125 лет назад в Москве появился Центральный полицейский приемный покой для душевнобольных

В 1923 году он был переименован в Институт судебно-психиатрической экспертизы им. профессора В. П. Сербского. Сам профессор Московского университета Владимир Петрович Сербский до основания института его имени не дожил. Институт был назван в его честь как одного из основателей отечественной судебной психиатрии. Предмет деятельности этого института сделал его имя в нашей стране нарицательным, но при этом как-то забылось то, чем занимался сам Сербский.

Предыстория Института Сербского начинается в 1837 году, когда в Москве на Пречистенке были построены «арестантские камеры», то есть ИВС, если говорить современным языком. В 1866 году в них появился приемный покой для предоставления «первой медицинской помощи лицам, поднимаемым на улице и легко заболевшим арестантам», то есть ИВС для больных. А в 1899 году в построенном на месте этого старого ИВС здании был открыт Центральный полицейский приемный покой для душевнобольных, то есть ИВС для невменяемых.

В 1903 году он стал не просто полицейским медицинским учреждением, а еще и научным медицинским учреждением — Центральным полицейским приемным покоем для душевнобольных в составе Императорского Московского университета, то есть здесь не только ставили диагнозы подследственным, но и велись научные исследования учеными-психиатрами медицинского факультета МГУ.

В 1918 году он лишился правоохранительной специализации, став просто Пречистенской психиатрической лечебницей. Но по окончании Гражданской войны Наркомздрав вернул ему его прежний статус. В 1921 году он стал Институтом судебной экспертизы, на следующий год ему присвоили имя Сербского, а в 1923 году уточнили его название: он стал Институтом судебно-психиатрической экспертизы им. профессора В. П. Сербского.

После этого он менял свое название еще 15 (!) раз, попутно потеряв в 1992 году в своем названии «орден Трудового Красного Знамени», которым был награжден в 1972 году, и сейчас именуется ФГБУ «Федеральный медицинский исследовательский центр психиатрии и наркологии им. В. П. Сербского Минздрава РФ».

У бабушки русской психиатрии

Владимир Сербский родился в семье врача. Отец его, Петр Яковлевич Сербский, был сыном священника, учился в Московском университете, после окончания которого дослужился до «полковничьего» чина коллежского советника, орденов Станислава III степени (пожизненная пенсия — 86 руб. в год) и Владимира IV степени (200 руб. в год) и должности городового врача Богородска (ныне Ногинска). Городовые врачи тогда «сверх занятий по городу врачебно-полицейских (санитарных.— Прим. ред.) и судебно-полицейских обязаны были исполнять должность медика в градских и тюремных больницах». Так что с «тюремным здравоохранением» Владимир Сербский был знаком с детства.

В десять лет он поступил во 2-ю Московскую гимназию. Гимназия была классической, с изучением латыни и древнегреческого языков, с пансионом, курировал ее Московский университет. Отучившись в ней положенные семь лет, Владимир Сербский был принят в Московский университет и в мае 1880 года окончил курс по отделению естественных наук физико-математического факультета со степенью кандидата, а в августе того же года вновь поступил в студенты. В 1883 году, окончив «при очень хорошем поведении» курс наук по медицинскому факультету, он за «проявленные удовлетворительные успехи определением Университетского совета был утвержден в степени лекаря».

Еще студентом Сербский начал работать в частной психиатрической больнице Марии Беккер под началом другого восходящего светила отечественной психиатрии Сергея Корсакова, который был на четыре года его старше и был уже дипломированным ординатором Преображенской психиатрической больницы, а у Беккер работал по совместительству. Лечебница эта славилась нетрадиционным уходом за страдающими психическим расстройствами. Она была частная и дорогая, доступная только для очень богатых людей.

Основал ее на паях ординатор Преображенской больницы Александр Беккер и пригласил в созаведующие молодого Корсакова, а тот ввел в ней режим нестеснения больных, то есть их тут не связывали, не надевали на них смирительные рубашки, не применяли к ним грубую физическую силу. В 1881 Беккер умер, и контрольный пакет лечебницы перешел его вдове Марии Беккер, которая сделала Корсакова совладельцем клиники, а сама была самой верной его помощницей. Она даже оставила свою лечебницу и следом за Корсаковым перешла работать бесплатно в клинику Московского университета, построенную в 1887 году Варварой Морозовой (в девичестве Хлудовой), чей муж Абрам Абрамович Морозов из династии старообрядцев Морозовых страдал психическим расстройством. Мария Беккер там осталась и после ухода оттуда Корсакова, который после двух инфарктов в 1898 году оставил занятия наукой, а заведывание клиникой принял Сербский. И там же, уже будучи пациенткой этой клиники со старческим слабоумием, она умерла, оставив о себе память в истории отечественной психиатрии как о «бабушке русской психиатрии».

В ее лечебнице на Красносельской улице, когда та еще была первой ласточкой новой нестеснительной психиатрии, прошел свою субординатуру студент Сербский. Еще будучи студентом, он женился, и у него родилась дочь. Семейное положение требовало более серьезного заработка, и в 1885 году Сербские уехали в Тамбов, где глава семейства получил должность главного врача земской психиатрической лечебницы.

Клиницист Сербский

В Тамбове Сербский почти сразу получает командировку для изучения психиатрической помощи за границей. Вероятно, местное научно-медицинское общество (такие общественные объединения врачей тогда были уже в 150 городах империи) было в курсе новых веяний в психиатрии и, собственно, поэтому пригласило из Москвы молодого врача, работавшего с Корсаковым. Поездка Сербского в Европу была сравнительно недолгой, он пробыл там около пяти месяцев, но успел побывать в восьми австрийских психбольницах, семи швейцарских, восьми немецких и 24 французских, а по пути туда и обратно осмотрел еще восемь российских домов умалишенных. Итого 55 лечебниц.

В следующем, 1886 году был публикован его отчет с кратким описанием всех этих лечебниц, по сути, отчет перед тамбовской земской управой о потраченных на его поездку средствах. Но одновременно эта его 120-страничная брошюра стала бестселлером в профессиональных кругах отечественных психиатров.

В 1887 году Владимир Сербский возвращается в Москву, чтобы опять стать ассистентом Корсакова, но уже в только что открытой психиатрической клинике Императорского Московского университета. Здесь в том, что касалось клинической психиатрии, он в глазах своих коллег окончательно становится alter ego Корсакова. Сербский защищает докторскую диссертацию, получает звание приват-доцента университета, избирается товарищем председателя общества невропатологов и психиатров при Московском университете и товарищем председателя Московского психологического общества.

В истории клинической психиатрии остались его труды «Об острых формах умопомешательства» (1891), «К вопросу о раннем слабоумии (Dementia praecox)» (1902), «Распознавание душевных болезней» (1906), «Руководство к изучению душевных болезней» (1906), «Продолжительность, течение и исходы душевных болезней» (1906), «Краткая терапия душевных болезней» (1911), «Психиатрия» (1912).

Как уже сказано, в 1898 году Корсаков заболел острой сердечной недостаточностью, а в 1900 году умер. Фактическое заведование университетской клиникой и чтение лекций студентам легли на Сербского. В 1903 году он стал профессором университета и был назначен директором клиники. У него появились уже свои ученики в области клинической психиатрии, в частности под его руководством диссертацию на тему «Острая паранойя» защитил Петр Борисович Ганнушкин.

Презумпция невменяемости

Одновременно Сербского увлекает судебная психиатрия, и здесь он был уже не чьим-то «альтер эго» или продолжателем, а вполне самостоятельным ученым, причем во многих вопросах первопроходцем. Собственно, он фигура номер один в истории отечественной судебной психиатрии и один из самых известных в мире теоретиков судебной психиатрии своего времени.

Писал и выступал он на эту тему много, в «золотом фронде» судебной психиатрии остались его труды: «Преподавание психиатрии для юристов» (1893), «О судебно-психиатрической экспертизе» (1894), «Судебная психопатология, том I» (1895), «Судебная психопатология, том II» (1900), «Об условиях помещения душевнобольных, совершивших преступления, в психиатрические больницы по определению суда и освобождения их. Международный союз криминалистов. Русская группа» (1901).

К этому же периоду 1890-х годов относятся активное участие Сербского в криминологических съездах в нашей стране и за рубежом и его знаменитая речь «О преступных и честных людях» на заседании 27 октября 1896 года Общества невропатологов и психиатров при Московском университете, где он постулировал отсев обществом преступников, в результате которого в тюрьму сажают наиболее несчастных и отверженных, тогда как преступники из высших классов в тюрьму, как правило, не попадают.

Как и полагается порядочному интеллигенту того времени, Владимир Петрович Сербский был либералом. Это очевидно из того, что в клинической психиатрии он был ярым сторонником нестеснения больных в лечебницах, или хотя бы по тому, как он отреагировал на циркуляр министра народного просвещения Кассо 1911 года, запрещавший студенческие сходки в стенах университетов. Он без колебаний подал в отставку в числе 130 преподавателей Московского университета и в том же году на Первом съезде российских психиатров и невропатологов выступил с речью против правительственной политики подавления прав и свобод, после чего съезд был властями закрыт и распущен.

Но в судебной психиатрии Сербский был твердым государственником, если так можно выразиться. Выше перечислены основные его труды в этой области, все они доступны в интернете, написаны понятным языком в отличие от современных научных публикаций о том, как нужно судить невменяемых граждан, и желающие могут самостоятельно в этом убедиться. Вот, например, характерная выдержка из его публикации по судебной медицине: «Вполне справедливо, что душевно-больной, совершивший преступление, не должен быть… возвращен в общество, если он представляет опасность для других или для себя. Но это справедливо относительно всех больных, а не только тех, которые совершили смертоубийство, зажигательство или посягали на жизнь другого или собственную и которые по ст. 95 уложения о наказаниях только и подлежат заключению в дом умалишенных, тогда как относительно больных, совершивших другие преступления и проступки, в законе ничего не говорится».

«Далее,— продолжает Сербский,— закон устанавливает различные юридические последствия для учинивших даже смертоубийство и зажигательство, смотря по тому, принадлежат ли они к категории безумных или сумасшедших или к категории лиц, страдающих припадками, приводящими в умоисступление или беспамятство. Первые обязательно заключаются в дом умалишенных, вторые же отдаются на попечение родственников. Между тем оба эти положения совершенно неверны. Больной, совершивший какое-либо иное преступление помимо перечисленных и возвращенный домой, может через несколько дней совершить и убийство, и поджигательство; опасность больного зависит не только от совершенного им деяния, но и от возможности совершения других поступков… Вопрос об опасности, представляемой больным, не может быть предрешен на основании общих построений и в каждом случае должен разрешаться отдельно на основании тщательного индивидуального исследования больного. Понятно, что такое исследование может быть произведено только врачом. Поэтому постановление о помещении в дом умалишенных должно основываться на заключении экспертов о состоянии душевно-больного и степени представляемой им опасности».

Иными словами, вне зависимости от состава преступления невменяемого подсудимого надлежит судить, и вне зависимости от того, будет ли доказана в суде его вина, его надлежит отправить в дурдом, если врачебная экспертиза покажет, что он может быть опасен для окружающих. Вот такая презумпция невменяемости по Сербскому. И вот почему Центральный полицейский приемный покой для душевнобольных на Пречистенке уже при другой власти был назван в его честь Институтом Сербского.

Сам Владимир Петрович Сербский до этого не дожил. После демонстративного ухода из Московского университета англичане предлагали ему университетскую кафедру у себя в Эдинбурге. Сербский отказался. А когда после Февральской революции 1917 года Временное правительство предложило ему вернуться в Московский университет, было поздно. Сербский был тяжело болен и в апреле 1917 года умер.

Ася Петухова