«Коммерсантъ» разбирался в скандале со спасением берестяных грамот в Великом Новгороде

В конце августа по Telegram-каналам прошел тревожный клич: «Береста в опасности, нужна помощь добровольцев!». В публикациях утверждалось, что важный участок Троицкого раскопа в Великом Новгороде находится под угрозой уничтожения. Там должно начаться строительство Национального историко-археологического центра — а раскопки еще не закончены. В соцсетях призывали записываться в волонтеры, чтобы помочь археологам завершить работу. Однако ссылки в этих постах вели на сайт по изучению санскрита, который вроде бы не имеет никакого отношения к археологии. Параллельно чиновники заверяли, что строительство начнется, только когда ученые покинут раскоп. Мария Кунина приехала в Великий Новгород, поучаствовала в раскопках, поговорила со всеми сторонами конфликта — и убедилась, что в этой истории скрыт не один культурный слой.

Археологический раскоп начинает работу в девять утра. Он огорожен металлическим строительным забором, возле которого стоят землекопы. Среди них много местных школьников — пришли подзаработать на каникулах. На заборе висит стенд с паспортом объекта: «Национальный историко-археологический центр имени академика В. Л. Янина, заказчики — Министерство культуры РФ и Новгородский музей-заповедник, срок сдачи — 2027 год». В Telegram-каналах это уже обсудили: строители должны завершить подготовительные работы до конца 2024 года.

Это значит, что археологические раскопки на участке Троицкий-XVII тоже должны быть завершены до конца 2024 года. Осталось меньше четырех месяцев, да и те несезон: под дождями и снегом сложно копать.

Калитка в заборе открывается, за ней — лагерь археологов. Несколько бытовок, баклажки с водой, деревянные настилы, ну и сам раскоп — большая прямоугольная яма с ровными стенами. Опытные школьники разбирают лопаты с ведрами и расползаются по своим участкам; только что приехавшие волонтеры растерянно оглядываются по сторонам. С нами проводят короткий инструктаж, похоже на указания родителей перед игрой на детской площадке: «Не бегать, не прыгать, на настилах не качаться, на штыри не натыкаться». Начало работ в 9 утра, каждые 50 минут перерыв, с 13 до 14 — обед, в 6 вечера — конец работ. Суббота — короткий день, воскресенье — выходной. Лопаты и ведра ждут в подсобках — вперед.

Весь раскоп поделен на квадраты, их границы отмечены теми самыми штырями. Мне подбирают напарницу и отправляют в северную часть, где копают слои XI века. Южная сторона намного выше — здесь археологи только заходят в XII век. С высоты нашего XXI века сложно осознать такие даты. Еще сложнее представить, как люди вообще жили в то время.

Начальник участка объясняет, что нам нужно «докопать квадрат». Для этого лопатой снимают небольшой слой почвы, которую потом тщательно перебирают над ведром: нет ли чего интересного.

Все находки кладут в ящик, а отработанную землю ведрами или носилками перетаскивают на отвал.

Там на высоком рукотворном холме стоит брутальный мужчина с металлоискателем. Он проверяет, не осталось ли чего-то ценного среди слипшихся комьев земли, глины и навоза.

Через несколько часов в ящике нашего участка лежат осколки керамики, кости, челюсти и зубы животных, кусок ткани, ореховые скорлупки (люди XI века бросали их под ноги — совсем как сейчас шелуху от семечек), острый рыбий плавник. И самое главное — свертки, кусочки и обрывки той самой бересты. Я аккуратно очищаю их от земли, но букв не видно. А разворачивать нельзя — без специальной обработки легко порвутся. Хочется, конечно, найти берестяную грамоту, но грамоты попадаются только самым удачливым — мне сегодня везет лишь с орехами.

«Создавать шумиху, чтобы противостоять произволу»

Как и многие другие волонтеры, я узнала про Троицкий раскоп из тревожных публикаций в соцсетях. Там утверждалось, что вот-вот приедут бульдозеры и уничтожат историческое наследие ради стройки центра — поэтому добровольцы нужны прямо здесь и сейчас. Часто в этих постах стояла ссылка на сайт по изучению санскрита с контактами его создателя Марциса Гасунса. Когда я написала этому человеку, он спросил имя, телефон и дату приезда — «передать начальнику раскопа». Но Центр археологических исследований Новгородского музея-заповедника в ответ на мое письмо заверил, что нигде записываться не нужно — «просто приезжайте и не забудьте шляпу». Все это выглядело подозрительно и загадочно.

Вечером после работы на раскопе я бродила по Рюрикову городищу — и на экране телефона высветился звонок от Марциса. Он с ходу начал убеждать, что волонтеров слишком мало, закончить в этом году нереально, поэтому нужно действовать решительнее, если мы хотим спасти исторические ценности… Я попросила его сдать чуть назад и объяснить, какое отношение он имеет к раскопу.

Марцис Гасунс родился в Латвии в 1983 году. Студентом он переехал в Россию, учился в Литературном институте, изучал санскрит и стал большим почитателем лингвиста Андрея Анатольевича Зализняка — легендарного исследователя языка новгородских берестяных грамот. В августе Марцис приехал к археологам поволонтерить: «Мне, как лингвисту, интересны берестяные грамоты, и я неравнодушен к раскопу». Думал, что дня на четыре, но остался на все двенадцать.

— За полдня все посчитал и понял, что этот объем работ (на раскопе.— «Ъ») невозможно закончить в срок. В одиночку все не спасти, и я решил, что нужно привлекать добровольцев. Проходило это не без сопротивления со стороны раскопа,— признает Марцис.— Конфликтов между нами нет, но у всех свои представления. Мне кажется, археологи воспринимают внешнюю помощь как оскорбление. Или это профессиональная ревность такая. А это моя попытка помочь.

В середине августа Марцис опубликовал пост «Берестяные грамоты под угрозой!».

— А дальше он начал разлетаться по совершенно разным каналам,— удовлетворенно говорит лингвист.— Сработало лучше, чем я ожидал. Даже директор Новгородского музея-заповедника Сергей Брюн был вынужден публично комментировать ситуацию.

Марцис подчеркивает, что «директора ни в чем не обвиняет» — но считает, что «ситуация не решена»:

— Я вижу часть организационных недосмотров, со стороны ведь многое понятнее. Мое дело — создавать шумиху, чтобы противостоять произволу. Понимаю, что кого-то может смущать мой энтузиазм. Я не хочу никому навредить, но и оставить как есть не могу. Сейчас я занимаюсь созданием НКО, хочу привлекать деньги, чтобы компенсировать добровольцам проезд и проживание. Против такой поддержки археологи ничего не имеют.

Телефонный разговор, кажется, все только запутал. Получается, призыв к волонтерам — инициатива человека, который никак не связан с археологической экспедицией?

«Ничего не будет уничтожено»

— Я всячески убеждаю себя, что эта немножко неадекватная реакция принесла пользу, поскольку привлекла на раскоп заинтересованных людей,— говорит заведующая Центром археологических исследований Новгородского музея-заповедника Ольга Тарабардина.— И это дает понимание, что наша работа важна не только для нас, но и для широкого круга образованных людей в нашей стране. Это прекрасно само по себе.

Она явно скептически относится к эмоциональным призывам все бросить и немедленно ехать спасать раскоп:

— Мы много раз говорили о том, что навык важен в любом деле — в том числе и в землекопной работе. Приобрести этот навык за день-два пребывания на раскопе достаточно сложно. Но мы очень благодарны всем людям, которые сочли возможным отложить свои дела и прийти к нам на помощь, тревожась за судьбу нашего исторического наследия. Большая часть волонтеров старается работать тщательно, это именно то, что нужно при производстве археологических работ. У нас еще будут появляться люди с опытом — их нанимает строительная организация. Они тоже будут вносить свою лепту, чтобы мы двигались к долгожданному материку.

На сленге археологов материк — слой почвы, где уже точно не будет следов жизнедеятельности человека.

В Троицком раскопе это слой глины, очень похожей на бетонный пол. Здесь уже ничего не найти — только кости динозавров. Если они здесь водились, конечно.

Ольга Тарабардина говорит, что археологи надеются успеть закончить раскопки

— Мы работаем на этом участке третий год. Полноценное финансирование началось только в нынешнем году — и основной объем работ приходится как раз на сезон 2024 года. Мы очень рано вышли: в апреле начали подготовку, а с мая полноценно трудимся. До тех пор, пока в этом раскопе работают археологи, ничего не будет уничтожено. Мы намерены биться за наше общее историческое наследие до конца. Все уверяют, что никакого форс-мажора не будет, нам дадут докопать и тому подобное. Учитывая, что мы живем в правовом государстве,— будем на это уповать.

«Никакие волонтеры раскоп не спасут»

Троицкий раскоп был заложен в 1973 году Новгородской археологической экспедицией под руководством легендарного ученого, академика Валентина Лаврентьевича Янина. «Он всю жизнь посвятил Новгороду»,— говорит его вдова, доктор исторических наук Елена Александровна Рыбина. Она встречает меня в светлой квартире в Великом Новгороде и стелет на стол праздничную скатерть — на ней вышиты фамилии гостей, «с кем чай пили».

— Изначально речь шла только о строительстве музейного фондохранилища,— рассказывает она хронологию событий.— На Троицком у нас уже были раскопаны два больших участка. Директор Новгородского музея — на тот момент это была Наталья Васильевна Григорьева — планировала именно там построить фондохранилище. И город отвел эту территорию музею. А та территория, где сейчас участок Троицкий-XVII, долго была в коммерческой аренде — поэтому археологи не могли там копать.

В 2020 году умирает Валентин Лаврентьевич Янин. И концепция фондохранилища меняется на проект Национального историко-археологического центра. А осенью 2022 года начали наконец раскапывать Троицкий-XVII. Поскольку это большой участок, здесь работали четыре организации: Институт археологии РАН, Московский государственный университет, Новгородский университет и Центр археологических исследований. В 2023 году южная часть раскопа вообще стояла нетронутая — работали в северной части, дошли до XII века и закрыли сезон. В октябре назначается новый директор Новгородского музея — Сергей Павлович Брюн. В январе 2024 года на ежегодной конференции он собирает археологов и клянется, что раскоп не будет разбираться варварскими методами — только научными, как полагается. И вот в 2024 году, и то не с начала сезона, были выделены деньги на оплату работы землекопов и научных сотрудников.

Рыбина считает, что раскопки на этом участке нужно было проводить не два сезона, а четыре-пять лет «при хорошем финансировании и хорошей рабочей силе». «Сейчас никакие волонтеры раскоп не спасут,— уверена она.— В северной части остается больше метра до материка, а в южной — около двух с половиной метров. Там только входят в XII век, значит, должно быть много грамот. Рядом с Троицким-XVII была усадьба потрясающая, которая нам многое в истории открыла — в ней заседал Новгородский суд. Этот участок просто золотой, он насыщен богатой информацией. Знаете, Янин всегда говорил, что Новгород — это последний шанс узнать нашу историю. Источников-то у нас очень мало».

В книге «Я послал тебе бересту» Валентин Лаврентьевич Янин объяснял, что у исследователей средневековой Руси не так много письменных свидетельств. В основном это сохранившиеся в более поздних переписках летописи, канонические церковные книги, законодательные и официальные акты, а также немного художественной литературы. И даже эти источники достаточно односторонние: те же летописи сообщали о важных событиях, но игнорировали бытовые процессы, которые интересны историкам. Именно поэтому первая же берестяная грамота стала сенсацией. Оказалось, что архив бесценных сведений все это время лежал под ногами. Новгородская земля насыщена водой, рассказывал в книге Янин, и в землю не поступает кислород. А раз нет воздуха — нет гниения и разложения. Так до наших дней долетели послания, отправленные новгородцами 700–900 лет назад. В них горожане писали о своих повседневных заботах, давали поручения, просили в долг и составляли списки должников, спрашивали о новостях, иногда и флиртовали. Береста, в отличие от пергамента, была дешевым и общедоступным материалом — поэтому грамоты находят десятками и сотнями.

— Вопрос не в том, чтобы волонтеров призывать, а в том, что нужно перенести работы на следующий год. С таким финансированием, как было в этом году,— уверена Елена Александровна Рыбина.— Центр нужен музею? Ну хорошо, пусть в следующем году начнут строить — десятилетиями музей страдал, и ничего. Это просто как в дурном сне. Почему такая спешка? Почему мы утрачиваем свою историю? Я не могу видеть, как там написано «имени Янина». Благодаря ему в 1969 году было принято постановление: любые строительные и земляные работы в черте средневекового Новгорода должны начинаться с раскопок. Это будет не память о Янине, а глумление над его памятью.

«Сроки уже поставлены»

— Я знаю, что Рыбиной не очень нравится этот проект. И я понимаю ее опасения — они связаны с сохранностью раскопа и с тем, чтобы имя Янина не стало просто рекламной вывеской на центре,— говорит генеральный директор Новгородского музея-заповедника Сергей Брюн.— Но я надеюсь, она убедится, что археологический памятник не разрушат ради строительства. И мы готовы открыть в центре мемориальный кабинет и библиотеку Янина.

Он уверен, что раскопки можно закончить до начала строительства:

— Все тревоги идут только от двух людей (он не уточнил, кого имеет в виду.— «Ъ»), которые побывали на раскопе и понервничали. Четыре авторитетных организации проводят раскопки. И у всех есть понимание, что раскопки должны проводиться только ручным способом. Есть мнение, что археологи не успеют разобрать раскоп в спокойном темпе,— это не так. Да это и противоречит этике проекта. Но перенести строительство тоже нельзя — это огромный проект с конкретными сроками.

Сейчас в раскопе остается пройти примерно метр на северном участке и чуть больше двух метров на южном. Успеть отработать такой объем за теплый сезон невозможно — как невозможно строить поверх раскопа. Поэтому археологические работы будут вестись, пока всё не разберут ручным способом. Даже в условиях тентов, дренажей и пушек-теплушек.

— Почему нельзя перенести работы на следующий год?

— Сроки уже поставлены. Нет смысла их переносить, когда можно спокойно и в щадящих условиях все доделать.

— А почему так мало времени было выделено на археологические раскопки?

— Хороший вопрос. Я заступил на пост директора в октябре 2023-го, так что это унаследованный проект. Расчет был на два сезона, но прошлый сезон начался поздно и сделано было мало, всего 16% работ. Сейчас мы идем хорошими темпами и проведено уже около 70%. Осенью к нам подключатся студенческие отряды, подрядчик тоже нанимает землекопов — почему-то копатели не были изначально предусмотрены в проекте.

Мы в дружном темпе делаем все, чтобы ни одна находка не пропала. Например, недавно в раскопе была найдена печать Владимира Мономаха — редкая и замечательная находка. Но пара человек, поработавших на раскопе, почему-то решила, что здесь все уничтожит строительная техника. Могу сказать, что я ни дня не буду работать, если раскоп будет разбираться ковшами.

— Почему изменилась концепция проекта? В самом начале речь шла о строительстве нового фондохранилища для музея. А сейчас это национальный центр.

— Троицкий раскоп находится совсем рядом с детинцем (Новгородским кремлем.— «Ъ»). И если делать помещение под фондохранилище, то это будет закрытое строение с доступом только для сотрудников музея. А можно на том же месте сделать реставрационные мастерские, лекционные и выставочные залы — уникальный музейный кластер.

Через несколько дней после этого разговора губернатор Новгородской области Андрей Никитин упомянул строительство на встрече с президентом: «Владимир Владимирович, если помните это поручение, ему очень много лет. Вы когда были в Новгороде, с академиком Яниным встречались (в 2004 и 2010 годах.— «Ъ»), еще с ним договаривались, что будет построен национальный археологический центр. Долго вся эта работа не начиналась, но, спасибо правительству, спасибо министру культуры, стройка в этом году начнется, проект сделан, и уже имени академика Янина такой центр у нас будет построен».

Я сижу в раскопе на деревянной табуретке: ноги на XI веке, голова в XXI. Копаю и перебираю, копаю и перебираю. Пальцы нащупывают то обломок керамики, то обрывок бересты, то какую-то непонятную штуку — чаще всего просто камень. Когда не знаешь, что искать, не так-то и просто находить.

На соседнем квадрате работают два школьника. Они копают очень резво, так что почва XI века иногда прилетает мне в спину. Пацаны пищат извинения и продолжают обсуждать подготовку к школе, свой заработок на раскопе, а потом и знакомства с девчонками.

Я упорно крошу комья земли. Спина ноет, хозяйственные перчатки быстро намокают и становятся тяжелыми, в них застревают колючие деревянные занозы. Моя напарница, учительница изо из Санкт-Петербурга, ахает и протягивает мне ладони с землей: «Вытащи». Я сначала не понимаю ее, потом вглядываюсь и выковыриваю маленькую прозрачную бусинку. Рядом мгновенно вырастает начальник участка, долго рассматривает бусину и кивает: «Это бисер, да». Такая находка считается «индивидуальной» — археологи ее описывают, фиксируют квадрат и слой. Копать становится намного веселее — мы с напарницей придумываем разные истории про новгородку из XI века, которая потеряла бисеринку. Я смотрю на стенки раскопа — немного зеленоватый от мха срез временных слоев, от XXI века к XI. И пусть сегодня в раскопе не нашли берестяную грамоту — такое далекое и непонятное для меня время все равно начинает говорить.

Мария Кунина, Великий Новгород