Елена Стихина выступила на «Звездах белых ночей»

Одна из лучших лирико-драматических сопрано современности Елена Стихина выступила на фестивале «Звезды белых ночей» в Концертном зале Мариинского театра с новой сольной программой. Раритетные для российского филармонического обихода песни Рихарда Штрауса слушал Владимир Дудин.

Армия российских поклонников Елены Стихиной уже было отчаялась дождаться ее очередных выступлений в Мариинском театре — но тут словно из рога изобилия посыпались ее выходы сразу в трех операх («Саломея», «Тоска», «Чародейка») и большой сольный концерт. На странице певицы в международной оперной базе данных Operabase после интенсивного июня (участие в «Триптихе» Пуччини в постановке Барри Коски в Нидерландской национальной опере) июль оказался свободен, но уже в августе зарядят «Аида» и «Тоска» с Йонасом Кауфманом и Юсифом Эйвазовым на сцене Арены ди Верона, в сентябре — Лиу в «Турандот» Пуччини в берлинской «Штаатсопер», затем «Мадам Баттерфляй» в Опере Бастилии. От Зальцбургского фестиваля, где пять лет назад она сорвала овации в «Медее» Керубини, а год назад спела Алису Форд в «Фальстафе» Верди, в этом сезоне певица отдыхает. А в декабре ее (вместе с Анной Нетребко) ждут в главной партии на открытии сезона в «Ла Скала» в петербургской опере Верди — «Силе судьбы» — с Риккардо Шайи за пультом.

Предполагалось, что Леонору в этой опере она споет и в Петербурге на «Звездах белых ночей», но не случилось. Очевидно, концерт с Ильдаром Абдразаковым в Челябинске на «Курчатов фесте» и подготовка к ответственному штраусовскому выступлению в Петербурге сдержали пыл певицы. Но времени на выучивание сложной программы все равно не хватило, судя по тому, что Штрауса с первой до последней песни она пела по нотам.

Рихард Штраус написал более двухсот песен, которые не только в России, но и в Европе живут в тени его многочасовых опер и более востребованных симфонических поэм. Между тем песня-Lied была для композитора не только лабораторией звуков, образов, жанром неустанных экспериментов по поиску идеального слияния слова и музыки, но и уникальным музыкально-поэтическим дневником, фиксировавшим (и это в эпоху психоанализа и открытия либидо) важные моменты жизни. Свою композиторскую карьеру Штраус начал с написания песен, ими же и закончил, сочинив знаменитые «Четыре последние песни» незадолго до кончины.

Сегодня Lied-наследие Рихарда Штрауса служит исследователям идеальным объектом для изучения морфологии стиля модерн, выросшего на богатой почве позднего романтизма, ярчайшим представителем которого и был главный герой вокального вечера Елены Стихиной.

Вместе с пианисткой Оксаной Клевцовой сопрано выбрала редко звучащие ранние песни: Восемь стихотворений из «Последних листков» Германа фон Гильма ор.10 (1885), Шесть песен из «Лепестков лотоса» А.-Ф. фон Шака ор. 19 (1888), продолжив более часто исполняемыми Четырьмя песнями ор. 27 (1894) со знаменитыми «Цецилией» и «Утром» и завершив Тремя песнями Офелии из «Гамлета» Шекспира.

Елену Стихину можно считать певицей штраусовской едва ли не в большей степени, чем вагнеровской и тем более вердиевской. В голосе ее Саломеи в Мариинском есть все, о чем только мог мечтать Штраус: витальная сила, скрытый натиск соблазна, слепящая ясность тона, пугающая свобода и пленяющий эротизм. Сегодня в этом репертуаре она стоит в ряду с такими оперными ньюсмейкершами, как американка Рейчел Уиллис-Сёренсен и норвежка Лиз Давидсен. В первых двух песнях теперешнего концерта — «Посвящении» и «Ничего» — в голосе певицы слышались волнение и настройка, но уже с третьей — с «Ночи», которая «забирает все лучшее: серебро у воды, золото с медной крыши собора»,— Елена Стихина поймала волну и парила свободно.

Доминирующей темой поэзии были мужские разговоры перед зачарованными и безропотно молчаливыми женщинами. «Какая польза, малышка, в том, что ты пытаешься меня обмануть?» «Распусти надо мной свои черные волосы, склони ко мне свое лицо». Вряд ли случайно Штраус выбрал поэтов не первого ряда (если не считать Офелию Шекспира) — их слово можно было растворять в музыке без оглядки. Было бы преувеличением сказать, что Елена Стихина на сей раз в стихии немецкого языка чувствовала себя как рыба в воде — этой программе предстоит длительное и очень дотошное впевание, если задаться целью достичь в ней совершенства.

Певица не отказывала себе в оперной объемности, однако роскошная плотность лившегося вокала накрывала согласные, топя их в мощном потоке гласных, а немецкое слово без гласных — что Кельнский собор в интерпретации Гауди.

Эта природная естественность и привольность пения хотя и сильно корректировали стиль Штрауса, но все-таки дарили слушателям редкое сегодня ощущение свободы и полноты дыхания. И, как ни странно, именно в трех песнях шекспировской Офелии, где Штраус вошел во вкус настоящего модерниста, разламывая тональные устои, Елена Стихина почувствовала себя окончательно свободной от гравитации, в силу мощного театрального инстинкта позволив слушателям увидеть безумие, в котором только и можно укрыться от мрачной жестокости мира.