«Джанго» Серджо Корбуччи в повторном прокате

В повторный прокат вышел фильм Серджо Корбуччи «Джанго» (1966), злой, азартный, вульгарный, садистский «спагетти-вестерн», ставший наряду с фильмами Серджо Леоне «За пригоршню долларов» (1964) и Дамиано Дамиани «Золотая пуля» (1966) визитной карточкой этого оригинального поджанра мирового кино. Михаил Трофименков, впервые за много лет пересмотрев «Джанго», испытал смесь восхищения и отвращения.

Придумав в начале 1960-х годов «спагетти-вестерны», снимавшиеся за копейки в Испании, как «Джанго», или в Югославии, итальянцы взорвали мозг почтеннейшему голливудскому жанру.

Дело было даже не в том, что великий Голливуд «золотого века» как раз в эти годы патетически похоронил себя, растратившись в тщетном поединке с телевидением на постановку катастрофически не окупавшихся в прокате исторических колоссов типа «Клеопатры». Вестерны в Голливуде практически исчезли как класс, возродившись лишь в конце 1960-х годов.

Итальянцы радикально изменили, точнее говоря, отменили саму мораль жанра. Идеология американского вестерна была идеологией «фронтира», разделявшего Дикий Запад и накатывающийся на него уже не дикий Восток. Идеологией границы между беспределом и законом, цивилизацией и вольницей. Грубо говоря, в некоем пограничном городке правили бал вольные охотники за головами и просто отморозки. Но тут в местечко въезжал на верном коне чисто выбритый герой с лицом, скажем, Джона Уэйна или Кэри Гранта, и быстро, с помощью полковника Кольта и доброго слова, объяснял народонаселению, что такое закон и справедливость.

Главной же и основополагающей особенностью «спагетти-вестерна» было то, что его творцы перенесли действие в Мексику или не менее стремное американо-мексиканское пограничье. Ни о каком законе и порядке, праве и справедливости здесь и речи не шло и не могло идти. Мексика с начала XIX до середины XX века была территорией перманентной, тотальной гражданско-бандитской войны всех против всех. Здесь правил бал уже не револьвер Кольта, а пулемет Максима, который таскает за собой на веревочке в гробу пресловутый Джанго (Франко Неро). Здесь приходилось выбирать не между добром и злом, а между двумя ядреными вариациями зол.

Здесь все герои небриты, пропитаны потом и дымом дрянных сигар, измазаны в грязи и вообще противны по определению.

Потому-то архетип, к которому восходят и «Джанго», и великие фильмы Серджо Леоне, и не менее великая «Золотая пуля» Дамиано Дамиани,— это сюжет «Слуги двух господ». Герой-трикстер извивается между двумя противоборствующими исчадиями ада. Предлагает свои услуги то одним, то другим. Получает по сусалам и от тех, и от других, но в итоге уходит на живописный закат, оставив за собой горы трупов и ничем притом не поспособствовав восстановлению мирового баланса добра и зла.

Одну из вариаций зла в «Джанго» представляет янки-майор Джексон (Эдуардо Фахардо), возглавляющий орду расистов-убийц, упакованных в алые капюшоны и алые шарфы. Эх, классическим куклуксклановцам следовало бы обратиться за дизайнерской поддержкой к миланским модельерам. На фоне злодеев кисти Корбуччи они в своих белых балахонах выглядят жалкими сиротками в обносках.

Вторая вариация зла — мексиканские то ли бандиты, то ли революционеры во главе с «генералом» Уго Родригесом (Хосе Бодало), мечтающим стырить все золото мира, а потом взять штурмом столицу Мехико. Фигура, кстати говоря, вполне реалистическая: по просторам Мексики тогда носились едва ли не сотни таких «верховных главнокомандующих».

Кстати, когда смотришь «Джанго», возникает причудливая ассоциация с одним из первых советских «истернов», снятых в точно том же году — с «Неуловимыми мстителями» Эдмонда Кеосаяна. Гулянка бойцов Родригеса в военно-полевом борделе — родная сестра гулянки удальцов атамана Бурнаша в корчме гуляй-польского разлива. Вплоть до мелочей: и в той, и в другой банде присутствует некий якобы священнослужитель сомнительной конфессии. В «Джанго» ему отрежут и заставят сожрать собственное ухо: этот мотив отзовется в гениальном дебюте Квентина Тарантино «Бешеные псы»; к слову, его «Джанго освобожденный» к «Джанго» Корбуччи никакого отношения не имеет. Да и Натаниэль (Анхель Альварес), содержатель борделя в «Джанго», выглядит как совершенно одесский, бабелевский, грустный персонаж, а вовсе не как мексиканский прохиндей.

Как вывернуться из дихотомии добра и зла, итальянцы придумали быстро. Что взять с героя, если он изначально мертв, как безусловно символически мертв Джанго со своим гробом на веревочке, приносящий смерть всем женщинам, которые его любят.

Ну и напоследок самое смешное. Серджо Корбуччи, обожаемый советскими зрителями за дурацкие и милые комедии «Блеф» (1976) с Адриано Челентано и «Синьор Робинзон» (1976) с Паоло Вилладжо, был пылким анархо-коммунистом, подписывавшим коллективные письма протеста с едва ли не призывами к вооруженному восстанию. А Франко Неро — большим другом Советского Союза, сыгравшим Джона Рида в дилогии Сергея Бондарчука «Красные колокола» (1982). Кажется, опыт работы в «Джанго» очень помог ему воплотить образ журналиста-коммуниста, сопровождавшего легендарного Панчо Вилью в реальном «спагетти-вестерне» мексиканской революции.