К 2020-м, став главной киноплощадкой страны с сотнями новейших проектов в фильмографии, Петербург, кажется, научился принимать все в себе. Он может позволить себе быть по-голливудски сказочным и ярмарочным в «Серебряных коньках» (2020). Или даже сыграть альтернативную версию себя — мрачный, но завораживающий «Готэм» в кинокомиксах франшизы «Майор Гром» (2021, 2022, 2024). Он предоставляет свои исписанные граффити дворы яркому кэмпу «Капитан Волконогов бежал» (2021), а открыточный вид на колоннаду Исаакия — черно-белой короткометражке «Нежность» (2018). Но лучше всего чувствует себя с теми, кто тонко улавливает его истинный чуть лиричный настрой. Например, дебютанткой Софьей Мелединой, чей «Миттельмарш» (2022) усилиями художника Петра Балабанова (сына Алексея Балабанова) превращается в прекрасный по форме опус (хотя и довольно бессмысленный по содержанию). Или с «Блондинкой» (2022) Павла Мирзоева — осовремененной версией повести Александра Володина, автора «Осеннего марафона». И особенно с «Привет, мама!» (2023) Или Малаховой, одним из лучших фильмов прошлого года. В нем, совсем по-ленфильмовски, город в виде то визуально незаезженного района Охты, то Пулкова, то замерзшего Финского залива рифмуется с состоянием протагонистки, обещая всем нам смиренное, но важное: «Мы будем жить».

Елена Анисимова