60 лет назад открылся Театр на Таганке

23 апреля 1964 года, на излете хрущевской оттепели, в стенах старого, непопулярного у москвичей Театра драмы и комедии открылся новый.

Он был создан Юрием Любимовым и вошел в историю как Театр на Таганке. Преследуемая и одновременно удобная для власти «Таганка», на спектакли которой водили иностранцев, доказывая, что в СССР есть свобода слова, была эстетическим феноменом, повлиявшим на весь мировой театр конца ХХ века.

Как и в любой легенде, в легенде о «Таганке» есть ряд неточностей. Обстоятельство места «на Таганке» к названию Театра драмы и комедии добавили не сразу — в официальных бумагах коллектив продолжал называться по-старому чуть ли не до 1980-х. Однако театральная карта Москвы поменялась почти мгновенно: ее центром стал район, прежде известный разве что снесенной во время оттепели тюрьмой.

«С "Доброго человека…" все было не положено»

Так много лет спустя напишет Любимов в книге «Рассказы старого трепача», собирая вместе то, что он называл «обрывками памяти».

Спектакль «Добрый человек из Сезуана», поставленный преуспевающим советским актером и начинающим педагогом Юрием Любимовым, студенты Училища имени Щукина впервые сыграли в 1963-м, заканчивая третий курс. Никаких объявлений о показах не было. Тем не менее по Москве сразу поползли слухи, что в Щуке выходит необычный дипломный спектакль. В день сдачи «Доброго…» актерской кафедре в зал набилась толпа. Когда одетые в лохмотья студенты запели, отбивая ритм, смонтированные Любимовым два брехтовских зонга: «Шагают бараны в ряд, / Бьют барабаны. / Кожу для них дают сами бараны…» и почти без паузы «Власти ходят по дороге, / Труп какой-то на дороге… / Э! Да это ведь народ!» — публика стала неистовствовать, требуя повторить это на бис. После показа кафедра потребовала закрыть спектакль для доработки.

Спектакль не только уцелел, но и стал началом нового театра благодаря заступничеству критиков. Кроме того, в «Правде» вышла хвалебная статья Константина Симонова, что в табели о рангах тех лет приравнивалось к официальному признанию.

В дальнейшем похожий сценарий повторялся с каждой постановкой Любимова: переполненные залы, скандал, изнурительная борьба с чиновниками из Минкульта, не всегда заканчивающаяся победой.

Анализируя историю «Таганки» сегодня, приходишь к выводу, что советских цензоров пугали не столько смелые высказывания, звучавшие в спектаклях Любимова (в начале 1980-х, когда тьма сгустится, чиновники услышат крамолу даже в тексте Пушкина из «Бориса Годунова»), сколько сама форма его спектаклей. Революция, начатая бывшим актером на излете оттепели, была не столько политическая, сколько эстетическая. Вот ведь и в «Добром человеке…» настоящий вызов был не в зонгах и даже не в том, что Любимов иносказательно объявлял общество развитого социализма эксплуататорским, а прежде всего в острой, новаторской форме, шедшей вразрез со всем, что ставилось тогда на советских подмостках.

Пьесу Брехта в переводе Юза (Иосифа) Юзовского и Елены Ионовой журнал «Иностранная литература» опубликовал еще в 1957-м. Прочтя текст и оценив его новаторство, начинающий режиссер Любимов решил поставить «Доброго человека…» со студентами курса Анны Орочко в училище при Театре Вахтангова.

Много лет спустя Любимов напишет о «Добром человеке…»: «Спектакль был таким, как мне подсказывала моя интуиция и мое чутье. Я был свободен, я никому не подражал. <…> мне казалось, что само построение брехтовской драматургии, принципы его театра — безусловно, театра политического, как-то заставят студентов больше увидеть окружающий мир и найти себя в нем, и найти свое отношение к тому, что они видят. Потому что без этого нельзя сыграть Брехта».

Перечислим по пунктам, что нового было сделано в спектакле:

1. Вместо реалистической декорации, использовавшейся тогда почти повсеместно, Любимов предложил условность и аскетизм: столы, стулья, нарисованные тушью вывески, которые делали сами студенты, сбитое из реек дерево, тушью же выполненный портрет Брехта — вот и все оформление.

2. Некоторые диалоги заменялись пантомимой. Репетируя, Любимов предлагал студентам искать внешнюю выразительность, вообще идти от внешнего (формы) к внутреннему (содержанию), что противоречило всем принципам советской театральной школы. Позднее исследователи узнают в походке Шен Те (Зинаида Славина) знаменитую поступь Жан-Луи Барро из фильма «Дети райка». Рядовой зритель этого не считывал, но от существования актеров в «Добром человеке…» оставалось ощущение какой-то удивительной раскованности.

3. По-своему развив брехтовский прием отчуждения, Любимов разрушил святая святых советского театра — пресловутую «четвертую стену», позволив исполнителям выходить из образа и напрямую обращаться к зрителям. Прямой контакт с публикой требовал от актеров не только осмысления происходящего в пьесе, но и открытого проявления своей человеческой позиции — своего мнения по поводу героя и всего, что с ним происходит.

4. Занавес в спектакле отсутствовал, пышные парики, сложные костюмы — тоже. Зато были точно выверенные мизансцены и четко выстроенный ритм. Профессию режиссера Любимов потом будет часто сравнивать с работой балетмейстера… Так или иначе жесткая режиссерская конструкция позволила спектаклю просуществовать 60 лет — его и сегодня еще играют в театре на Таганской площади.

Тогда, в 1964-м, к юношескому темпераменту его артистов примешивался личный опыт режиссера: память о репрессиях, об уничтожении театров Мейерхольда и Таирова. Все это чувствовалось уже в первом спектакле «Таганки», придавая ему силу взрыва.

Недостающий позвонок

Среди лучших поздних постановок Любимова — спектакль «Идите и остановите прогресс» по стихам Хармса, Заболоцкого, Крученых, Введенского и Олейникова, чье творчество дошло к нам через много десятилетий после их безвременной смерти. По мнению Любимова, это нарушило естественную смену поколений, ход развития поэзии и искусства вообще: так «все мы лишились какого-то позвонка в наших позвоночниках», утверждал Юрий Петрович.

Речь, конечно же, не только об обэриутах, но вообще о борьбе советской власти с любым искусством, кроме реалистического. И тут стоит задуматься, почему тоталитарные режимы всех стран и эпох искореняют формализм и условность. Ответ прост: условное искусство, воплощенное в острой, необычной форме не поддается однозначной трактовке. Следовательно, может содержать что-то, что ускользнет от цензоров.

Придя в режиссуру в «вегетарианские времена», Любимов стал тем, кто начал склеивать эти «поломанные позвонки».

«Таганка» не была первым оттепельным театром — за восемь лет до нее возник «Современник», смело поднимавший острые темы. Однако Любимов первым осмелился делать в театре что-то, кроме реализма. Обустраивая «Таганку», он повесил в фойе четыре портрета: Станиславского, Вахтангова, Брехта и Мейерхольда. И опять же первым не побоялся поместить портрет расстрелянного (хоть и реабилитированного к тому времени) режиссера рядом с официально признанными.

Выбирая необычный репертуар, Любимов сам придумывал инсценировки (первые годы его соавтором была жена — Людмила Целиковская). Он стал первым в отечественном театре, кто включал в свои спектакли элементы променада и иммерсивности, сломав устоявшуюся схему: актер — на сцене, зритель — в зале. Наконец, он первым нашел ключ для воплощения в театре поэзии: от считавшейся несценичной есенинской поэмы «Пугачев» до поэзии Маяковского, Пушкина и сверхпопулярного тогда Андрея Вознесенского. Читать стихи, подчеркивая прежде всего ритм, но не теряя при этом смысл, умели только на Таганке.

Генерал и худсовет

Знаменитая и любимая всей страной Целиковская помогла ему собрать вокруг «Таганки» цвет интеллигенции того времени: от физика-академика Петра Капицы-старшего до Николая Эрдмана, Александра Аникста, Бориса Можаева, Булата Окуджавы, Евгения Евтушенко, Андрея Вознесенского — список можно продолжать долго. И дело было не только в том, что у Капицы был специальный телефон-«вертушка», позволявший звонить «наверх». Всех этих умнейших людей Любимов пригласил войти в художественный совет нового театра. Если он кого и слушал, то их. А еще — свою жену Люсю Целиковскую, которую называл «генералом».

Члены политбюро рядом с диссидентами

На Таганку стремились все: люди с разных концов СССР, гости из стран соцсодружества и гости из «враждебного лагеря», то есть из капстран. Поток было не остановить, и тогда власти решили его возглавить. Иностранцев водили на Таганку, как и в Большой театр, демонстрируя не только мощь советского искусства, но существования в стране свободы слова.

На чистых после ремонта стенах кабинета Любимова появились надписи на всех языках: знаменитости получали карандаш и просьбу написать что-то на память. Все автографы в получившем статус музея кабинете Любимова сохраняются и сегодня.

Про отношения «Таганки» с властью, историю запретов, поражений и побед в борьбе с цензурой собран целый том — «Личное дело одного театра», и это захватывающее чтение. На деле ситуация была такая: на сцене шли спектакли, иносказательно (а иногда и прямо) критикующие советскую действительность, а в зале сидели партийные чиновники высшего ранга, хохотали, получали удовольствие от спектакля, а потом принимали решение его закрыть.

Спектакли вечно опальной «Таганки» не фиксировали на пленку, театр долгое время не выпускали за границу. В 1975-м состоялись триумфальные гастроли в Болгарии. В 1976-м, на югославском фестивале «Битеф», служившим местом встречи театра Запада, Востока и США, любимовский «Гамлет» с Высоцким в главной роли разделил главный приз с «Эйнштейном на пляже» Роберта Уилсона.

В 1977-м «Таганку» выпустили в Париж, и эти гастроли стали триумфальными. Однако после них тучи стали сгущаться: при возвращении у актеров изъяли целую библиотеку запрещенной литературы; женившийся на Марине Влади Высоцкий свободно колесил по всему миру — и это не могло не раздражать власть. Любимова звали на постановки в Европу, а дома ему приходилось бороться за каждый спектакль.

Преступление и наказание

После смерти и похорон Высоцкого, случившихся в разгар Олимпиады-80 и ставших главным не официальным, но поистине народным событием последних десятилетий СССР, «Таганка» окончательно впала в немилость. Во-первых, власти требовали, чтобы Высоцкого похоронили незаметно, но это было бы невозможно, даже если бы театр на это согласился. Во-вторых, Любимов и его артисты стали делать спектакль «Владимир Высоцкий» — о своем товарище, по-настоящему народном артисте и барде, умершем в 42 года. Но рассказ о нем был неотделим от рассказа о стране, в которой он так бешено «рвался за флажки». Спектакль запретили, разрешив играть два раза в год: в день рождения и в день памяти Высоцкого. Каждый показ сопровождался милицейским кордоном и угрозами снять Любимова с должности.

К началу 1980-х была закончена удобная и технически передовая для того времени новая сцена. На ней Любимов успеет выпустить лишь чеховских «Трех сестер». В августе 1983-го он отправится в Англию на постановку «Преступления и наказания». В сентябре того же года даст резкое интервью «Таймс», осуждая цензуру, мешающую его работе. «Преступление вы совершили, а наказание вас ждет в Москве»,— передадут ему слова чиновников из советского посольства. И Любимов начнет откладывать возвращение на родину. В феврале 1983-го умрет Андропов. Сразу после этого Любимова уволят с должности худрука и вскоре лишат советского гражданства. Архив «Таганки» арестуют и увезут чиновники из Госбезопасности. На место Любимова назначат другого выдающегося советского режиссера — Анатолия Эфроса, коллегу и в прошлом друга Любимова, который в 1975-м выпустил на «Таганке» «Вишневый сад». В 1984-м, «оруэлловском», году актеры «Таганки» Эфроса не примут. Кто-то уволится, кто-то будет прокалывать автомобилю нового худрука шины. Очень скоро начнется перестройка, актеры «Таганки» будут писать письма «наверх», чтобы вернуть Любимова. Эфрос поставит там и свою подпись. 13 января 1987 года он умрет от инфаркта.

В мае 1988 года Любимов приедет в Москву по частному приглашению Николая Губенко. Через год ему вернут советское гражданство. В это время он уже вовсю будет работать в своем театре, выпуская старые, запрещенные когда-то цензурой, и новые спектакли. Но конфликты не закончатся. В 1992-м часть актеров под руководством все того же Николая Губенко уйдет от Любимова, создав «Содружество актеров «Таганки» и отняв у любимовской труппы новое здание.

Окончательно Любимов уйдет из своего театра в 2011-м, поссорившись уже с совсем новым поколением артистов. Свой последний драматический спектакль — «Бесы» — режиссер поставит весной 2012-го на сцене Театра имени Вахтангова. На той самой сцене, где он когда-то и начинал. Любимова не станет в 2014-м. Ему исполнится 97.

«Я старый безобразник, а вы молодые…»

В разные годы на Таганке успели поработать десятки, если не сотни выдающихся актеров и режиссеров разных поколений.

Режиссеры уходили строить собственные театры. Актеры — не желая быть «винтиками» в режиссерских конструкциях Любимова. Те, кто оставался, учились, по выражению Аллы Демидовой, «соавторствовать наперекор режиссеру», то есть быть умным «винтиком», осмысляющим целое и исходя из этого самостоятельно выстраивающим свою роль.

В 1960–1980-е попасть на Таганку и пройти за кулисы стремились поэты, писатели, музыканты, художники всего мира. В этой обстановке выкристаллизовался уникальный бардовский дар Высоцкого. Стали писателями артисты Валерий Золотухин, Леонид Филатов, Вениамин Смехов, Алла Демидова. Она же подхватила и по-своему развила пристрастие Любимова к поэзии — ее самостоятельные поэтические концерты продолжаются и сегодня.

«Я старый безобразник, а вы молодые» — в разговоре с артистами Любимов часто цитировал фразу, которую приписывал Казимиру Малевичу, якобы так приветствовавшему обэриутов. Отношения с молодыми в последние годы у Юрия Петровича строились сложно. Но он отлично ориентировался в происходящем вокруг и оставался верен себе.

Очевидцы вспоминают прием в Кремле 30 декабря 2000 года, когда интеллигенции впервые предложили прослушать новый гимн России, вернее, новый текст на старую музыку. В зале не было стульев, ибо собравшихся пригласили на фуршет, что само по себе решало проблему: слушать гимн надлежало стоя. Услышав первые аккорды, 83-летний Юрий Петрович немедленно сел на пол.

***

Напротив выхода из метро «Таганская» (кольцевая) и сегодня стоит театр с прежним названием. Он, правда, перекрашен в другой цвет и теперь выделяется из окружающих построек гораздо меньше, чем в те десятилетия, когда в его стенах работал Любимов. В репертуаре остаются два любимовских спектакля: «Добрый человек из Сезуана» и «Мастер и Маргарита».

Алла Шендерова