25 лет назад боевики вошли в Дагестан, а Владимир Путин — в российскую историю

В начале августа 1999 года развернулись боевые действия в Дагестане, на границе с Чечней. Через несколько дней после этого Борис Ельцин отправил в отставку правительство Сергея Степашина и назначил временно исполняющим обязанности премьера Владимира Путина, которому всего через несколько месяцев предстояло стать во главе государства. Иван Сухов напоминает, как отдаленное дагестанское высокогорье вдруг стало частью большой политической истории.

Горы

Дагестанские горы — это очень красиво. На спутниковых картах они похожи на скомканное одеяло: в своей восточной части строгая линия Большого Кавказского хребта словно ломается, превращается в сеть спутанных отрогов, кое-где разрезанных свирепыми реками и постепенно спускающихся из поднебесья к приморской равнине.

Когда гостя везут по горным дорогам, он легко теряет направление: всюду покрытые лесом склоны, желто-серые осыпи, выше — луга или голые склоны, еще выше — снег и небо. На закате хребты, как на картинах Рериха, уходят вдаль градиентом сиреневого.

Села в горах раньше были похожи на изолированные средневековые крепости, врастали в скалы своими домами и улицами. К концу XX века многие из них сместились в места поровнее и поудобнее, но и сейчас в относительно многолюдных горных райцентрах можно свернуть за угол и оказаться лицом к лицу с историей: вот старинная кладка боевой башни, вот резная дверь мечети, впервые устроенной не то что во времена имама Шамиля, а еще в эпоху праведных халифов.

Даже сейчас, во времена расцвета коммуникаций и вынужденного бума внутреннего туризма села горного Дагестана — все равно отдельный мир. Периферия, которая не тяготится своим положением и посматривает на центр свысока. По карте до Махачкалы всего-то километров 200, а по дороге — весь день, да и то если еще с погодой повезет.

В 1999 году несколько сел Цумадинского района Дагестана с невероятными для постороннего уха названиями Агвали, Гакко, Эчеда и Гигатль оказались в центре внимания российских и мировых СМИ.

Цумадинский район — всего полтора десятка сел в самом, как сказали бы в средней полосе, «медвежьем» дагестанском углу, высоко в горах, у административной границы с Чечней и государственной — с Грузией. Общая численность жителей около 20 тыс. человек на тысячу с лишним квадратных километров — можно полдня идти по дороге и никого не встретить.

У войны под боком

В 1999 году живущие в этих местах люди еще хорошо помнили времена, когда ни чеченская, ни грузинская границы не значили ничего, кроме линий на административной карте СССР. Но за восемь постсоветских лет многое изменилось: Грузия стала отдельной страной, а Чечня — чуть не стала.

Первая война в Чечне (1994–1996) завершилась соглашением Бориса Ельцина и Аслана Масхадова (1997), которое предполагало, что политический статус Чечни будет урегулирован через пять лет, в 2002-м. К 1997 году из Чечни были полностью выведены российские войска, а сама она — из российского правового поля. Избранный в 1997 году президент Масхадов значил не больше, если не меньше отдельных командиров и эмиров, контролирующих свои села и районы и сочетавших в меру своих представлений о прекрасном идеи национальной независимости и исламского возрождения с практикой кустарной переработки нефти, захватом заложников, торговлей людьми и внесудебными расправами.

В соседнем Дагестане с российским правовым полем тоже наметились проблемы. В 1998 году несколько сообществ в центральной зоне Дагестана — как раз там, где суровые горы становятся холмами, а холмы покрыты садами,— заявили, что вместо российской Конституции (была принята в 1993-м) живут они теперь строго по исламу и шариатскому праву. Объявила об этом часть жителей сел Карамахи и Чабанмахи неподалеку от города Буйнакска.

На фоне де-факто «отложившейся» Чечни выглядело это тревожно. В Буйнакск в сентябре 1998 года отправился российский министр внутренних дел Сергей Степашин. Министр поговорил с лидерами общин, провозгласивших жизнь по шариату, и те пообещали, что они впредь не станут отрицать верховенства Конституции, если министр пообещает не применять против них силу.

Таким образом по сути оказался признан анклав, в котором суверенное правительство уступило неизвестно кому свое неотъемлемое право использовать насилие для обеспечения действия закона.

А по телевизору в 1998–1999 годах показывали, среди прочего, Аслана Масхадова в кресле президента де-факто независимой Чечни; федерального министра, договаривающегося с ваххабитскими эмирами; и вооруженную толпу, однажды заполонившую здание Госсовета Дагестана и поднявшего над ним зеленое знамя газавата. Произошло это в мае 1998 года: попытка махачкалинских милиционеров остановить для проверки машину с чеченскими номерами обернулась захватом комплекса административных зданий; мятежников тогда по сути уговорили разойтись руководители города и республики.

Некоторые популярные проповедники, а также поэты, воспевавшие Шамиля, его наибов и национальное возрождение Чечни и Дагестана, делали из всего этого вывод, что враг слаб, а победа близка. Их единомышленники появились во многих дагестанских городах и районах — нашлись и в Цумадинском.

Первый бой

1 августа 1999 года министр внутренних дел Дагестана Адильгирей Магомедтагиров (убит в Махачкале в июне 2009 года) направил в Цумадинский район сводный отряд милиции численностью 100 человек, чтобы помочь местному райотделу справляться с провокациями со стороны местных ваххабитов. Так было принято называть радикальных исламистов, заявлявших о приверженности варианту суннитского учения, распространившегося в Аравии в XVIII веке как «очищенный от нововведений» вариант ислама (после событий 1999 года ваххабизм запрещен республиканским законом Дагестана).

100 милиционеров — четыре пазика. До Агвали — это Цумадинский райцентр — они добирались по серпантину весь день. Милиционеры, конечно, знали, что едут не на свадьбу: ваххабиты регулярно стреляли в милиционеров, причем отнюдь не только в горном захолустье. Обстрелян был вертолет федерального министра Степашина во время его поездки в Дагестан весной 1998 года; в приезд весной 1999 года, незадолго до назначения премьером, его машина едва избежала подрыва на фугасе.

Усиления в Цумадинском и соседнем Ботлихском районе уже не были новостью: на дорогах оборудовались посты, милиция вела усиленное патрулирование. Но 2 августа ситуация в районе, что называется, превзошла ожидания: сводный отряд вместе с местной милицией был вынужден принять настоящий бой, в котором участвовали в том числе хорошо подготовленные боевики из Чечни. Бой этот продолжался с перерывами двое суток. Милиционеры потеряли несколько человек убитыми и ранеными, трое оказались в плену у бандитов.

3 августа все части МВД по Дагестану перевели на казарменное положение. Но несмотря на общую и давнюю тревожность событийного фона, немедленный ответ боевикам оказался невозможен. Местных сил не хватало, применение федеральных требовало согласования. Части дислоцированной в Махачкале 102-й отдельной бригады оперативного назначения внутренних войск МВД начали движение в горы только 5 августа. Внутренние войска поручили распоряжение перекрыть чеченскую границу в Цумадинском районе. Граница была одинаково труднодоступна как для крупных соединений и логистики противника, так и для российских частей. С той разницей, что противник был полностью готов к войне мелкими группами.

Вторжение

Расстояние между Махачкалой и Агвали по шоссе 178 км. Это почти вдвое больше, чем от Моздока до Грозного или от Владикавказа до Цхинвала. На первый отрезок у российской армии в декабре 1994 года ушла как минимум неделя: дорога к чеченской столице от большой военной базы в Северной Осетии шла в основном по равнине, не считая невысокого Сунженского хребта, но войскам приходилось преодолевать сопротивление – в том числе со стороны гражданских, перекрывавших трассу. Вторая дистанция после начала боевых действий в Южной Осетии 8 августа 2008 года поддалась гораздо быстрее, но с существенными небоевыми потерями в технике. В тот раз российские колонны преодолевали Большой Кавказский хребет. Но в августе 1999 года БТРы и «уралы» внутренних войск карабкались в горы порой почти так же медленно, как пехотинцы и артиллеристы царской армии в XIX веке. Как минимум одна сорвавшаяся с обрыва бронемашина еще несколько лет оставалась стихийным памятником этому походу.

Между тем в цумадинских селах, которые внезапно стали частью театра боевых действий, собирались жители, требовавшие от властей защиты от бандитов. На равнине, в том числе в Махачкале, началось формирование ополчения.

В субботу, 7 августа, в Ботлихский район Дагестана, расположенный к северу от Цумадинского и связанный с Веденским районом Чечни автодорогой через перевал Харами, вошел отряд боевиков из Чечни численностью в 400 (по другим данным, в 500) человек. Руководили этим отрядом широко известные полевые командиры первой чеченской — чеченец Шамиль Басаев (будет объявлен в России террористом №1 и ликвидирован в 2006 году) и выходец с Ближнего Востока эмир Хаттаб (будет ликвидирован в результате спецоперации российских спецслужб в 2002 году).

Переход отряда Басаева и Хаттаба через перевал Харами обычно считается моментом начала вторжения боевиков в Дагестан и точкой отсчета всех последующих событий. Это отчасти упрощение, удобное в том числе для некоторых чиновников той поры: если считать точкой отсчета именно вторжение, картина получается ясной — мирная республика подверглась нападению воинственных соседей, но оказала врагу героическое сопротивление.

Отпор

К чести дагестанцев, в том числе и руководителей, они действительно оказались полны решимости защищаться. В первые дни в районе столкновений критически не хватало сил, и некоторое время было неясно, какие решения примет федеральный центр, впавший, казалось, в прострацию. Боевики заняли несколько сел в Ботлихском районе — в их числе Ансалта, Рахата, Годобери, Шодрода и Тандо, объединились с боевиками в Цумаде и продолжали получать подкрепления из Чечни. Число боевиков с угрожающей скоростью выросло до тысячи, а потом и до полутора. С опорой на местные технические возможности им удалось организовать телевещание на часть Дагестана — они объявляли о низложении Госсовета, восстановлении имамата Чечни и Дагестана, когда-то созданного Шамилем, и обещали через несколько дней взять Махачкалу.

Но дагестанцы знали, куда борьба за независимость завела Чечню. Поэтому они поступили как люди, намеренные дальше жить на своей земле: не стали ждать стратегических московских решений, а принялись формировать ополчение, записываться в которое пришли обычные мужики — кто с охотничьим ружьем, а кто и без. На автобусах, на своих «жигулях» они помчались в горы, обгоняя колонны техники, выставили посты в своих селах и городских кварталах. «Видя, как они защищают свою землю, я еще сильнее полюбил Дагестан и дагестанцев»,— скажет позже Владимир Путин, и эта цитата будет долго украшать стенд на главной махачкалинской площади.

Фон

Тем не менее считать августовские события в Дагестане только результатом вторжения значит сильно недооценивать опасность тогдашней ситуации. Одна из проблем состояла ровно в том, что носители радикальных идей оказались среди местных жителей. Эта сеть, в которой успело смениться поколение, до сих пор фактор риска. Тогда, как и сейчас, они были в меньшинстве. Но они начали, а боевики из Чечни поддержали.

Вторая проблема была в том, что ситуация в Дагестане не была единственной угрозой.

В 460 км от Махачкалы, в Черкесске практически все лето шло напряженное противостояние сторонников двух кандидатов в президенты Карачаево-Черкесии — в мае во второй тур вышли популярный мэр Черкесска, предприниматель Станислав Дерев и экс-главком сухопутных войск Владимир Семенов. По итогам первого тура Дерев более чем вдвое обгонял Семенова, но по итогам второго роли радикально поменялись, что привело к нескольким неделям митингов, периодически выливавшихся в столкновения, требующие вмешательства внутренних войск.

Если сначала Дерев выглядел как кандидат городского большинства, то в процессе противостояния «всплыл» этнический компонент: Дерев стал восприниматься как кандидат черкесов, в Семенов — карачаевцев. В КЧР карачаевцы составляли около 38%, еще чуть больше 30% составляли русские и около 11% — черкесы. В соседней Кабардино-Балкарии ближайшая родня черкесов, кабардинцы (фактически это один народ) оспаривали у русских позицию крупнейшей по численности группы, а балкарцы — родня карачаевцев — составляли меньшинство. Конфликт между кабардинцами/черкесами и карачаевцами/балкарцами, усиленный земельными спорами и взаимными претензиями по части распределения административных постов, грозил взорвать ситуацию на западе Северного Кавказа.

Признаки роста напряженности в конце лета 1999 года фиксировали и в зоне осетино-ингушского конфликта в Пригородном районе, где кровопролитные столкновения произошли за семь лет до этого, осенью 1992 года. Если учитывать эти обстоятельства, легко понять, что в августе 1999 года Россия рисковала не только Дагестаном, но и всем Северным Кавказом.

Премьер

9 августа, через неделю после начала интенсивных боев в Цумадинском районе, президент Борис Ельцин подписал два указа: одним директор ФСБ Владимир Путин назначался первым заместителем председателя правительства Сергея Степашина. Вторым правительство Степашина отправлялось в отставку, а Владимир Путин назначался исполняющим обязанности премьер-министра. В тот же день Ельцин подписал указ о назначении выборов в Государственную думу на 19 декабря и обратился к нации, заявив, что рассматривает Владимира Путина как кандидата в президенты на выборах 2000 года (о том, что они пройдут досрочно, речи еще не шло).

16 августа Госдума утвердила Владимира Путина в должности (233 голоса за, 84 против, 17 воздержавшихся).

Позже в Дагестане не один и не два человека говорили автору этих строк, что до назначения Путина республика балансировала на грани паники. Россия вполне могла потерять Дагестан. Но 10 августа, на следующий день после назначения, новый премьер на Совбезе пообещал военным, что у них не будет перебоев со снабжением, и они должны полностью вытеснить боевиков с дагестанской территории «с последующим полным уничтожением на территории Чечни». Ясность была внесена.

«Ъ» в августе 1999 года полагал, что у замены премьера есть и другие внутриполитические причины, помимо ситуации на Северном Кавказе. Предстояли думские выборы, и Кремль, например, не устраивало укрепление «коалиции регионов» в виде только что образованного блока «Отечество — Вся Россия». Но обострение на Северном Кавказе определенно сыграло свою роль в принятии решения.

Хотя и по тогдашним, и по нынешним российским законам глава правительства не играет существенной роли в управлении силовыми ведомствами, а предшественник Владимира Путина в должности премьера тоже был карьерным силовиком (Сергей Степашин успел поработать во главе ФСК, ФСБ, Минюста и МВД), с новым назначением спецоперация против боевиков в Дагестане словно приобрела смысл, направление и материальное наполнение. В горы полезли новые колонны бронетехники, в воздух поднялись не только армейские вертолеты, но и штурмовики с бомбардировщиками. «Бандиты должны быть уничтожены. Мероприятия будут продолжаться ровно столько, сколько потребуется»,— сказал журналистам глава МВД Владимир Рушайло, задолго до увековеченной как сторонниками, так и противниками нынешнего российского президента фразы про террористов в сортире.

Партнеры

9 августа два российских Су-25 по ошибке вошли в грузинское воздушное пространство и сбросили бомбы на селение Земо-Омало, в котором за несколько дней до этого побывал президент Эдуард Шеварднадзе. Грузия привела в боевую готовность систему ПВО и заявила россиянам решительный протест. Когда чуть позже Борис Ельцин попросит Тбилиси оказать логистическую поддержку военной операции в Чечне, он получит решительный отказ, а села панкисских чеченцев с грузинской стороны Большого Кавказского хребта на несколько лет превратятся в тыловую базу боевиков.

У событий в Дагестане, которые спустя месяц логичным образом привели к началу второй чеченской войны, был и более широкий международный контекст. 1999-й был очень сложным годом для отношений России и Запада. 24 марта 1999 года российский премьер Евгений Примаков, летевший в Соединенные Штаты на встречу с вице-президентом Альбертом Гором, приказал развернуть самолет над Атлантическим океаном, узнав о начале натовских бомбардировок Югославии.

11 июня отряд российских десантников, дислоцированных в Боснии в рамках международного миротворческого контингента, предпринял марш-бросок в Косово, где занял аэропорт Слатина в Приштине. Таким образом Россия демонстрировала свое категорическое несогласие с решениями Запада по Югославии и готовность демонстрировать не только твердые намерения, но и силу. Между кризисом в Приштине и началом боевых действий в Дагестане прошло менее двух месяцев.

Это никогда не было принято подчеркивать, но Запад, конечно, способствовал чеченскому урегулированию 1996 года, в том числе и посредством ОБСЕ, под эгидой которой проходили переговоры в Хасавюрте. В то же время западные страны ни в коей мере не поддерживал российские усилия в Дагестане и последовавшую за ними вторую военную операцию в Чечне. Их наблюдатели неустанно акцентировали внимание ПАСЕ, ОБСЕ и ООН на гуманитарной ситуации на Северном Кавказе, вызванной потоками беженцев и эксцессами силовиков, до тех пор, пока после терактов 11 сентября 2001 года Владимиру Путину хотя бы на время не удалось убедить партнеров на Западе в том, что борьба с терроризмом может быть и общей. Российские требования об экстрадиции ряда сепаратистских лидеров и после 11 сентября 2001 года оставались без ответа.

Ставки сделаны

Но в 1999 году внешнеполитический контекст событий на границе Чечни и Дагестана в России почти не анализировался. Хватало внутренних новостей: из района боевых действий потянулись беженцы; война расширялась.

Боевые действия в Ботлихском и Цумадинском районах растянулись на несколько недель, а боевики в Дагестане дважды открывали «второй фронт» — в Новолакском районе и в тех самых селах под Буйнакском. Лишь 15 сентября министр обороны Игорь Сергеев доложил президенту Ельцину о полном освобождении Дагестана от боевиков; а 23 сентября официально стало первым днем боевой операции в Чечне, которая затянулась на несколько лет.

Но решимость нового премьера в конечном счете была встречена доброжелательно. Сначала дагестанские ополченцы убедились, что их не бросят один на один с боевиками. Потом военные, часть которых воспринимала как поражение итог первой войны в Чечне, увидели шанс на реванш. Потом в самой Чечне нашлись лидеры, которым мир оказался дороже войны.

В итоге многие россияне, в том числе живущие очень далеко от Северного Кавказа, сочли, что дела принимают правильный оборот. В августе 1999 года деятельность Владимира Путина одобрял 31% респондентов, и 33% были настроены скептически. Уже в сентябре сторонников стало 53% при 27% оппонентов. В октябре одобряли деятельность премьера уже 65%, а в ноябре — все 80%. В Чечне вовсю шла тяжелая война, попасть на которую по-прежнему могли обычные призывники, а отнюдь не только контрактники. Россия несла прямые потери в людях и деньгах и косвенные, имиджевые: партнеры осуждали. Но Владимир Путин, что называется, «показал флаг». Как выяснилось, ровно тот, который хотело увидеть большинство.

За четверть века ставки только выросли.

Автор — заместитель главного редактора газеты «Коммерсантъ», кандидат исторических наук, в 2000–2015 годах освещал события на Кавказе как корреспондент нескольких российских изданий