В Москве простились с Александром Масляковым

11 сентября Москва прощалась с Александром Масляковым, с человеком, который полвека вел КВН. Специальный корреспондент “Ъ” Андрей Колесников, который был на прощании, понял про эпоху. И не про одну.

Я пришел не к самому началу. Прощание шло, может, уже около получаса. Те, кто заходил с главного входа, попадали после рамок металлоискателя в театр «Планета КВН», в мир Александра Маслякова. Поднимающихся в зал встречали и провожали его портреты без траурной рамки. Он словно передавал тебя из рук в руки: из своих в свои, словно никому больше тебя не доверяя, и доводил до входа в зал, где встречал тебя сам: рискну сказать, ни живой, ни мертвый.

Ни мертвый — да, потому что здесь, в зале, где играли, играют и будут играть в КВН, никто, это было видно, не верил до конца в его смерть. Многие признавались в этом и у микрофона, но для этого и микрофон не нужен был. Да, игра какая-то, черт побери, что ли. Адская игра. Но лучше райская.

На огромном заднике менялись один за другим фотопортреты Александра Маслякова, и, ей-Богу, среди трех десятков тех, после которых они начинали повторяться, я увидел только один, где он улыбается. На остальных, то есть считай что на всех, я видел грустный, почти никогда даже не ироничный взгляд Маслякова. Нет, просто грустный или даже страдающий. Он глядел на мир грустными глазами, этот весельчак из КВН, из самых недр КВН, этот человек-КВН. Он грустил, словно давно уже все понял, но знанием этим совсем не хотел делиться, а хотел только, чтобы все продолжали улыбаться, как требовал еще тот самый барон Мюнхгаузен, то есть Олег Янковский.

В любви к Александру Маслякову объяснялось со сцены множество людей. Еще больше объяснялись молча, сидя в зале.

Когда я вошел, говорил Константин Эрнст. Уже попрощался, подойдя к родным, и Олег Добродеев, и честное слово, я не видел потом, за следующие три часа, никого из коллег Александра Маслякова с других федеральных каналов (не считая, конечно, ТНТ: там-то одни выпускники КВН, кажется, и работают). Я, наверное, просто пропустил.

— Кажется, что Александр Масляков был всегда, и всегда был молодым,— говорил Константин Эрнст.— Бабки у подъезда, а потом тетки в интернете обсуждали, что время проходит, а он остается молодым.

И точно, так и было. И мы же тоже про это думали, когда видели его по телевизору.

— Он так и остался молодым. Просто ушел,— сказал Константин Эрнст.

Я никогда ни на каком прощании не видел столько молодых красивых девичьих лиц. Лиц, залитых слезами. Плакали без остановки, шмыгали носом. Плакали, не стесняясь, что размажут косметику. Нет, хорошо, стеснялись: хочу быть честным до конца. Но плакали и плакали.

Весь этот зал и был планета КВН.

— Мне всегда говорил, что незаменимых нет,— сказал Константин Эрнст.— Александр Васильевич был классическим примером такого незаменимого.

Мне даже стало казаться: может, и не надо ничего говорить? Людям, сидевшим вокруг меня в зале, и девушкам, и парням (и двадцати лет, и шестидесяти), слова доставляли боль и вызывали новые слезы. Я сидел в плачущем зале.

Я же был на прощаниях с другими, и такими дорогими мне и многим людьми. Но так не было нигде.

Умер какой-то самый близкий всем им человек, родитель их. Они, кстати, так потом об этом и говорили.

Вышел Леонид Якубович:

— Мы были знакомы 57 лет. Поразительная история: чтобы человек 57 лет не менялся совершенно. И кем надо быть, чтобы, несмотря ни на что, доносить до людей вот это? — он показал на фото, где Александр Масляков как раз иронично, даже саркастически улыбался. Но и грустил тоже.— Вот он такой. Несколько времени тому назад я решил выбросить записную книжку, потому что это уже невозможно. Они уходят. Так уж устроена судьба. Но есть те, которые остаются навсегда. Вот он из таких людей. Все, что сегодня происходит, из категории «этого не может быть». Не может быть, и все. Вот такой Санечка Масляков. Был такой 57 лет назад. И сейчас такой. Память светлая. Хороший человек.

«Не может быть» — часто это повторяют ритуально. Здесь говорили, потому что не верили, что ушел. И правда отказывались верить. Этот человек вселил во всех уверенность, что он — навсегда. И в себя, наверное, тоже. И все думали, наверное, что он справится и с этой онкологией, да поборет ее, конечно, и не таких перебарывал. Но не переборол.

Говорили про него, а на самом деле про себя.

— Рядом с ним я чувствовал, что с тобой человек неземного таланта. Он был старшим товарищем, с которым было неимоверно хорошо работать, и было ощущение, что ты прикасаешься к человеку, который неизмеримо талантливее тебя,— сказал Олег Вольнов, делая, безусловно, тяжелое или по крайней мере непростое, возможно, признание.

В зале, кстати, не было никаких чиновников. Нет, никто и не пришел. И не надо было. Просто говорю. Был венок от президента России. Нет, самого Путина не было. Был Грачев, его двойник. Это же КВН.

— КВН — это планета людей, которые не готовы сдаваться ни при каких обстоятельствах,— говорила со сцены Екатерина Стриженова, и, мне кажется, это было важно.— И он никогда не сдавался. Я благодарна, что он пригласил меня пожить на этой планете, и я там с удовольствием осталась. И наши дети росли. Александр Васильевич говорил, что шутить надо так, чтобы это было не стыдно показать нашим детям. И эта планка осталась.

— Мы все здесь знаем Александра Васильевича как талантливого, требовательного, порой вредного даже человека,— сказал Михаил Гуликов, можно сказать, в глаза.— И больше всего, как я это увидел, он любил в жизни две вещи. Он любил КВН, будучи фанатиком. И любил свою семью. Спасибо за то, что, может, даже слишком близко подпускал нас к себе. И некоторым из нас удалось видеть главную его черту. Он был очень нежным. Он становился совсем другим, когда начинал говорить о Саше, о Тасе. Он становился совсем настоящим. А нам ни за одно слово, сказанное со сцены, не стыдно. И все, кто в этом зале, понимают, о чем я говорю.

Да, они понимали. Переглядывались понимающе.

— Погас маяк в огромном океане КВН,— произнес еще кто-то.

Что ж, начались метафоры.

Вышел еще один человек, в куртке защитного цвета:

— Донбасс скорбит вместе с Москвой, вместе со всей Россией. Я бросил все дела (было понятно уж, какие.— А. К.) и приехал сюда почтить память великого человека. Я хочу сказать слова моего сына, который сегодня воюет на Торецком направлении и который десять лет играл в КВН.

Конечно, должны были здесь оказаться и такие люди.

— Для нас это человек большого ума и таланта. Даже там, на войне, есть КВН, и жизнь показала, что это игра без границ,— продолжил Игорь Кимаковский.

И война без границ, и игра без границ. Да, границы оказались условностью.

— Для меня Александр Васильевич — тот самый русский мужик,— добавил он,— который идет и по полю сеет зерно и знает, что здесь будет колоситься поле, и будет много ржи или пшеницы. На войне Александра Васильевича любят. На войне самые просматриваемые программы — те, которые связаны с КВН. Так ребята отдыхают. Для нас он живет и будет жить. В Донбассе в КВН играли, играют и будут играть.

Да, они тоже играют.

— Господи, мурашки по коже,— прошептала девушка рядом со мной.

Она, мне казалось, чаще всех шмыгала носом и вздыхала, просто безостановочно. Кто она была? Кем она ему приходилась? Вот на одной планете и жили, этого им достаточно, а так-то больше никем.

К гробу подходили те, кто потом не стремился к микрофону, хоть им было что сказать. Игорь Каменской, Юрий Аксюта... Зал то немного пустел, то снова наполнялся и переполнялся...

Люди вдруг вставали у самой сцены, упирались в нее, в горы цветов буквально головами, и нет, их никто не просил проходить побыстрее.

Один человек очень долго не решался подойти к гробу, стоя на краю сцены, и даже несколько раз уходил было, но потом решился и долго стоял возле Александра Маслякова, и что-то ему говорил. Не знаю, кто это был.

А на сцену кавээновские стали выходить уже целыми командами. И выступать, держась друг друга и друг за друга.

— Мы, простые челябинские пацаны, вдруг вплотную столкнулись с КВН,— признавался один из них, и можно было себе это представить.

— Я обязан всем, что есть во мне, ему, отцу — духовному, крестному,— говорил другой, и верилось.— У меня не было отца, я собирал его по частям из других людей...

В какой-то момент на сцене стало тесно. Молодые команды, не очень, совсем не молодые. Ушла эпоха, говорите? Сейчас по сцене проходили эпохи одна за другой, и вовсе это не преувеличение. Я даже терялся, осознавая масштаб этой планеты.

Только никто тут не шутил. Тут уж было не до шуток.

Около двух часов дня прощание с ним закончилось. Гроб вынесли на улицу. Конечно, были аплодисменты. Живой коридор из аплодисментов.

Теперь — на Новодевичьем.

Андрей Колесников