Что происходило в столице Олимпиады накануне ее открытия

Накануне открытия парижской летней Олимпиады корреспондент “Ъ” Алексей Доспехов заглянул на некоторые главные ее объекты, убедившись, что олимпийская жизнь на них, может, еще и не бьет ключом, но уже вовсю бурлит. А заодно узнал, зачем это событие нужно Франции, хоть она и ворчит по ее поводу, и зачем — некоторым другим странам, даже если их представительство на нем мизерно.

В парижском метро за сутки до пятничной церемонии, с которой официально начнется Олимпиада, очень легко было различить, кто тут местный, а кто — приезжий. Местный, привыкший к перекрытиям в центре, даже не поднимает головы, когда поезд «розовой» ветки, вместо того чтобы затормозить на станции Chatelet, этом знакомом любому бывалому путешественнику надежном пересадочном узле, проскакивает и ее, и станцию следующую. А приезжий, заранее подошедший к дверям, вздрагивает от шока, инстинктивно стучит по ним, словно думая, что машинист забыл выпустить пассажиров, а потом, ошарашенный, всматривается в убегающий от него в полумраке перрон и тоннельную черноту и только через полминуты бросается к запутанной, как электросхема пылесоса, картинке с причудливо извивающимися и пересекающими друг друга иногда по несколько раз бог знает по какой логике разноцветными линиями, чтобы разобраться, где ему теперь выходить и стоит ли выходить вообще.

Такая же паника на миг охватила на остановке медиашаттла моего нового аргентинского знакомого. Гастон Саэс, журналист. Он тоже ехал на Stade de France, но, в отличие от меня, не просто поглазеть, что происходит сейчас на главном стадионе Франции, а плотно там поработать. Редакция застыла в нетерпении. Регби-7 уже идет вовсю, причем именно на этой арене, а сборной Аргентины, накануне одолевшей самоанцев, предстояло сейчас рубиться с куда более могучими австралийцами. И Саэс, охая от восторга, рассказывал, как удивился, когда в среду побывал на Stade de France впервые: «Нет, представляете, восемьдесят тысяч зрителей! Восемьдесят тысяч!»

Я согласился, что и вправду невероятно: Аргентина—Самоа в регби-7, а аудитория, как на финале чемпионата мира по футболу или на концерте Rolling Stones. Может, что-то перепутал? «Восемьдесят за день. Это если сложить количество зрителей на всех матчах,— поправился нехотя аргентинец.— Но все равно ведь неплохо. Групповой этап всего лишь, а уже такой ажиотаж». Он, оказалось, не сомневался в том, что Франция, в которой в последнее время, как известно, в тренде было ворчание по поводу проблем, связанных с Олимпиадой, на самом-то деле, конечно, обожает ее и радуется тому, что наконец-то дождалась. Просто характер такой — все время ворчать. Любая страна радовалась бы.

Саэс сказал, что слышал про российские, как он выразился, неприятности: «И сколько у вас человек в делегации?» Я ответил, что пятнадцать.

Аргентинец расхохотался: «Прямо как у нас! На зимней Олимпиаде…» Но тут он посмотрел на часы и изменился в лице. Саэс ведь тоже только что не забыл в пресс-центре насладиться модным электронным табло с расписанием шаттлов (на предыдущих Олимпиадах, если не ошибаюсь, такого не было) и на всякий случай уточнить у девушки, отвечающей за транспорт, правда ли, что ближайший до Stade de France отправляется, как указано на нем, через десять минут и что он никак на такой важный для себя матч не опоздает, приедет с запасом. Однако прошло-то уже почти полчаса, а шаттла не было и на горизонте. И он, как регбист, готовый спуртом доставить мяч за лицевую линию, понесся к маячившему вдалеке волонтеру с рацией.

Сидевшая поодаль девушка засмеялась: «Чего он хочет-то? Франция. Все нормально, будут ходить по расписанию. Когда-нибудь…» Выяснилось, что ее зовут Мари Семпер, телевизионщица из Парижа. И тоже думает, что Олимпиада — великое благо для ее страны: «Да хотя бы с точки зрения имиджа. Вот с чем сейчас Франция ассоциируется у мира? Правильно — политические склоки, скандалы, кризисы. Да все уже, по-моему, забыли, какая у нас культура! А эта Олимпиада как раз про наследие: конный спорт — в Версале, фехтование — в Гран-Пале. И инновации какие-то невероятные, креативность вроде бы мы должны показать. На церемонии открытия. Знаете же?» Я подтвердил, что знаю.

В этот момент прибыл шаттл, и перенервничавший Гастон Саэс, тяжело дыша после своего забега, плюхнулся в кресло. Вскоре перед нами возвышалась громада Stade de France, а я удостоверился, что собеседники не обманывали. Олимпийская жизнь здесь уже бурлила: растянувшиеся на десятки метров очереди к турникетам, в которых не стонут, а веселятся, духовой квинтет, играющий в джазовом стиле какую-то очень знакомую мелодию, сразу собирая вокруг себя не такой уж маленький отряд желающих потанцевать. Ну да, правильно, «Dans les yeux d'Emilie» Джо Дассена.

Чуть в сторонке что-то слаженно, как опытные фанаты, кричат три крепких парня в париках синего, белого и красного, как на французском триколоре (а с российским в Париже его, увы, не спутаешь, нет российского), цветов.

Я подошел к тому, что в белом. «Да, фанаты,— признался он.— Я — Луи, это тоже Луи, а это — Батист. Мы из Тулузы». Я все понял: «Тулуза — это же столица французского регби?» Собеседник даже немножко обиделся: «Мирового регби! Батист, повернись». Батист повернулся спиной. Вся тыльная сторона майки была в цифрах: 1912, 1922, 1923, 1924… «Наши, тулузские, победы: чемпионат, Кубок Европы! — Луи первый светился гордостью.— Вы думаете, что мы могли пропустить Олимпиаду?!» Я уже точно так не думал. Не могли. А Луи продолжал: «Мы еще пару лет назад все распланировали — когда рванем в Париж, на какие матчи сходим».

Становилось все жарче и жарче. Возникла мысль, что неплохо было бы посетить и Сену, раз уж она на этой Олимпиаде, получается, такой же важный объект, как и гигантский стадион в Сен-Дени. Сена под мостом Инвалидов, который в двух шагах от Гран-Пале, спокойно несла свои, возможно, и вправду не такие мутные воды, какими они были до того, как в умах французских чиновников не созрела идея к Олимпиаде очистить ее до пригодного хотя бы к погружению состояния, к Трокадеро, где в пятницу будет кульминация той уникальной, вне стандартов, церемонии открытия. Неспокойно было на самом мосту, который в своей истории, видимо, никогда не знал такого нашествия зевак: как ни крути, сияющий золотом мост Александра III по соседству всегда выигрывал в привлекательности.

Но фишка была в том, что это отсюда, от моста Инвалидов, пятничное шоу, видимо, стартует. И это едва ли не прямо под ним, посреди русла Сены, будоражили воображение свешивающихся с перил людей две платформы с рампами, наподобие тех, которые используют для своих трюков скейтбордисты. Сбоку от меня семья спорила на английском. Отец говорил девочке, что на платформах именно трюки и будут исполнять: «Скейтборд или ролики. Или велосипеды». Девочка делала испуганное лицо: «Папа, они же упадут в реку!» «Ничего, она теперь чистая»,— успокаивал отец, обменявшись ехидной ухмылкой с мамой.

В этом месте все так же если не кипело олимпийскими страстями, то по крайней мере закипало. А поразительно доброжелательный, несмотря на грозный, будто пришел сюда ловить банду террористов, вид и обмундирование, полицейский обещал мне, что как следует закипит завтра: «Будет месиво. Месиво, поверьте мне!» Оно его не пугало, оно его манило.

Уже страшно хотелось тени и тишины. Тень и тишина были на противоположном берегу. Аккредитация на шее позволяла пройти, как здешнему резиденту, за ограждения и прогуляться вдоль Сены под кронами деревьев. Со стеклянного забора Музея на набережной Бранли за редкими счастливчиками, которые сюда, в это царство покоя посреди уже намечающегося олимпийского бедлама, проникли, внимательно наблюдали угрюмые фото статуй древних мексиканских богов и демонов, впереди туристы снимали друг друга на фоне Эйфелевой башни, украшенной пятью кольцами: обязательный пункт программы.

На лавочке сидел пожилой темнокожий мужчина: книга отложена в сторону, взгляд какой-то поразительно мягкий и умиротворенный. Такой бывает лишь у нашедших абсолютную, полнее некуда гармонию с собой. Не познакомиться было невозможно.

И невозможно было не поинтересоваться у Касси Алена — так его звали, в чем для него лично заключается смысл этой Олимпиады, есть ли в этой сиюминутной по меркам вечности суете смысл в принципе? «Есть,— уверенно заявил он.— Есть смысл. Трудно объяснить, но я все же попробую».

И он попробовал. «Вы же в курсе, что происходит во Франции? Макрон, Генеральная ассамблея.. Но дело не в этом, не в деталях. Главное, что люди разучились понимать друг друга. Одни смотрят налево, другие — направо и не видят середины, не принимают сам факт ее существования. Они живут этими спорами и войнами, хотя счастье не в них, а в единстве, в согласии.

И Олимпиада — это такая возможность всем хотя бы на время, хоть на пару недель оказаться увлеченными одной идеей, взять паузу, перезагрузить у себя что-то вот тут,— он показал на голову.

— Вы же из России, правильно? И вам пауза нужна…»

Он внезапно улыбнулся: «Да, и сходите обязательно на баскетбол. Люблю его больше всего — ну, вместе с легкой атлетикой. Умнейшая игра. Американцы сильны, но я очень надеюсь, что наши их побьют». Нет, Касси Ален все-таки отдавал себе отчет в том, что и на Олимпиаде без драки не обойтись.