Робер Лепаж вновь поставил «Гамлета»

Шекспировский международный фестиваль в румынской Крайове (“Ъ” писал о нем 22 и 29 мая) завершился европейской премьерой канадского спектакля «Гамлет, принц Датский», поставленного всемирно известным режиссером Робером Лепажем в сотрудничестве с хореографом и ведущим танцовщиком Национального балета Канады Гийомом Котэ. Эсфирь Штейнбок в очередной раз удивилась способности Лепажа путешествовать между жанрами.

Танцевальный «Гамлет» — третья встреча Робера Лепажа с самой знаменитой трагедией Шекспира. Еще в середине 90-х годов он сделал для самого себя моноспектакль «Эльсинор», а больше десяти лет назад поставил в Москве «Гамлет | Коллаж», тоже спектакль-соло, в котором Евгений Миронов в одиночку сыграл всех персонажей шекспировской пьесы внутри вращающегося наклоненного куба. Теперь пришел черед ровной, почти пустой сцены — третий лепажевский «Гамлет» оказался пластическим. «Никогда нельзя говорить,— предупреждает режиссер,— что вы закрываете тему Гамлета, всегда есть возможность найти новую дверь».

Зная, что Лепаж любит не только использовать самые современные технические средства, но и путешествовать между жанрами и видами искусств — от драмы до цирка, от оперы до театра кукол, от кино и вот до танцев,— можно не сомневаться, что у него на примете есть еще немало потайных дверей в шекспировский сюжет.

Очевидно, что в своем стремлении соединять на сцене разное режиссер нашел единомышленника в лице знаменитого танцора и хореографа Гийома Котэ. Будучи сам классическим танцовщиком и взяв на себя не только хореографию, но и главную партию, Котэ собрал труппу, в которой есть не только действующие артисты балета, но и балетный пенсионер в роли Полония, и брейк-дансер в роли Лаэрта. Хореография Котэ словно гармонизирует разные возможности артистов, она не слишком сложная и изобретательная, но внятная и хорошо считываемая — а значит, правильно организованная, особенно если учесть, что Робер Лепаж прежде всего просто ведет зрителя по пьесе, сцена за сценой, эпизод за эпизодом. Его спектакль-драмбалет исчерпывающе демократичен, его можно запросто показывать и школьникам, и пенсионерам, потому что он заново рассказывает хотя всем и известную, но увлекательную и таинственную историю-сказку.

Пожалуй, самый сомнительный из компонентов спектакля — музыка плодовитого композитора и саунд-дизайнера Джона Гзовски. Иллюстративная, местами слишком зловещая, местами излишне мелодраматическая и почти всегда — слишком громкая: так хитрый повар добавляет в блюда слишком много специй, если нужно «заглушить» ненадлежащее качество продуктов. Но в конце концов, не меломанам же показывают «Гамлета, принца Датского» и, подозреваю, не любителям экспериментального танца, а театральным зрителям, которые ждут от Лепажа волшебства, чувствительности и иронии.

Если писать о спектакле дальше, то последуют сплошные спойлеры. Потому что интерпретационными откровениями режиссер не стремится нас поразить. Ну вот разве что такое: Горацио у Лепажа — женщина, вернее, серое бесполое существо, внешне срифмованное с Розенкранцем и Гильденстерном. Их, кстати, Гамлет Гийома Котэ убивает собственноручно, еще на корабле, не заморачиваясь подменой писем. А палубой плывущего в Англию корабля сцена оказывается в тот самый момент, когда с нее срывают покрывало цвета морской волны — еще секунду назад оно исполняло роль той самой воды, в которой утопилась Офелия: чьи-то невидимые руки поднимали и опускали ее по складкам этого струящегося, вертикально висящего легкого покрова.

Всего несколько универсальных деталей оформления в черноте сцены, которую то и дело перерезает ярко-красный, переливающийся занавес,— все, что нужно Лепажу для его мгновенных трансформаций. Еще одним занавесом взлетает мраморный покров с могилы отца: встреча Гамлета с призраком представлена в виде театра теней — покойник, восстав из гроба на наших глазах, не рассказывает сыну, а показывает историю своего убийства, предваряя таким образом «Мышеловку». Полоний, еще один покойник, оказывается лежащим прямо под столом, за которым сидит Клавдий,— не зря же Гамлет говорит, что убитый придворный находится на обеде, где едят его.

Вообще, иногда кажется, что Лепажу среди танцев все-таки не хватает текста. И текстовое табло над сценой нужно ему не только как помощник, время от времени напоминающий зрителю, в каком месте пьесы спектакль находится. Но и как зона шутливых, забавных, хотя и содержательных комментариев. В начале спектакля мы видим на нем реплики из пьесы, которые можно составить из букв имени William Shakespeare. Потом — перемещение буквы s на глазах публики превращает sword sword (меч) в words words (гамлетовские «слова, слова…»). А еще позже бегающий по электронной строке курсор расставляет смыслообразующую пунктуацию в самой знаменитой строчке Шекспира — To be? Or not? To be! Лепаж рассыпает и собирает заново свои мозаики. И не забывает напомнить нам, что все в мире закольцовано — только в финале спектакля мы понимаем, что первая мизансцена на самом деле обозначала конец этой истории.