Франческо Бонами о выставке в Москве

В Доме культуры «ГЭС-2» открылась масштабная выставка «Квадрат и пространство. От Малевича до "ГЭС-2"». Этот проект придумал знаменитый итальянский куратор Франческо Бонами, сокуратором выступила Зельфира Трегулова. По сути, это альтернативная версия истории искусства ХХ века, российского и отчасти мирового, где впервые громкие произведения русского авангарда соседствуют с шедеврами, с одной стороны, Айвазовского и Куинджи, а с другой — Пикассо и Бэкона, Уорхола и Баския, Кифера и Гормли, Булатова и Кабакова. О том, как «Черный квадрат» Малевича, предвещавший конец живописи, навсегда изменил и само искусство, и наше отношение к нему, Франческо Бонами рассказал Игорю Гребельникову.

— Вы придумали этот проект, когда открылся Дом культуры «ГЭС-2», бывшая электростанция, перестроенная архитектором Ренцо Пьяно. С тех пор в России многое изменилось, как это повлияло на работу над выставкой?

— Идея выставки возникла давно. Впервые оказавшись в «ГЭС-2», я стал наблюдать, как посетители ходят по зданию, взаимодействуют с ним, делают селфи — не было ощущения, что они ищут, где тут искусство. Конечно, с тех пор многое изменилось, перевернулось с ног на голову несколько раз, но то, как люди взаимодействуют с этим зданием, осталось прежним: это общественное пространство, куда люди идут встречаться, проводить время. Размышляя о здании ГЭС-2, о том, как возникла его архитектура, я задумался о том, как вообще изменились музейные пространства за последние 100–120 лет, и у меня в голове сложилась такая, довольно русская, история. Я задумался о «Черном квадрате» Малевича и о том, что изначально он выступал против идеи музея как таковой, а теперь его «Черный квадрат» — один из самых охраняемых музейных экспонатов. Сегодня музеи меняют свое назначение: все больше превращаются из пространств, где хранятся произведения, в пространства, где создаются смыслы, создается искусство. «ГЭС-2» — прекрасный пример такой трансформации. Так что идея выставки со временем не изменилась, хотя, конечно, стало сложнее получить некоторые произведения, но поскольку проект крепко связан с Россией, то и большинство экспонатов отсюда, так что реализовать его оказалось не так уж сложно. Я много работал с Ренцо Пьяно, он любит повторять, что архитектура и особенно архитектура музея — это пространство для диалога. Сегодня этот диалог важен как никогда: может, только в сфере культуры он и сохранился. Во всех других областях сейчас все очень печально, тогда как пространство культуры сохраняет надежду и оптимизм.

— И все же при виде «ГЭС-2» — здания, наполненного светом,— меньше всего думаешь о «Черном квадрате» Малевича, довольно мрачном произведении.

— Здание Ренцо Пьяно — это практически оммаж «Черному квадрату», потому что в плане оно представляет собой квадрат, а его территория — это идеальная площадь. У нас была проблема с названием выставки: изначально на английском оно звучало просто «From Square to Square», тут игра слов, так как square — это и квадрат, и площадь. По-русски же получалось не так хорошо, и в итоге мы остановились на «Квадрат и пространство. От Малевича до "ГЭС-2"». Люди, действительно, меня спрашивают: как можно сравнивать «Черный квадрат» и «ГЭС-2»? Мне здесь важно было показать путь, который проделало искусство в России — от Малевича до этого проекта. Малевич был против музеев, мечтал их сжечь и не думать о прошлом. Но музеи не сгорели, а трансформировались со временем, архитектура музеев стала своего рода их содержанием. Ренцо Пьяно с уважением отнесся к изначальной постройке: он превратил ее в публичное пространство и весьма в этом преуспел. Может, он создал и не очень модную архитектуру, но гениально предугадал движение людей в этом пространстве. Хотя вряд ли он думал, что это здание станет селфи-машиной. И это тоже примета времени: произведение искусства для многих перестало быть объектом поклонения, превратилось в фон.

— Да, и снаружи, и внутри «ГЭС-2» идут бесконечные съемки «рилсов» и «сториз». Вы часто рассуждаете о феномене селфи, не переоцениваете ли вы это увлечение?

— Насчет селфи у меня есть такая идея. Я сам из Флоренции, это город, где человек исторически почитался центром вселенной. Так, может, селфи — это способ вернуть человека в центр вселенной? Способ показать, что люди важнее картин. А ведь это так и есть: многие вполне счастливо живут без искусства — например, мой отец, он им вообще не интересовался и в целом прожил хорошую спокойную жизнь.

— Вы постоянно называете «ГЭС-2» общественным пространством. Да, тут есть «Проспект» и «Площадь», но все же это условные названия. Это хорошо охраняемое пространство, просто так сюда не войдешь. А теперь благодаря этой выставке, вполне себе музейной, ведь на ней полно шедевров, теперь кажется, что и Дом культуры «ГЭС-2» — уже немного музей.

— Одно дело — идея, а другое — реальность, с которой наши идеи должны мириться. Охрана — это неизбежно, но «ГЭС-2» — все еще по-прежнему бесплатное для посещения пространство: чтобы сюда попасть, нужно всего лишь зарегистрироваться и получить QR-код. Кстати сказать, QR-код — это ведь тоже вариация «Черного квадрата». Выставка, да, очень похожа на типичную музейную выставку, но для меня все же было важно соблюсти баланс. Мы экспериментируем, смотрим, как люди взаимодействуют с искусством. Иногда я думаю: может, оно для новых поколений уже и не так важно, как для меня? Посмотрим, как зрители отнесутся к этой выставке.

— В 2003 году вы курировали основной проект 50-й Венецианской биеннале современного искусства. Она называлась «Мечты и конфликты», подзаголовок был «Диктатура зрителя». Тогда было не очень понятно, к чему вы клоните, но теперь выходит, что многое сбылось: зритель сейчас много чего диктует, в том числе и то, каким быть выставкам. Что вы сейчас думаете об этой «диктатуре»?

— Куратор я, может, и не очень хороший, но зато отлично придумываю названия. Иногда даже художники просят меня дать название их работам. Даже когда я пишу книги, часто бывает так, что название уже есть, а я еще не знаю, о чем будет книга. Кстати, и в «ГЭС-2» тоже так было: сначала появилось название, а потом мы уже думали, что будет на этой выставке. Венецианская выставка «Мечты и конфликты. Диктатура зрителя», в каком-то смысле, да, оказалась пророческой: со временем многие мечты превратились в кошмар. Что же касается «диктатуры зрителя», то она действительно свершилась: планируя сегодня выставку, куратор в первую очередь думает, понравится ли это зрителю, как он отреагирует, захочет ли на нее пойти. В самом начале моей кураторской карьеры такого не было: нам тогда было все равно, что подумает зритель. Сегодня же у него большая власть, особенно в США, где расовые, гендерные аспекты должны быть тщательно продуманы, без этого никакой выставки не случится. Я довольно известный, опытный куратор, могу отличить хорошую выставку от плохой, и когда вижу плохую выставку, но при этом на нее приходят толпы, выстраиваются очереди, то мне нечего этому возразить. Наш музей (Франческо Бонами — художественный руководитель Музея современного искусства By Art Matters в Ханчжоу.— «Ъ») располагается, кстати, в здании, построенном Ренцо Пьяно. Я уже попросил его построить музей поближе к моему дому либо наоборот там, где еще опаснее — в Эритрее или в Сомали. На каких-то очень хороших выставках в нашем музее посещаемость может быть низкой, а вот недавно открыли выставку о цифровом искусстве и анимации, там выставлены студенческие работы — на нее выстраиваются огромные очереди. Вот она — диктатура зрителя.

— Наверно, это еще и об элитарном искусстве и массовом.

— Да, количество посетителей музеев растет. Это можно сравнить с гурманством: есть небольшая прослойка людей со своими гастрономическими пристрастиями, а есть большая масса людей, которым просто нужно поесть. Люди много работают и после работы хотят отдохнуть, а не идти смотреть что-то, от чего взрывается мозг или где они чувствуют себя глупыми. Китай за последние 50 лет победил проблему бедности: 800 млн человек стали жить лучше, они живут, потребляют — и им нужен подходящий продукт. В 1993 году на своей выставке на Венецианской биеннале я показал работу теперь уже знаменитого мексиканского художника Габриэля Ороско, это был реди-мейд — пустая обувная коробка. Я был тогда страшно горд этим радикальный жестом, хотя, понятно, что его оценили единицы. Сегодня такая работа на Венецианской биеннале могла бы просто разозлить публику, заплатившую за билет.

— Ваша нынешняя выставка получилась очень насыщенной и зрелищной, тут много авангарда, серьезного искусства, требующего от посетителя интеллектуальных усилий. У вас есть какое-то напутствие для зрителей?

— Прежде всего хочу обратить внимание на архитектуру выставки, придуманную Евгением Ассом, она взаимодействует с архитектурой «ГЭС-2», как бы продолжает ее. Выставка состоит не из залов с художественными работами, а из неких направлений для зрителя, своеобразных улиц, где человек может потеряться. Так вот мой совет: потеряйтесь на этой выставке. Можете начать с «Черного квадрата», можете — с работы Уорхола и Баския. Или с инсталляции Владимира Селезнева, где мусор превращается в город, светящийся огнями, а потом этот город снова становится мусором,— такой «эффект Золушки». Или со знаменитой инсталляции Ильи и Эмилии Кабаковых «Случай в музее». Представьте, что эта выставка — город, по которому вы гуляете. Смотрите, а не слушайте. И задавайте вопросы, если они возникнут. Я надеюсь, что и к «Черному квадрату» Малевича выставка изменит отношение. Это не стареющая вещь. Когда он его создал, люди говорили: «Я тоже так могу», и сейчас продолжают так говорить. То есть идея остается свежей. И, кстати, нам повезло: у нас — вариант «Квадрата», написанный им в 1923 году, самый большой по формату из четырех существующих, он из Русского музея. По самому раннему «Квадрату», 1915 года, из Третьяковской галереи, видно, что это старая картина, она покрылась кракелюрами, можно сказать, испортилась. С нашим же «Квадратом» все в порядке — не видно, что эта работа старая, она производит впечатление новой. Есть искусство, которое покрывается пылью, а есть которое покрывается патиной. Удивительно, как два «Квадрата» Малевича воплотили эти идеи: один покрылся пылью, другой — патиной.