Старший управляющий директор, начальник Управления принудительного взыскания и банкротства Сбербанка Евгений Акимов — в программе «Цели и средства»

Почему процедура банкротства юрлиц длится сейчас почти четыре года? Какие три изменения помогут сделать ее простой и прозрачной, сократить сроки и снизить издержки, а также повысить возвратность активов в экономику? Эти и другие вопросы Марат Кашин обсудит со старшим управляющим директором, начальником Управления принудительного взыскания и банкротства Сбербанка Евгением Акимовым

— Добрый день! Это программа «Цели и средства». «Сбер» предложил упростить процедуру банкротства — новые правила позволили бы сократить процесс почти на год и снизить издержки. В чем суть предложенных нововведений, узнаем у старшего управляющего директора, начальника Управления принудительного взыскания и банкротства Сбербанка Евгения Акимова. Евгений, здравствуйте.

— Здравствуйте, Марат.

— В последнее время процедура банкротства становится только сложнее и дольше. Почему, на ваш взгляд, она нуждается сейчас в изменении?

— Банкротство — это процедура, когда предприятие уже действует не совсем в рынке, скажем так, когда оно столкнулось с финансовыми сложностями, когда кредиторы не получают возврата денег, государство не получает в полном объеме налогов. Конечно же, это никому радости не доставляет: ни кредиторам, ни государству, да, собственно, и обществу тоже. И чем дольше предприятие находится в процедуре банкротства, тем дешевле стоят его активы, которые потом продаются, и тем меньше получают в итоге кредиторы. У денег есть стоимость во времени: 100 руб. сегодня — это не 100 руб., которые мы получим через три года. А процедура банкротства, вы правильно заметили, становится сложнее и дольше. И за последние несколько лет она почти в два раза увеличилась. Если раньше нам казалось, что 25 месяцев процедуры банкротства — это долго, то сегодня мы уже пришли к 45 месяцам, то есть почти четыре года предприятие в среднем находится в банкротстве. Накапливаются налоги, долги, люди теряют работу, имущество изнашивается, соответственно, потом дешевле продается. Всем от этого хуже. Поэтому нужно реформировать законодательство таким образом, чтобы эти сроки сокращать, чтобы быстрее предприятия выводить из кризисных ситуаций.

— И что вы предлагаете?

— Мы предлагаем заменить или упростить ряд процедур. Например, процедура наблюдения длится семь месяцев. В ней по большому счету ничего не происходит, то есть это установление требований кредиторов, которое сейчас упростили. Был принят закон, подготовленный Верховным судом, который включение в реестр значительно упростил и сократил, поэтому здесь столько времени не нужно на рассмотрение требований. И арбитражные управляющие в наблюдении готовят свой анализ, почему предприятие попало в банкротство, что тоже можно сделать намного быстрее, чем семь месяцев, которые в среднем длится эта процедура. То есть семь месяцев предприятие работает не так, за ним уже ухаживают намного хуже, собственники в том числе. Все, что можно вывести, выводят, пока нет контроля конкурсного управляющего, имущество изнашивается и потом стоит дешевле.

— Вы предлагаете сократить процедуру наблюдения или вообще отменить ее?

— Можно сделать и так, и так. Можно либо ее сократить до четырех месяцев, например, либо ее можно вообще упразднить, рассматривать сразу в конкурсе все требования кредиторов. Но есть еще законопроект, подготовленный правительством, который в Государственной думе уже какое-то время находится, так называемый «мегапроект». Там предлагается наблюдение, финансовое оздоровление и внешнее управление упразднить и заменить новой процедурой реструктуризации, которая как раз должна ввестись на четыре месяца, и где все эти вопросы должны тоже за четыре месяца решиться. Это вполне нормальный срок. То есть минимум можно на наблюдении выиграть три месяца, максимум, если совсем упразднить, семь.

— Вот сразу вопрос по этому пункту: если совсем отменить процедуру наблюдения, не приведет ли это к неверным решениям? Ведь не всегда эта процедура заканчивается введением конкурсного производства. Бывают и исключения, хоть и редкие.

— Да, вы абсолютно правы, исключения бывают. Иногда вводится финансовое оздоровление, но это прямо единицы, либо внешнее управление — это десятки процедур. Но в процентах это 1% от всех процедур банкротства. То есть 99% — это всегда конкурс. Статистика последних 10 лет нам показывает, что, к сожалению, предприятия спасти тяжело и нужно переходить к распродаже. Но хочу заметить, что конкурс продажи имущества предприятия в банкротстве не означает прекращение бизнеса, потому что в конкурсе предприятие продолжает действовать. И чем быстрее мы его продадим как действующее предприятие, как работающий бизнес, да, оно сменит название, сменит вывеску, но продолжит работать, имущество останется, трудовой коллектив останется. Поэтому можно и таким образом смотреть на это.

— Первый пункт обсудили, какие еще два, как я понимаю, основных?

— Второй пункт, который тоже сегодня неэффективный, о чем нам говорит статистика, — это торги. Торги проходят сейчас в несколько этапов. Первые торги — на повышение. Не продали — на 10% снизили цену. Вторые торги — на повышение. Не продали — переходим к так называемому публичному предложению, когда цена снижается. И как раз вот, условно, на пятом-шестом шаге публичного предложения имущество реализовывается. То есть на первые два этапа мы тратим три-шесть месяцев, которые не приводят к результату.

96% случаев говорят о том, что торги уходят в публичное предложение, то есть первые два этапа неэффективны. Поэтому тоже нужно заменить, и тоже это есть в «мегазаконопроекте», который правительство подготовило, сделать так называемый англо-голландский аукцион, когда торги сначала на повышение, если в дату приема заявок не поступило, они тут же идут на понижение. Цена снижается до тех пор, пока не появятся претенденты. Если на любом шаге снижения появились два претендента, они уже между собой начинают расторговывать цену вверх. Поэтому при таком подходе мы тоже сократим порядка трех месяцев от процедуры банкротства, то есть кредиторы быстрее получат деньги, имущество — самое главное — бизнес-актив, экономический субъект, он вернется в нормальный хозяйственный оборот. То есть будут платиться налоги нормально, не будет накопление идти в процедуре банкротства. Сохранятся рабочие места — это снижение социальной напряженности.

— Как при проведении голландского аукциона избежать злоупотреблений, каких-то тайных договоренностей между участниками торгов? Не случится ли так, что активы в итоге будут распродаваться дешевле?

— Нет, абсолютно, потому что он по большому счету и сейчас есть. Мы предлагаем просто отрезать неэффективную часть той процедуры, которая сегодня существует, ее упразднить и сразу перейти к тому моменту, когда покупатели приходят и делают свои ставки.

— Обычно за какими-то правилами стоит конечный бенефициар, то есть кто-то всегда выигрывает больше, кто-то — меньше. Вы утверждаете, что эти несколько правил будут выгодны и государству, и обществу, и кредиторам, то есть всем.

— Мы убеждены, что будет именно так, потому что, помимо того, что кредиторы быстрее будут получать возврат, активы быстрее будут работать в нормальном обороте. То есть они быстрее поступили в экономику — сохранились рабочие места, трудовой коллектив не разбежался никуда, его не распустили. К самому активу, к самому имуществу будет более рачительный подход у собственника, который это купит. Никакой самый хороший арбитражный управляющий все равно не может в процедуре банкротства так заботиться о предприятии, так в него инвестировать что-то, чтобы его сохранить. Поэтому быстрее нужно передавать от неэффективного собственника к эффективному, если уже предприятие действительно спасти нельзя.

— Как этот механизм выглядит технически?

— Есть законопроект в Государственной думе, который уже все это предусматривает. Правительство это все предусмотрело, и там должны, видимо, пройти какие-то консультации. Либо можно этот законопроект раздробить и частями принять именно в тех частях, по которым нет ни у кого споров. Потому что к большому проекту много разных замечаний у разных сторон, процедура все-таки такая конфликтная. Но, например, с тем, что нужно реформировать наблюдение, его сокращать, или то, что нужно реформировать торги никто не спорит. Поэтому вполне можно это выделить и отдельно принять. Либо это правительство сделает, отозвав законопроект и внеся новый, как уже это было. Либо кто-то из депутатов Госдумы или членов Совета федерации эти идеи услышит. Если субъект законодательной инициативы может эти вопросы положить на бумагу, в текст законопроекта, мы готовы с этим помочь, внести в Думу и дальше уже принять.

— У меня еще один вопрос. Вот в связке «банкротство-законодатели» Госдума на днях усложнила процедуру банкротства юрлиц и увеличила порог долга в семь раз. Он сейчас установлен на уровне 300 тыс. руб., а вырастет до 2 млн руб. или даже до 3 млн руб., если речь идет о стратегических или сельхозпредприятиях. Насколько это своевременные изменения, пойдут ли они на пользу?

— 300 тыс. руб. — что это такое сегодня? Это ничтожно малая сумма для любого юрлица.

— Норма же не менялась много лет.

— Норма не менялась много-много лет, больше 10 лет эта цифра была такой, 300 тыс. руб. Опять же есть инфляция, рост цен и так далее. Опять же, не будем забывать, что этот законопроект подготовлен был Верховным судом, у которого есть задача снизить нагрузку на судебную систему. С одной стороны, такие мелкие суммы можно взыскивать в обычном исковом производстве или даже в приказном производстве, до 500 тыс. руб. можно взыскивать. Это никак, с моей точки зрения, не отразится на количестве процедур банкротства компаний, потому что там, как правило, долг уже намного больше, чем 300 тыс. руб., когда подается заявление.

— Евгений, я благодарю вас за ваши ответы. Я напомню, что сегодня моим собеседником был старший управляющий директор, начальник Управления принудительного взыскания и банкротства Сбербанка Евгений Акимов.