155 лет назад энтомолог Виктор Мочульский был избран почетным членом Императорского Московского общества испытателей природы

Став почетным членом МОИП в 1869 году, Виктор Иванович Мочульский попал в неплохую компанию. Среди почетных членов этого одного из старейших естественно-научных обществ России уже числились Гете, Гумбольдт, Кювье, Фарадей, Дарвин, Вирхов, Броун, Берцелиус, Бертло, фон Либих, Гельмгольц. Сам же Мочульский был отставным подполковником Генерального штаба и энтомологом-самоучкой.

Ныне Мочульский считается одним из самых плодовитых энтомологов-систематиков XIX века и входит в двадцатку самых известных колеоптерологов (специалистов по жукам) всех времен и народов. Но кроме списков и таблиц описанных им видов, родов и прочих таксонов жуков, каких-либо объективных источников данных о его жизни и научной, а также далеко не научной деятельности мало. По сути, их всего три.

Гигант энтомологии на облучке «птицы-тройки»

В хронологическом порядке это, во-первых, дневниковые записи самого Мочульского, часть из которых была опубликована на французском и немецком языках в разных европейских журналах при его жизни, но большая часть до сих пор хранится в рукописях в библиотеке Русского энтомологического общества.

Во-вторых, статья с продолжением о Мочульском директора Германского энтомологического института Вальтера Хорна в двух номерах 16-го тома журнала Entomologische Mitteilungen («Энтомологический вестник») за 1927 год под названием «Об инфернальных энтомологах». Сам Хорн родился в 1871 году, а Мочульский в том же году умер. Судя по тому, что писал о нем Хорн, все это он почерпнул из биографических записок самого Мочульского и воспоминаний своего наставника в энтомологии Густава Крааца, современника Мочульского, хорошо знавшего своего российского коллегу.

Что касается заголовка статьи Хорна о Мочульском, то Вальтер Хорн мог писать в журнале Entomologische Mitteilungen что угодно, потому что сам его основал, как и Германский энтомологический институт, впрочем, тоже. Вот он и написал статью о Мочульском в необычном для научного журнала стиле, закончив ее прямо-таки по-гоголевски: «Я вновь сижу среди книжных стеллажей и размышляю о Мочульском и его странствиях. Странная судьба. Когда-то Краац верил в то, что он предал русского гиганта уничтожающей анафеме. А сегодня по прошествии 3/4 века ученик Крааца пишет некролог тому самому гиганту. То, что учитель однажды отнял у живого, теперь ученик возвращает мертвому. Странно. Имя, данное младенцу родителями с колыбели, сохранило свое значение и до сегодняшнего дня, по прошествии десятилетий. Мочульский Виктор — Победитель. И я размышляю далее.... мысли медленно текут в другом направлении... Перед моим мысленным взором из темноты выплывает нечто иное... Символ тогдашнего противостояния культур просыпающейся России. Вспоминается Гоголь с его “несущейся тройкой”».

Эти два источника, автобиографические записки самого Мочульского и воспоминания Вальтера Хорна о воспоминаниях Густава Крааца, легли в основу книги «Приключение жизни Виктора Ивановича Мочульского», вышедшей в 2013 году (сост. В. А. Кривохатский; под ред. К. Г. Михайлова). Сотрудники Зоологического института РАН доктор биологических наук Виктор Анатольевич Кривохатский и кандидат биологических наук Кирилл Глебович Михайлов готовили ее к печати почти 10 лет, начав работу над ней после того, как в начале 2000-х годов в библиотеке Русского энтомологического общества была обнаружена рукопись воспоминаний Мочульского.

Но до конца дело не довели: в книгу вошли обратные переводы на русский язык отрывков, опубликованных Мочульским в 1852–1855 годах в Etudes entomologiques, и только треть глав, намеченных Мочульским в своих автобиографических воспоминаниях. Вероятно, это требовало дополнительных поисков в архивах. Сами энтомологи ЗИНа объяснили это в предисловии к книге тем, что «надо спешить: наши реформаторы добрались уже и до академических и университетских структур, и мы не знаем, что нас ожидает в будущем году...».

Напомним, что речь шла об очередной реформе РАН, суть которой сводилась к полному госконтролю за бюджетными тратами академических институтов, что вполне могло коснуться издания в общем-то непрофильной для ЗИН РАН книги, напоминавшей больше романы Фенимора Купера, чем научную монографию. Желающие могут почитать эту интереснейшую книгу, она доступна в интернете, правда, только за деньги.

И наконец, третий источник — это статья «О колеоптерологе Викторе Ивановиче Мочульском (1810–1871)» Ольги Владимировны Иодко, старшего научного сотрудника Санкт-Петербургского филиала архива РАН, опубликованная в позапрошлом году в сборнике «Миллеровские чтения-2022. Материалы IV Международной научной конференции, Санкт-Петербург». На сегодня это, пожалуй, самое внятное, краткое (8 страниц вместе со списком литературы) и, главное, документально верифицированное жизнеописание Виктора Мочульского. Его можно почитать самостоятельно, много времени это не займет, оно свободно доступно в интернете. В нем, кстати, есть любопытный пассаж, который отсутствует в других источниках.

Кто ел французские пули под Севастополем

В 1857 году в канцелярию академической конференции Императорской академии наук поступило письмо из Военного министерства довольно необычного содержания: дескать, вернувшиеся с Крымской войны французские солдаты привезли пули, погрызенные неизвестным насекомым. Перед академией ставился вопрос: каким? В письме отставного подполковника Генерального штаба Виктора Ивановича Мочульского от 2 января 1858 года на имя президента академии графа Блудова была выражена готовность продемонстрировать пули: «Несколько недель тому назад было опубликовано в газетах приглашение г[осподина] французского военного министра к русским энтомологам об изыскании причины появления насекомого, источившего пули французской армии в Крыму. Ныне г[осподин] маршал Валиан [Вайян] прислал мне образец таковых попорченных пуль для моих по сему предмету изысканий. Полагая, что Вашему Сиятельству, равно как и г[осподам] членам Императорской Академии наук, может быть, было бы интересно видеть этот образец, я счел долгом довести о сем до сведения Вашего, милостивый государь, и просить покорнейше назначить мне день и час, когда я могу иметь честь его показать Императорской Академии».

В назначенный день, 29 января 1858 года, Мочульский продемонстрировал академической конференции (общему собранию академиков) присланные ему шесть патронов и перфорированную пулю. Следов насекомого на них он не нашел. Да и вся эта история выглядит более чем странно. Ладно бы насекомые погрызли патроны. Ружья были тогда дульнозарядными, а патроны либо бумажными, либо картонными. Но речь шла о свинцовых пулях, вероятно, конических пулях Минье для нарезных штуцеров, то есть hi-tech пулях того времени. Не зря же сам военный министр обеспокоился: а ну как какие-то тараканы сожрут стрелковую мощь пехоты Наполеона III.

Разбирались с пулями, разумеется, и французские энтомологи, а один из них, Жан Анри Фабр (впоследствии, пожалуй, самый знаменитый французский энтомолог; Виктор Гюго назовет его «Гомером насекомых»), даже вроде нашел виновника — жука рогохвоста, точнее, его личинки. Но понятия о биодеструкции материалов тогда только зарождались, а сейчас они оформились в весьма востребованную, а потому развитую науку, которая за полтора века достаточно тщательно изучила все возможные механизмы биоповреждения самых разных материалов организмами всех систематических групп.

Ее вердикт на сегодня таков: микроорганизмы, грибы и грызуны ответственны за деструкцию металлов, насекомые — нет. Максимум, чем они могут навредить, это загадить продуктами своей жизнедеятельности, например, экскрементами или слизью, поверхность металлов, в результате чего там развиваются микроорганизмы, способные вызвать коррозию металлов, и заодно загрязнить их патогенами. Так загадка попорченных французских пуль под Севастополем осталась неразгаданной. Но в данном случае важнее то, что отставной подполковник российского Генерального штаба Мочульский считался в Европе, да и нашей Академии наук тоже достаточно авторитетным энтомологом-профессионалом, чтобы быть арбитром в столь серьезном внешнеполитическом вопросе, хотя был в этой науке самоучкой.

Военный топограф

Родился Виктор Мочульский в семье гвардейского офицера и раннее детство провел в постоянных переездах по военным гарнизонам, пока наконец отец не был назначен в штаб Гвардейского корпуса в Санкт-Петербурге. Здесь мальчик получил образование в гимназии и частных пансионах, причем немецких: его мать была лифляндской немкой. В одном из таких пансионов, пастора Топпелиуса в Кронштадте, в него, по словам Мочульского, «были заложены все научные интересы, особенно любовь к естествознанию». Тем не менее поступил он в Главное инженерное училище и по его окончании в 1828 году стал инженером-прапорщиком, а потом еще два года учился там в офицерских классах. Окончив их, он сразу попал на войну. Началось польское восстание, где он был тяжело контужен пролетевшим вплотную ядром и полностью потерял слух на левое ухо.

Далее он служил в военно-ученом отделении Генерального штаба: официально — военным топографом, а на самом деле, как сейчас часто пишут, военным разведчиком, шпионом. Вообще-то все офицеры этого отделения занимались подобного рода «шпионажем». В круг их обязанностей входило описание местностей с точки зрения ведения на них боевых действий, включая описание не только их топографии, но также экономики, политического устройства и народонаселения, то есть в числе прочего занимались своего рода прикладной этнографией. Тем же занимался и инженер-поручик Мочульский, а попутно, уже в частном порядке, собирал и изучал местную энтомофауну.

Жук из-под Телави

Пять лет назад профессор Максим Александрович Лазарев, специалист по систематике и фаунистике жуков-усачей, провел ревизию 88 таксонов жуков-усачей, описанных Мочульским, и их соответствие лектотипам (типовым экземплярам животных, по которым описывается их вид или род) из коллекции этих жуков Мочульского, которая хранится в Зоологическом музее МГУ.

Кстати, по этим жукам можно восстановить географию всех больших путешествий энтомолога Мочульского. Вот, например, жук вида Prionus hemipterus Motschulsky, 1845, с надписью на этикетке «Je l`ai trouv dans les Steppes des Kirguises» («Я нашел его в киргизских степях»), вот усач вида Pachyta conflagrata Motschulsky, 1860; «nos possessions americaines» («наши американские владения»). А вот жук-усач вида Rhaesus serricollis Motschulsky, 1838; Грузия, Алазанская долина, Телавский район, cело Лалискури, который особенно интересен своей историей попадания в коллекцию Мочульского.

В 1838 году инженеру, штабс-капитану Кавказского корпуса Мочульскому было предписано отправиться «для секретного обозрения пути из Кахетии в Дагестан ведущего». «Было решено, что мне надобно переодеться в лезгинскую одежду, сбрить волосы, быть глухонемым во все время экспедиции и следовать за джарцами в виде прислуги»,— писал Мочульский.

Тут, наверное, надо уточнить. Лезгины здесь были ни при чем, просто Мочульский отправлялся на территорию неприятеля — в Дагестан — через так называемую лезгинскую линию, то есть с юга, с территории Грузии, а точнее, из Телави. И одет он был так же, как его проводники-джарцы (так тогда называли аварцев, живших в Закавказье). Целью рекогносцировки была «немирная» Авария.

Разведка длилась недолго и закончилась в 15 км за «лезгинской линией», в первом же ауле, ныне селе Мокок Цунтинского района Дагестана, куда заехали разведчики. Местные жители задержали джарцев, не без основания обвинив их в пособничестве русским «гяурам». Причем особое подозрение вызывал их глухонемой нукер, которого допрашивали с пристрастием, размахивая кинжалами и целясь в него из ружья, проверяя, действительно ли он глухой на оба уха. Мочульский выдержал испытание: бумаги он тайком успел съесть, патроны с русским порохом — выбросить из карманов, там остались только дохлые жуки, что для мококских джигитов стало лишним свидетельством скудоумия глухого джарского прислужника. В общем, их отпустили и велели больше тут не появляться.

Был ли уже тогда в кармане у Мочульского тот самый жук-усач из окрестностей Телави, которого в 2019 году изучал профессор Лазарев, или он его поймал на обратном пути по возвращении из разведки, осталось неизвестным. Кстати, этот довольно крупный, до 6 см, жук, которого еще называют зубчатогрудым дровосеком, сейчас числится в Красной книге РФ и имеет по шкале МСОП категорию исчезающего вида.

Сибирь, Киргизия и дальше по миру

После этой разведки, а по сути, самоубийственной затеи, которая лишь чудом закончилась благополучно, Мочульского перевели в Сибирский корпус, и он собрал в Восточной Сибири большую коллекцию жужелиц. В 1841 году он попытался перейти в дипломатический корпус, но не получилось. Он вышел в отставку и в 1842 году женился на немке из Берлина, она родила ему дочь, для которой он был отцом, как сказали бы сейчас, «на удаленке» и которая так и осталась немкой.

Спустя два года Мочульский вернулся на службу в Генштаб, где сначала составлял описание Харьковской губернии (1845 год). Оно, кстати, свободно доступно в интернете, и его стоит посмотреть хотя бы для того, чтобы получить представление о «шпионаже» офицеров военно-ученого отделения Генштаба. Потом он служил в Саратовской губернии, откуда в 1847 году совершил путешествие «в киргизские степи». А потом окончательно вышел в отставку и вплотную занялся описанием своей уже довольно большой коллекции жуков и продолжал ее пополнять.

В первой половине 1850-х годов он побывал в Германии, Австрии, Египте, Франции, Англии, Бельгии, Далмации, США, Панаме, Гамбурге, Киле, Копенгагене, Швейцарии и потом снова в Австрии и Германии, где за ним окончательно закрепилась репутация «инфернального энтомолога».

С револьвером в кармане

В Европе Мочульский первый раз побывал в 1836–1838 годах, официально отправившись туда для поправки здоровья после контузии 1832 года, а фактически он там посетил все известные естественно-научные музеи и лично познакомился с ведущими европейскими энтомологами, в основном немецкими и австрийскими, по сути, пройдя у них стажировку по специальности. Попутно он собрал в Европе коллекцию из 4 тыс. жуков, которая послужила основой его грандиозной коллекции насекомых в 70 тыс. видов, из которых 60 тыс. были жуками. Но тогда он был робким учеником европейских мэтров колеоптерологии.

Совсем другим увидели его европейские коллеги спустя два десятилетия. Он по-прежнему с интересом знакомился с их музейными и частными коллекциями, но теперь тех жуков из них, которые были ему нужны, он просто забирал с собой. Когда его задним числом в этом уличали, он с улыбкой говорил, что «в следующий раз будет вести себя лучше». Как рассказывал профессор Краац Вальтеру Хорну, а Хорн рассказал нам, точно так же с улыбкой Мочульский мог сказать: «Да, вы не ошибаетесь, я политический агент» — и вообще «ходил с револьвером в кармане».

Краац публично предупредил своих европейских коллег о неподобающем поведении Мочульского, но их реакция была похожа на покорность непреодолимой силе, они заранее готовили для Мочульского «подарочные коробки» с жуками. Коробки он брал, но и нужных жуков из коллекций дарителей тоже брал по-прежнему без спроса. Тогда Краац объявил настоящий «газават» Мочульскому, назвав его инфернальным (адским) энтомологом, а точнее, самым адским из всех остальных инфернальных энтомологов, не назвав, впрочем, остальных. Хотя скорее Мочульского можно было назвать пиратом, флибустьером, приватиром, бесцеремонно вторгавшимся в чинный европейский мирок энтомологов-Паганелей.

Едва ли это была необычная форма клептомании в медицинском ее понимании (согласно МКБ-10 F63.2.), потому что на родине, в петербургском Зоологическом музее, Мочульского «вылечили» от нее моментально после первой же его попытки переместить музейных жуков в свою личную коллекцию, просто пообещав создать ему проблемы с паспортом для выезда за границу, куда он ездил часто и надолго.

Впрочем, за границу он к концу жизни ездить перестал, репутация у него там действительно была сильно подмочена. Последние годы жизни он провел в Крыму, в Симферополе, описывая свою коллекцию и публикуя ее описание по частям в «Сборнике Российского энтомологического общества». В 1871 году Мочульский умер, и только тогда его европейские коллеги «не смогли ему отказать в некрологе».

Забвение

Что касается его коллекции, то ее судьба была печальной. Одно время, еще при его жизни, шли разговоры о ее приобретении Зоологическим музеем «по 7 рублей за сотню», но «постановили предложить 35 рублей». Если исходить из максимальной оценки численности коллекции в 70 тыс. экземпляров насекомых, то выходило, что первоначальная цена всей коллекции была бы 4,9 тыс. рублей, конечная — 24,5 тыс. рублей. Но ее продажа по какой-то причине не состоялась. А после смерти Мочульского про нее словно забыли.

Только спустя двадцать лет Владимир Вернадский, тогда приват-доцент кафедры минералогии Московского университета и хранитель минералогического кабинета, случайно наткнулся на нее в чулане этого кабинета. «Когда я его хотел осмотреть, то оказалось, что он был занят Обществом испытателей природы,— вспоминал Вернадский.— Когда я стал осматривать этот чулан, там оказалась… ценная коллекция Мочульского, часть которой, что еще удалось спасти, передали потом в Зоологический музей. Кажется, Мочульский сдал ее на хранение и умер».

Второй раз коллекция пострадала в годы войны. Да и потом за ней не особо следили, хотя даже в своем плачевном состоянии она оставалась крупнейшим собранием Зоологического музея МГУ. Лишь в самое последнее время стал заметен интерес ученых к коллекции Мочульского и, как следствие этого, к его персоне тоже. А то, что удалось о нем узнать, вкратце описано выше. Остается надеяться, что этот интерес не угаснет хотя бы в силу «инфернальности» его личности.

Ася Петухова