Владимир Мирзоев о своем «Преступлении и наказании»

26 октября на «Кинопоиске» выйдут первые серии новой экранизации «Преступления и наказания», снятой Владимиром Мирзоевым. Театральный режиссер, начинавший в конце 1980-х, Мирзоев обрел второе дыхание благодаря стриминговым сервисам — его «Топи» по сценарию Дмитрия Глуховского (внесен Минюстом в реестр иноагентов) стали настоящим сериальным хитом, а в прошлом году он выпустил адаптацию бестселлера Майка Омера «Внутри убийцы». В «Преступлении и наказании», как и положено экранизации одного из главных русских романов, звездный состав — в роли Родиона Раскольникова Иван Янковский, его друга Разумихина играет Тихон Жизневский, сестру Дуню — Любовь Аксенова, Порфирия Петровича — Владимир Мишуков. Одна из центральных ролей у персонажа по имени Тень в исполнении Бориса Хвошнянского. Константин Шавловский расспросил Владимира Мирзоева о том, зачем понадобилась новая экранизация Достоевского в 2024 году.

Зачем сегодня снова экранизировать «Преступление и наказание»? Нет ли в этом желания спрятаться за классику?

Я бы мог ваш вопрос отбить контрвопросом: а почему, по-вашему, этот роман входит в пятерку самых читаемых книг в России?

Может быть, потому, что он входит в школьную программу и без него не сдать ЕГЭ?

Вряд ли. Современная молодежь, по-моему, больше по части аудиокниг или экранизаций. Хотя, я думаю, нашу экранизацию учителя категорически не будут рекомендовать к просмотру. Даже наоборот, скажут: «Только ни в коем случае не смотрите это (пииии), иначе получите двойку». Популярность «Преступления и наказания» нельзя объяснить ни школьной программой, ни детективным жанром. Тут все-таки дело в теме. Точнее, в том круге вопросов, в котором кружится этот роман. А кружево там очень сложное. Природа зла в человеке. Природа добродетели и даже святости. Как зло в человека заползает? Или человек с ним рождается? Может ли это зло быть не просто животным инстинктом, а проникать в человека в упаковке модной философии или прогрессивных идей? Может ли преступник уйти от наказания, или наказание всегда идет в одном пакете с преступлением? И наконец, главный вопрос, который мучает автора и который, как я думаю, сегодня мучителен для каждого русского человека: может ли после чудовищного преступления, после возникшего союза со злом быть воскресение?

Вы имеете в виду — прощение?

Нет, именно воскресение, ведь не случайно евангельская история про воскресение Лазаря встроена в сюжет романа, она там снова и снова возникает. И Раскольников, если помните, приходит к Соне и просит ее почитать о воскресении — только не Бога, а человека. Речь идет не о прощении — о том, может ли человек, убивший в себе душу, эту душу потом воскресить. В романе это главная тема. И я думаю, что это главная тема для нас, для России сегодня. Вот поэтому Достоевский. Это не игра в прятки с моей стороны. Я не могу даже вообразить современный материал, в котором на таком уровне поднимались бы эти вопросы.

Роль Раскольникова писалась под Ивана Янковского?

Да.

Почему?

Потому что у Ивана день рождения в один день с Федором Михайловичем — 30 октября.

Почему, как вам кажется, именно Иван Янковский стал лицом и героем нашего времени?

У Вани актерская индивидуальность, как ртуть. Мерцающее обаяние. Он умеет быть прекрасен, невероятно обаятелен и вдруг очень неприятен, резок, агрессивен. И вот это мерцание в нем — оно очень современно. Современный человек поразительно ситуативен. Он поворачивается к свету то одной, то другой стороной — в зависимости от ситуации. Вот и Родион Романович такой же — он может пьяную девочку на улице пожалеть, увидев, что ее преследует какой-то негодяй, очередной Свидригайлов, начнет звать полицейского, чтобы тот ее проводил, и тут же сказать этому полицейскому: «Да ладно, пусть мужик позабавится». То есть мгновенно меняет направление чувства, без явного повода. И Ваня Янковский, как мне кажется, такого расколотого героя очень хорошо чувствует. Он самой природой создан играть таких людей, амбивалентных, которые каждую секунду меняют направление мысли, чувства и действия.

В «Преступлении и наказании» вы снимаете тех же актеров, с которыми работали на «Топях», прежде всего Ивана Янковского и Тихона Жизневского. Но кажется, что две эти истории объединяет не только актерский состав.

Вы правы, тут есть некоторая преемственность темы. Мы исследуем воображаемые миры. Я думаю, и современная физика это отчасти подтверждает, что реальность Адама рождается из его воображения. Я родился в Советском Союзе, который целиком был такой сочиненной реальностью, рожденной из концепта. Немецкие интеллектуалы в XIX веке вообразили этот мир, а мы, советские люди XX, в нем поселились. То есть Адам сначала воображает реальность, а потом в нее входит и живет в ней, как в чем-то безусловном. Хотя этот мир условен насквозь.

Вы уже переносили действие «Бориса Годунова» в наши дни и сейчас фактически тот же трюк повторяете с «Преступлением и наказанием». Зачем это нужно?

Первые актуализации, например, Шекспира появились в кино, если не ошибаюсь, в 1960-е годы. То есть эта идея не мое изобретение, не мой, как вы изящно выразились, «трюк» — она не нова и входит в каталог привычных форм и киножанров. Делалось это в разных странах разными режиссерами тысячу раз. Чем лично мне мила актуализация? Исторический сеттинг и костюмы часто сбивают публику с толку, уводят от смысла в дремучий лес декоративного формотворчества. То есть не помогают смыслу проявиться. Зритель смотрит на картинку, где люди носят какие-то забавные костюмчики, говорят как-то чудно, и думает: «Ну, допустим, так оно все и было». И потом, Достоевскому вообще не интересна жизнь вещей — в отличие от Толстого. Причем не интересна настолько, что у него можно встретить такую фразу: «Мебель состояла из круглого стола овальной формы». Вещи, декор важны автору в последнюю очередь. Достоевский не бытописатель, он прежде всего человек идей — философ, психолог. И кстати, мы не переносим действие «Преступления и наказания» в современность. Актуального исторического фона в нашем сериале нет. Скорее мы находимся на территории «вечной России». Кроме событий, описанных в романе, никаких других событий в нашем сериале не происходит.

При этом между речью героев и изображением возникает определенный контраст, потому что действие происходит пусть и в условной, но современности, но говорят герои при этом нарочито литературными фразами.

А вот в этом случае мы хотели сохранить эстетику Достоевского. Архаизмы придают дополнительный вкус речи героев и опять же уводят нас от натурализма. К слову, американские сценаристы (Аарон Соркин, например) не боятся сложной, изощренной речи в кино. «Жизнеподобие» устной речи не есть обязательное условие игры. Еще раз сформулирую: если мы действуем в условном пространстве сновидений Раскольникова, Мармеладова, Свидригайлова, то, естественно, мы предпочитаем синтез современного разговорного языка и языка Достоевского. Они входят друг в друга, как части пазла.

Из чего, помимо «Преступления и наказания», сделан ваш сериал? Потому что появление героя по имени Тень в первой же серии говорит о том, что вы довольно смело выходите за границы романа.

Но не за пределы обширного корпуса сочинений Федора Михайловича. Тень, или Черт — это из «Карамазовых», из разговора Ивана с Чертом. Внимательный зритель обнаружит отсылки и к «Дневнику писателя», и к «Запискам из подполья». А еще мы развернули некоторые линии романа, которые у Достоевского даны пунктирно. Например, вся линия Свидригайлова и Марфы Петровны. Мы знаем об этих событиях из писем Пульхерии Александровны и в пересказе самого Свидригайлова. Весь этот слой текста, довольно важный для сериала, у Достоевского существует только в виде синопсиса.

Как вообще вы работали с архитектурой и оптикой романа Достоевского? Я, например, помню спектакль Камы Гинкаса «К.И. из "Преступления"», где главной героиней становилась Катерина Ивановна в исполнении Оксаны Мысиной.

Главный герой у нас, конечно, Раскольников, но мы существенно расширили линии других персонажей. Например, Разумихин. В сериале его играет Тихон Жизневский. Он кажется таким милым балаболом. Не сразу понимаешь, зачем вообще нужен этот персонаж. Чистой воды функция. Играет роль собеседника Раскольникова и отчасти Порфирия Петровича. Но, покопавшись в романе, мы узнали про него кое-что интересное. Что у него был роман с Пашенькой Зарницыной, хозяйкой квартиры, у которой Раскольников снимает комнату. Что Разумихин завсегдатай публичного дома и вообще ходок. Что Разумихин юрист, а его дядя, Порфирий Петрович, работает в Следственном комитете. И почему бы Разумихину не быть там на стажировке? В общем, в итоге в сериале у Дмитрия появилась довольно интересная арка.

К премьере сериала вы выпустили в Москве иммерсивный спектакль по «Преступлению и наказанию». Для вас это маркетинговая история или есть что-то, чего вы не могли сказать в сериале и поэтому решили досказать на сцене?

Мне было интересно поставить иммерсивный спектакль. Эта форма очень отличается от обычного театра. Даже если на сцене идет что-то необычное. Иммерсив — это в принципе другое искусство. Здесь зрители находятся в свободном движении, перемещаясь по особняку. Каждый зритель собирает свой уникальный спектакль. Там много разных помещений — больших и маленьких,— где синхронно идут сцены из романа. И не только. В этом шоу много хореографии, пластических сцен. Я впервые работал с хореографом Ксенией Михеевой — она большой талант и умница. Актеры без масок, а зрители в масках. То есть — все наоборот. Кроме того, есть такие моменты, их довольно много, когда актер остается со зрителем один на один в закрытой комнате. Короче, полный особняк всяких фокусов. Если сравнивать сериал и спектакль — по-моему, они дополняют друг друга. Тут нет тавтологии. Некоторые темы мы проговорили иначе, на другом языке. А что-то, наоборот, вынесли за скобки. Например, я добавил притчу об Антихристе из «Трех разговоров» Владимира Соловьева, кое-какие новые тексты из «Дневника писателя», кое-что из «Бесов». И, как ни странно, кое-что из Шекспира.

Сегодня все чаще под сомнение ставится канон русской классической литературы, а Достоевский, по понятным причинам, является еще и очень удобной мишенью для нападок как правоконсервативный писатель. Что вы думаете по этому поводу?

Я бы ответил словами Ахматовой: христианство в России еще по-настоящему не проповедовано. Ведь Достоевский, как и Толстой, по сути, разжевывали для народа Евангелие. Разжевали и в рот положили. Как мы видим — не доходит. Поэтому, чтобы канон пересматривать и сбрасывать Достоевского с корабля современности, хорошо бы его по-настоящему прочесть и понять. Конечно, Достоевский, как и любой писатель его масштаба и дарования,— фигура противоречивая. Но его консерватизм нельзя рассматривать вне контекста времени. После великих реформ 1860-х годов в русском обществе начался страшный раздрай. Его и не могло не быть. В стране, которая долго себя консервирует, не умеет эволюционировать, замыкается в своей политической и мировоззренческой капсуле, вдруг начинаются масштабные реформы. И происходит взрыв. Реформы Александра II, кстати, тоже назывались «перестройкой». Чем закончилась перестройка, которую мы наблюдали в середине 80-х уже XX века, мы знаем. По сути дела, что в 1860-е, что в 1980-е в обществе произошла революция, которая спровоцировала консервативную реакцию. И Достоевский, как человек, желающий своей стране блага, отреагировал на эти исторические обстоятельства эмоционально. Но многие вещи, которые мы сегодня видим в обратной исторической перспективе, он видеть, конечно, не мог. И тем не менее по своему духу, в своих главных романах Достоевский остается интеллектуалом левого толка — то есть социалистом. Не только в ранних «Бедных людях», но даже в «Бесах», когда он высмеивает своих бывших единомышленников, все равно чувствуется, с каким жаром он описывает эту среду. Она ему интересна, она его по-настоящему увлекает. Вообще, человек, который хочет изменить жизнь, хочет изменить реальность вокруг себя,— это человек Достоевского. Человек, который не смиряется, который интеллектуально устремлен вперед. На самом деле здесь и нет противоречия, ведь христианство тоже устремлено в будущее. Оно по своему духу принципиально не консервативно. В этом смысле Достоевский всю жизнь оставался последовательным христианином.

Когда смотришь ваши фильмы и сериалы, нельзя не отметить определенную степень условности актерского существования, которую можно назвать театральной. Но в «Преступлении и наказании» она на порядок выше, чем в «Топях» и даже, кажется, чем в «Борисе Годунове».

Я уже говорил — мы находимся в условном пространстве, причем дважды условном. Во-первых, это вечная Россия. Во-вторых, это психоделическое пространство — пространство тотального сновидения.

А как вы актерам ставили задачу? Что они должны играть?

Да по-разному. Актеры все — уникальные личности, тут нет одного ключа для всех. Иногда я их спрашивал: «Вам снятся сны? Вспомните, как вы действуете во сне, и действуйте так же».

Если это сновидение, то кто его видит?

Пожалуй, речь идет о нашем коллективном сновидении. Высокомерные психологи юнгианской школы называют это состояние «индуцированным психозом», который иногда накатывает на тот или иной народ. История Адама длинная и запутанная. Но я предпочитаю называть это просто сновидением.

---

Подписывайтесь на канал Weekend в Telegram