60 лет назад был отправлен в отставку Никита Хрущев

16 октября 1964 года советские газеты вышли с официальным сообщением об освобождении Никиты Сергеевича Хрущева от должностей первого секретаря ЦК КПСС и председателя Совета министров СССР. Новым первым секретарем стал Леонид Брежнев: одна эпоха закончилась, началась другая. Эпизод советской истории, известный как отставка, или смещение, Хрущева, занял несколько октябрьских дней, не считая месяцев подготовки. Корреспондент «Ъ» Иван Тяжлов вчитывался в строки мемуаров, пытаясь восстановить ход событий, и понял, что многие детали не восстановить уже никогда.

«Все мы ходили по острию лезвия»

«Товарищи члены ЦК КПСС, кандидаты в члены ЦК КПСС, члены Центральной ревизионной комиссии КПСС. В связи с преклонным возрастом и учитывая состояние моего здоровья, прошу ЦК КПСС удовлетворить мою просьбу об освобождении меня от обязанностей первого секретаря ЦК КПСС, члена Президиума ЦК КПСС и Председателя Совета министров СССР. По изложенным выше причинам я не могу выполнять возложенные ныне на меня обязанности. Обещаю Центральному комитету партии посвятить остаток моей жизни и сил, работая на благо партии и советского народа, на благо построения коммунизма. Никита Хрущев. Москва, 14 октября 1964 года».

Этот текст «отречения» лидера партии и государства приложен к стенограмме пленума ЦК КПСС, открывшегося в здании Сената в Кремле днем 14 октября 1964 года. Самому Хрущеву выступить на пленуме не дали его партийные товарищи: поставив подпись под заявлением, он наконец сделал то, чего они добивались от него на двухдневном заседании Президиума ЦК (до 1956 года и после 1966-го — Политбюро).

Основной вопрос, связанный с отставкой Хрущева: может ли она считаться отставкой или это скорее результат переворота? Председатель КГБ в 1961–1968 годах Владимир Семичастный, игравший одну из ключевых ролей в октябре 1964 года, возможно, одним из первых назвал эти события «малой Октябрьской революцией». «Мы в октябре 1964 года никаких письменных следов не оставляли,— писал он в книге мемуаров "Беспокойное сердце".— Глупо в таких делах руководить с помощью телеграмм. Нужны теснейшие личные контакты, чтобы глаза в глаза смотреть собеседнику». Этот фрагмент объясняет, почему некоторые эпизоды хрущевской отставки так трудно документально подтвердить: ее организаторы рассматривали свою деятельность как заговор, но при этом в решающей фазе стремились соблюсти полную законность, чтобы никто не обвинил их в перевороте.

Уход Хрущева должен был быть организован так, чтобы ни у кого не было сомнений в легитимности его преемников.

Легитимность отставки должна была оставаться вне сомнений для миллионов советских граждан, для членов КПСС, для военных и сотрудников спецслужб, для правительств стран социалистического блока и для всего остального мира. Но прежде чем решить задачу быть убедительными, организаторам хрущевской отставки надо было решить задачу не оказаться раскрытыми.

«Все мы, кто знал и был посвящен в некоторые подробности подготовки "дела", ходили по острию лезвия,— писал в мемуарах "Да не судимы будете" Петр Шелест, на момент отставки Хрущева первый секретарь ЦК Компартии Украины.— Хотя многие вопросы и были уже "блокированы", опасность была громадная. Хрущев был первым секретарем ЦК КПСС, председателем Совмина СССР. В наших условиях это не ограниченная ничем власть и по существу свобода действий. Его команда — и многие из нас были бы "обезврежены", изолированы и даже уничтожены — ведь велся по существу и форме заговор против главы правительства».

Хрущев, вероятно, имел возможность расправиться с заговорщиками и остаться у власти, и его оппоненты могли поступить с ним гораздо жестче — и даже рассматривали такую возможность. Но времена были другие, и в том, что они стали другими, была заслуга Хрущева.

«Брежнев расцеловал отца»

За полгода до отставки, 17 апреля 1964-го, советский лидер Никита Сергеевич Хрущев встречал 70-летие в своем коттедже на Ленинских горах в Москве. День был распланирован практически поминутно, поэтому «ближние» собрались для неформального поздравления утром в домашней обстановке — к завтраку. Хрущева ждали в столовой на первом этаже.

«Наконец улыбающийся нарядно одетый отец появился на залитой солнцем дубовой лестнице,— пишет его сын Сергей Хрущев (в 1964 году — ведущий инженер в ОКБ-52 академика Владимира Челомея).— Гости двинулись навстречу. Рукопожатия, пожелания здоровья и счастья — словом, все как обычно, независимо от ранга юбиляра. Брежнев расцеловал отца. Понемногу суета улеглась, отец пригласил всех в столовую. Большой стол был празднично накрыт. В другие дни, даже торжественные, редко набиралось гостей на половину стола, сегодня мест не хватало. Люди теснились, усаживались на углах. Брежнев как председатель Президиума Верховного Совета СССР начинает первым. Он зачитывает поздравление, подписанное собравшимися здесь членами и кандидатами в члены Президиума ЦК партии, секретарями ЦК». Все эти люди через полгода потребуют его отставки.

На одной из фотографий с этого завтрака Хрущев поднимает тост, и видна часть рассадки гостей. Слева от советского лидера — его жена Нина Петровна, дочь Елена, дальше — зампред Совмина СССР Анастас Микоян (единственный, кто попытается поддержать Хрущева на заседании Президиума ЦК, на котором решится его судьба) и Леонид Брежнев, ключевая фигура заговора, на тот момент председатель Президиума Верховного Совета СССР.

В тот же день на торжественном приеме в Георгиевском зале Большого Кремлевского дворца собираются 35 небожителей социалистического блока. Они рассаживаются за П-образным столом, во главе которого чета Хрущевых. Справа от Нины Петровны — первый секретарь ЦК СЕПГ, председатель Госсовета ГДР Вальтер Ульбрихт, за ним Брежнев, первый секретарь ЦК КПЧ, президент Чехословакии Антонин Новотный, секретарь ЦК КПСС Николай Подгорный, генсек ЦК ВСРП, председатель совета министров Венгрии Янош Кадар и, практически на углу стола, Михаил Суслов — еще один секретарь ЦК КПСС.

Все перечисленные представители советской номенклатуры — Брежнев, Подгорный, Суслов — станут ключевыми фигурами хрущевской отставки. К их числу также относились председатель КГБ Владимир Семичастный, председатель ЦК Компартии Украины Петр Шелест, первый секретарь московского горкома КПСС Николай Егорычев, бывший председатель КГБ (1958–1961), секретарь ЦК Александр Шелепин, заведующий отделом административных органов ЦК Николай Миронов и некоторые другие. Исследователь истории хрущевской отставки Юрий Сигачев в книге «В октябре 1964. Смещение Хрущева» высказывает предположение, что в руках у Николая Миронова были сосредоточены многие нити заговора. Удостовериться в этом едва ли возможно: Миронов погиб в авиакатастрофе под Белградом, куда летел вместе с маршалом Сергеем Бирюзовым и делегацией генералов для участия в торжествах по случаю 20-летия освобождения города от нацистов. Произошло это через пять дней после хрущевской отставки.

«Положение в стране трудное»

В 1964 году Никита Сергеевич Хрущев был на вершине своей политической карьеры. За спиной у него XX съезд партии, на котором осужден сталинизм. В 1957 году он с помощью маршала Жукова и своих сторонников в ЦК партии подавил попытку переворота «антипартийной группы Молотова, Маленкова, Кагановича и примкнувшего к ним Шепилова» (а затем отправил Жукова в отставку). В 1958-м сам возглавил правительство, продолжив серию реформ, в том числе в сфере управления народным хозяйством. По его инициативе была развернута широчайшая программа строительства четырех-пятиэтажных жилых домов, в которых граждане получали малометражные, но отдельные, а не коммунальные квартиры. В 1961 году в СССР прошла денежная реформа, в том же году на XXII съезде КПСС была принята новая партийная программа, подразумевавшая построение коммунизма в СССР в ближайшие 20 лет. В 1961-м страна стала первой в пилотируемом освоении космоса.

Хрущев первым из советских лидеров отправился в Соединенные Штаты (1955), но это совершенно не мешало ему идти на крайние обострения, как во время Суэцкого кризиса в 1958 году, Берлинского — в 1961-м и Карибского — в 1962-м. В последнем случае из-за размещения американских ракет в Турции и советских — на Кубе мир в течение нескольких дней находился в нескольких шагах от ядерной войны. В 1955 году Хрущев объявил, что СССР больше не находится в состоянии войны с Германией (и установил дипломатические отношения с ФРГ), подавил восстание в Венгрии в 1956 году, решительно ссорился со сталинистами в Албании и Китае и размышлял об эволюции мирового социалистического движения.

В 1964 году Хрущев то и дело покидал Москву: в мае отправился на теплоходе в Египет, чтобы принять участие в церемонии перекрытия Нила в ходе строительства новой плотины и ГЭС в Асуане. Уже в середине июня он — снова не теплоходе — отбывает в турне по странам Скандинавии, которое занимает около трех недель.

Судя по воспоминаниям Семичастного, идея отстранения Хрущева активно обсуждалась уже в этот момент, причем в варианте изоляции первого секретаря, то есть переворота. Семичастный стал, вероятно, одним из первых, кого Брежнев посвятил в свои соображения о Хрущеве: «Как ты сам понимаешь, чувствуешь и видишь, положение в стране трудное,— говорил председатель Президиума Верховного совета председателю КГБ еще в мае.— Запустили мы заботу о простом народе, забросили партийный актив, много проявлений несогласия».

В начале июля возникла идея изолировать Хрущева по его возвращении из скандинавского круиза. Теплоход первого секретаря причалил в Балтийске, но там его помпезно встречали военные — к командующим Балтийским флотом и Прибалтийским военным округом присоединился министр обороны СССР маршал Родион Малиновский. Военные в политические планы заговорщиков посвящены не были. До самого последнего времени Семичастный ничего не сообщал и специалистам 9-го управления КГБ, которые несли охрану первого лица. Затем Брежнев якобы предложил остановить хрущевский поезд по пути в Москву в районе Завидово — и не встретил понимания у Семичастного, который уверяет в мемуарах, что категорически и последовательно не соглашался на сценарий переворота и напоминал об идее созвать Президиум ЦК и пленум, на котором Хрущев сам ушел бы в отставку.

Шелест в своих мемуарах сообщает, что Семичастный рассказывал ему о предложениях Брежнева избавиться от первого секретаря «путем устройства аварии самолета, автомобильной катастрофы, отравления или ареста», и то же самое Шелесту подтвердил Подгорный, подчеркнув, что Семичастный эти варианты категорически отвергал.

Подгорный, Брежнев, Семичастный и Шелепин были, по-видимому, душой заговора. Играл ли в нем Брежнев ключевую и лидерскую роль, сказать трудно: в это время далеко не все считали его подходящим кандидатом на высшую руководящую должность. Тем не менее Юрий Сигачев, например, рассказывает, что привыкший вести ежедневные записи Брежнев на несколько месяцев летом и осенью 1964 года до минимума снизил их интенсивность и подробность. Кроме того, он пользовался изданием справочника членов ЦК, в котором помечал сторонников и противников смещения Хрущева. Круг сторонников постоянно расширялся усилиями заговорщиков, но это не значит, что все они были посвящены в детальные планы.

«Кто дает ему отлуп?»

Принято считать, что Хрущев максимально навредил себе в глазах членов и кандидатов в члены ЦК КПСС (в 1964 году их было в общей сложности 330) своими инициативами в области управления и планирования.

Хрущев, в частности, предложил разделить областные и краевые комитеты партии: каждый крайком или обком делился на два комитета, один из которых занимался управлением парторганизациями промышленности, а второй — сельским хозяйством. Впервые Хрущев сказал об этом на Президиуме ЦК в сентябре 1962 года. Партийные функционеры увидели в этом угрозу своей «властной вертикали», ведь партийные ячейки на производстве зависели не только от партийного начальства, но и от производственного.

Что касается планирования, то здесь возникли разногласия по поводу его сроков.

Планы Шестой пятилетки, утвержденные XX съездом партии на 1956–1960 годы, к 1959-му были далеки от исполнения, поэтому XXI съезд предложил скорректировать их и утвердить семилетку до 1965 года. В начале 1960-х в экономике стали заметны признаки торможения: появился дефицит, стали расти цены на продукты питания. Летом 1962 года рост цен привел к забастовке на электровозостроительном заводе в Новочеркасске (Ростовская область), по демонстрантам была открыта стрельба. Это плохо сочеталось с обещанием Хрущева построить коммунизм к 1980 году. В 1964 году было ясно, что и результаты семилетки оставляют желать лучшего. В этой ситуации Хрущев попытался прибегнуть к уже проверенному инструменту и предложил сверстать восьмилетний план. Это ввергло в ступор систему статистики и планирования. Возражать первому лицу открыто было не принято, но в партийных организациях по всей стране зрело недовольство.

И все-таки последовательность событий наводит на мысль о том, что отстранение Хрущева в большой мере было личной идеей Брежнева. 7 июля Брежнев и еще несколько партийных и советских руководителей присутствовали у Хрущева за обедом. Хрущев устраивал шумный разнос по поводу темпов сбора урожая на Украине и количества собранного зерна. Брежнев отметил, что Хрущев ворчал насчет пенсии и рыбалки: «Я свое отработал, пойду на пенсию, буду удить рыбу». Но уже через несколько дней на пленуме ЦК Хрущев наносит Брежневу удар: предлагает заменить председателя Президиума Верховного совета.

«Есть такое предложение,— говорит Хрущев с трибуны.— Освободить товарища Брежнева от обязанностей председателя Президиума Верховного Совета. Вместо товарища Брежнева выдвигается кандидатура Микояна Анастаса Ивановича. Я думаю, вы все-таки слышали о таком». В зале хохочут. Микояну 70, как и Хрущеву. Брежневу 58, и в его лице многие более молодые партийцы получают пощечину. «Кто дает ему отлуп, как сказал товарищ Шолохов? — продолжает веселиться Хрущев.— Вернее, не Шолохов, а как сказал Щукарь. Когда он давал отлуп, Анастас Иванович? Не знает. За это тебе, может быть, отлуп дать?» Зал хлопает: Хрущев — первое лицо, качество его шуток не подлежит сомнению. Тогда Хрущев обращается к Брежневу: «Это рады, чтобы вас освободить. Нельзя же назначить, не освободивши. Это обрадовались люди, что вас освободили».

Брежнев за несколько месяцев до июльского пленума чувствовал угрозу со стороны Хрущева. И вот опасения начинают сбываться: с 15 июля Президиум Верховного совета возглавляет сталинский нарком Микоян. Брежнев, впрочем, остается секретарем ЦК.

«Апофеоз власти и ослепления»

В момент отставки Хрущеву в вину поставят прежде всего волюнтаризм, самодурство и грубость. Грубость — это часть его темперамента, часто она не выражает истинных намерений, но в советской номенклатурной этике очень многое решает тон. На одном из заседаний ЦК Хрущев критикует Академию наук, грозя ее реформировать, а при необходимости — разогнать. В зале волнуется академик Мстислав Келдыш: говорит соседу, что не может работать в таких условиях и подаст заявление об уходе. Рядом с ним сидит секретарь Московского горкома Николай Егорычев, он просит академика успокоиться: «Имейте в виду, сегодня Никита Сергеевич, завтра будет кто-нибудь другой, а Академию надо сохранить».

Тот же Егорычев расскажет о неожиданном визите Хрущева на его дачу в Ильинском у слияния Истры и Москвы-реки. Секретарю МГК звонят из 9-го управления КГБ: «Николай Григорьевич, к вам сейчас Хрущев приедет на катере».

Через несколько минут действительно появляется катер Хрущева, первый секретарь необыкновенно мрачен, проходит в дом и начинает расспрашивать о планах и темпах сдачи жилья в Москве. Потом вдруг спрашивает, из какого материала делаются стульчаки в санузлах. Из дерева, отвечает недоумевающий Егорычев. Тогда Хрущев обвиняет его в расточительстве и рассказывает про пластмассовый стульчак, которым пользовался во время поездки в Венгрию: «Садишься — и не холодно! Поезжай, посмотри и внедряй!» Визит окончен, катер удаляется.

При этом у самого Хрущева едва ли есть шанс заметить, какое он вызывает раздражение. С 4 по 18 августа он совершает поездку по аграрным регионам: от Саратовской области до Киргизии. Он бодр, прекрасно себя чувствует, его загар отмечают даже иностранные корреспонденты. Советские газеты выходят с заголовками типа «Товарищ Хрущев и хлеборобы Саратовской области», на фотографиях — радостные трудящиеся.

С 27 августа по 5 сентября Хрущев отправляется с визитом в Чехословакию. По возвращении на вокзале его ждет привычный парад подобострастия. «На его лице не было и тени сомнения в прочности своего положения,— напишет через десятилетия Федор Бурлацкий (в 1964 году — консультант отдела ЦК по связям с коммунистическими и рабочими партиями соцстран).— Напротив, по всему было видно, что уверен в себе как никогда: все противники удалены из состава Президиума ЦК, остались почти исключительно выдвиженцы самого Хрущева. Его слово было законом, он чувствовал себя всевластным. То было кульминацией его жизни: апофеоз власти и апофеоз ослепления… Брежнев первым бросился в объятия к Никите Сергеевичу, поцеловал его, ласково обнимал за плечи. Потом подошел Подгорный с радостной улыбкой на тупом лице, затем с двусмысленным оскалом Суслов, который долго жал руку Хрущеву. За ним с каменным лицом Шелепин. Все участники заговора были в сборе. И в духе лучших византийских традиций они расточали елей человеку, которому уже подготовили удар ножом в спину».

«Что-то вы, друзья, против меня затеваете»

В течение сентября 1964 года происходит окончательная расстановка фигур для решающей партии — впрочем, ведут ее, похоже, только противники Хрущева. Сам он продолжает генерировать дополнительные поводы для раздражения. 17 сентября проходит Президиум ЦК, на нем обсуждается предложение провести съезд партии в 1965 или 1966 году и омолодить состав высших органов партии. Омоложение «грозит» скорее самому Хрущеву и другим ветеранам, но Брежнев и его ровесники снова чувствуют скрытую угрозу.

26 сентября в Свердловском зале Сената в Кремле проходит совместное заседание Президиума ЦК КПСС и Совета министров, ведет его, разумеется, Хрущев. Он снова говорит о восьмилетке и построении коммунизма к 1980 году. А в зале среди 400 аплодирующих участников заседания находятся несколько людей, которые накануне на даче у Подгорного снова обсуждали хрущевскую отставку: Петр Шелест писал, что на этот раз пришли к согласию «действовать политическим способом, демократическим путем».

Первая часть плана — отправить Хрущева в отпуск. Приближенные наперебой начинают настоятельно советовать ему провести пару недель на юге. В отсутствие первого секретаря они намерены созвать внеочередной пленум ЦК, который утвердит его отрешение от должности.

Хрущев рассчитывает, что пленум пройдет в ноябре. Заговорщикам необходимо обеспечить присутствие в Москве 330 членов и кандидатов в члены ЦК. Вести работу по их сбору проще в отсутствие первого секретаря.

При этом в курсе планов уже довольно много людей, и не все из них одобряют идею смещения первого секретаря. Хрущеву многие признательны: жить при нем стало спокойнее и свободнее. Дочь Хрущева Елена получила один или два анонимных звонка с предупреждениями о заговоре, но не придала им значения. 23 сентября, когда Хрущев был в отъезде, до его сына Сергея дозвонился сотрудник охраны председателя Президиума Верховного совета РСФСР Николая Игнатова Василий Галюков и в разговоре назвал несколько фамилий политиков, которых он подозревал в подготовке заговора.

Сергей Хрущев передал содержание разговора отцу только 27 сентября. В своих книгах об отце он довольно настойчиво проводит мысль о том, что Никита Сергеевич принял решение не сопротивляться. Поведение первого секретаря в последние дни у власти действительно довольно пассивно, хотя из его сохраненных стенографистами и мемуаристами разговоров в эти дни при желании можно сделать вывод, что он узнал о заговоре. Он все время довольно грубо острит по поводу настойчивых попыток поскорее отправить его на юг и отвечает саркастическими замечаниями на привычные выражения лояльности. При этом он поручает Микояну поговорить с Галюковым в присутствии Сергея Хрущева: тот стенографирует разговор, но он выходит довольно невнятным — его сложно рассматривать как прямую улику.

Но заговорщики, похоже, в ужасе. Семичастный заранее предупреждает Брежнева: «Помните, если Хрущев узнает правду, то прежде всего он отдаст приказ мне, чтобы я, в соответствии со своими служебными обязанностями, арестовал вас как члена антипартийной группы. И я, Леонид Ильич, буду вынужден это сделать». По словам Николая Егорычева, как-то Брежнев позвонил ему домой по обычному телефону и попросил заехать перед работой: «Он стоял бледный, дрожал, взял меня за руку и увел куда-то в дальнюю комнату. "Коля, Хрущеву все известно, нас всех расстреляют!" Совсем расквасился, знаете, слезы текут. Я говорю: "Вы что? Что мы против партии делаем? Все в пределах устава. Да и времена сейчас другие, не сталинские". "Ты плохо знаешь Хрущева. Ты плохо его знаешь!" Я его повел к раковине, он умылся, немножко успокоился».

Через несколько дней в Берлине, куда Брежнев летит на торжества по случаю 15-летия ГДР, он на приеме в советском посольстве с чувством прочтет Галине Вишневской есенинские строки: «Жизнь моя, иль ты приснилась мне?»

В словах Хрущева можно различить намеки: «Вот интересно, я недавно приехал из отпуска, а все меня уговаривают, что я не здоров, что мне надо поехать подлечиться. Врачи говорят, эти говорят. Ну ладно, я поеду. А когда вернусь, я всю эту "центр-пробку" выбью. Они думают, что могут все решить без меня»,— говорит он в один из последних дней сентября, возможно, на полях встречи с президентом Индонезии Сукарно (цитату приводил тогдашний завотделом печати МИД СССР Леонид Замятин). Прием в честь Сукарно был дан в Кремле 29 сентября. Николай Игнатов приводит другую фразу Хрущева, сказанную в эти же дни: «Что-то вы, друзья, против меня затеваете. Смотрите, в случае чего разбросаю как щенят».

«Что может быть срочного?»

1 октября Хрущев вылетает в Симферополь. В Крыму он планирует охотиться в районе Белогорска. В аэропорту его встречает Петр Шелест: товарищи по заговору поручили ему внимательно следить за хрущевским настроением.

Хрущев удивлен уровнем встречи: по его данным, Шелест должен был находиться в поездке в другом регионе Украины. Тем не менее они отправляются на охоту — и в этот момент происходит курьез: Шелест не является к обеду и куда-то исчезает на несколько часов. Первый секретарь с удивлением обнаруживает, что предоставлен сам себе. К нему срочно вызывают первого секретаря «сельского» обкома Ивана Лутака — но и тот едет больше полутора часов. Шелест возвращается поздно ночью с трофеями и говорит, что «запутался» — звучит это крайне неубедительно, но Хрущев, несмотря на высокое давление, выпивает с ним за ужином несколько рюмок водки, а через пару часов снова выходит на охоту. Он хороший стрелок и подтрунивает над результатами Шелеста, хотя сам в этот раз возвращается без трофеев.

Из воспоминаний Шелеста можно сделать вывод, что Хрущев дважды ночевал в Крыму, но существует стенограмма его встречи с представителями парламентской делегации Японии, которую он провел 3 октября в Пицунде, Абхазия. Вероятно, самолет Хрущева приземлился в Адлере 2 октября: в Крыму портилась погода, странная охота в одиночестве тоже едва ли подняла ему настроение. При этом Хрущев, вероятно, полагал, что в течение нескольких дней может спокойно отдохнуть: Брежнев 5 октября улетел в Берлин, Подгорный 9 октября выступал в Кишиневе. В Пицунду к Хрущеву прилетел Микоян: к этому моменту он был в курсе заговора благодаря беседе с Галюковым. Судя по всему, другие участники потребовали от Микояна определиться с позицией, и тот в Пицунде попытался убедить Хрущева в незначительности информации Галюкова.

При этом в Москве ни на минуту не прекращалась работа по созыву пленума ЦК. Семичастный провел совещание с особистами частей московского гарнизона: «легитимистам» из Президиума ЦК ни в коем случае не хотелось привлекать войска для обеспечения порядка в столице, но части должны были получить инструкции на тот случай, если первый секретарь не согласится уйти. С личной охраной Хрущева все оказалось проще: начальник его охраны полковник Никифор Литовченко ушел в отпуск, его в Пицунде заменил майор Василий Бунаев.

Хрущев продолжал отдыхать на госдаче №9 в Пицунде: это был просторный и одновременно уютный особняк с верандой и огромными окнами, построенный всего несколько лет назад по проекту, утвержденному самим первым секретарем. Дом был окружен садом, по которому можно было гулять вдоль моря. На даче был бассейн с переливом прямо в море и домашний кинотеатр, где Хрущев отдыхал по вечерам. 11 октября к нему прилетел сын Сергей, который описал в своей книге последний вечер этого отпуска.

В понедельник, 12 октября, с Байконура стартовал космический корабль «Восход-1» с тремя космонавтами на борту. Утром Хрущев безрезультатно ждет доклада о старте, но в итоге сам звонит в Москву и орет в трубку на заместителя председателя Совмина РСФСР Николая Смирнова: почему не доложили?

Вечером 12 октября отец и сын Хрущевы и Микоян гуляют по аллее вдоль моря. Прогулку прерывает дежурный офицер охраны: «Никита Сергеевич, вас просит к телефону товарищ Суслов». «Все повернули к даче,— пишет Сергей Хрущев.— Отец с Микояном вошли в маленький кабинет, где стоял аппарат ВЧ. Я последовал за ними, охрана осталась в парке. Отец снял трубку: "Слушаю вас, товарищ Суслов". Наступила длинная пауза, Михаил Андреевич что-то говорил. "Не понимаю, какие вопросы? Решайте без меня",— произнес отец. Опять пауза. "Я же отдыхаю. Что может быть срочного? Вернусь через две недели, тогда и обсудим". Отец начал нервничать: "Ничего не понимаю! Что значит все собрались? Вопросы сельского хозяйства будем обсуждать на пленуме в ноябре. Еще будет время обо всем поговорить". Суслов продолжал настаивать. "Хорошо,— наконец сдался отец.— Если это так срочно, завтра я прилечу. Узнаю только, есть ли самолет. До свидания". Он положил трубку. "Звонил Суслов,— обратился он к Микояну.— Якобы собрались все члены Президиума, и у них возникли какие-то срочные вопросы по сельскому хозяйству, которые надо обсудить перед пленумом. Настаивают, что я завтра же должен прилететь в Москву. Ты слышал, я хотел отложить до возвращения из отпуска, но они не соглашаются. Придется лететь. Ты полетишь?" — "Конечно" — "Ну что ж, надо решить, как быть с завтрашней встречей и попросить подготовить самолет… Дежурный!" — позвал отец в раскрытую на балкон дверь. Появился офицер охраны. "Мы завтра вылетаем в Москву. Анастас Иванович тоже летит. Свяжитесь с Цыбиным, пусть подготовит самолет. Прием француза (в Пицунду к Хрущеву прилетел французский министр по научным исследованиям, атомной энергетике и космическим исследованиями Гастон Палевски.— “Ъ”) перенесем на утро, побеседуем с ним полчаса. Обед отменим. После беседы перекусим и полетим. Заказывайте вылет приблизительно на 12 часов, если летчики успеют. Все". Офицер охраны повернулся и исчез за деревьями. Мы возвратились на аллейку, прогулка продолжалась. Повисло тягостное молчание».

По словам Сергея Хрущева, отец предпочел обсуждать услышанное наедине с Микояном. Микоян в книге мемуаров «Так и было. Размышления о минувшем» описывает реакцию Хрущева на звонок так: «Сначала Хрущев недоумевал. Потом повесив трубку сказал: "Сельское хозяйство здесь ни при чем. Это они хотят обо мне поставить вопрос. Ну, если они все против меня, я бороться не буду".— Я сказал: "Правильно". Потому что как бороться, если большинство против него? Силу применять? Арестовывать? Не то время, не та атмосфера, да и вообще такие методы уже не годились. Выхода не было».

Между тем в Москве в здании Сената в Кремле 12 октября открылось заседание Президиума ЦК КПСС. Вел заседание Леонид Брежнев. Присутствовали семеро членов Президиума: Воронов, Кириленков, Косыгин, Подгорный, Полянский, Суслов и Шверник, двое кандидатов в члены Президиума — Гришин и Ефремов — и восемь секретарей ЦК: Андропов, Демичев, Ильичев, Поляков, Пономарев, Рудаков, Титов и Шелепин.

В сохранившемся протоколе, составленном, по мнению исследователей, задним числом, обозначена тема: «О возникших вопросах по поводу предстоящего Пленума ЦК КПСС и разработки перспективного народнохозяйственного плана на новый период». Пункт 1 гласит: «В связи с поступившими в ЦК КПСС запросами о возникших неясностях принципиального характера по вопросам, намеченным к обсуждению на пленуме ЦК КПСС в ноябре с.г., и в разработках нового пятилетнего плана, признать неотложным и необходимым обсудить их на ближайшем заседании Президиума ЦК КПСС с участием т. Хрущева. Поручить тт. Брежневу, Косыгину, Суслову и Подгорному связаться с т. Хрущевым по телефону и передать ему настоящее решение с тем, чтобы заседание Президиума ЦК провести 13 октября 1964 года». В протоколе также зафиксировано поручение «вызвать в Москву членов ЦК, кандидатов в члены ЦК, членов Центральной ревизионной комиссии КПСС». Все они соберутся уже 14 октября.

Из мемуаров Сергея Хрущева и Анастаса Микояна можно сделать вывод, что поручение связаться с Хрущевым было возложено на Суслова. Однако Петр Шелест и Владимир Семичастный вспоминали, что звонил в Пицунду Брежнев. По версии Шелеста, Брежнев совершил звонок из Кремля, причем дважды, с паузой в час, дав первому секретарю время на размышление — лететь в Москву или отказаться. По версии Семичастного, Брежнев звонил в Пицунду из своей квартиры на Кутузовском проспекте, и только один раз. Результат, впрочем, очевиден: в первой половине дня 13 октября Хрущев и Микоян вылетели из Адлера в Москву. Хрущев, по словам Семичастного, взял с собой только 5 из 60 человек своей охраны: «Может быть, он до конца не верил, что его снимут, а может, решил никаких мер не предпринимать, рассудив: пусть все идет как идет»,— скажет экс-председатель КГБ в интервью в 1999 году.

«Я, как и все, имею недостатки»

Глубоко во второй половине дня 13 октября Никита Сергеевич Хрущев открыл заседание Президиума ЦК КПСС в том же зале в здании Сената, где заседание проходило накануне и где они проводились еще при Сталине. Самолет Хрущева стартовал из Адлера не ранним утром, сел во Внуково, возможно, около 16 часов, нужно было еще добраться из аэропорта в Кремль и пообедать.

Распорядок этих двух дней историки восстанавливают по записям и воспоминаниям участников. Из них можно сделать вывод, что доклады выступавших были эмоциональны и многословны, но при этом 13 октября Никита Сергеевич Хрущев уже около семи часов вечера приехал домой на Ленинские горы. На следующий день заседание Президиума возобновилось в десять утра, и на Ленинские горы Хрущев, уже освобожденный от должностей, вернулся к двум часам. При этом сложно недооценить пережитую им эмоциональную нагрузку.

Первым слово 13 октября взял Леонид Брежнев. Он ритуально подчеркнул верность и неизменность партийной линии, но дальше пункт за пунктом изложил обвинения. Они, как известно, касались волюнтаризма, самодурства, грубости, ошибок в организации управления, просчетов в планировании, завышенных обещаний, рискованной самонадеянности во внешней политике (включая Карибский кризис и отношения с Китаем).

Хрущев слушал обвинения молча и ответил, судя по всему, один раз: «Вас я принимал и считал единомышленниками, а не врагами,— пересказывал его выступление Петр Шелест.— Я, как и все, имею недостатки, и почему об этом раньше и откровенно мне никто ничего не говорил? Разве это принципиально с вашей стороны? Что касается допущенных грубостей, то если это имело место, это было неумышленно, и я прошу извинения. Меня никто не может обвинить в том, что я не принимал меры к лучшему. Я предан нашей партии и народу».

После Брежнева выступал как раз Шелест, затем Геннадий Воронов, затем — вероятно, с наиболее резкой обличительной речью — Александр Шелепин. За Шелепиным — Андрей Кириленко, первый секретарь ЦК КП Белоруссии Кирилл Мазуров… Все они повторяли доводы из доклада Брежнева, перечисляя личные обиды и случаи хрущевских ошибок. Последним 13 октября выступал первый секретарь ЦК КП Узбекистана Шараф Рашидов: он предложил разделить посты первого секретаря и председателя правительства. Подразумевалось, что Хрущев покинет один из них, но сохранит за собой второй: об этом он в двух словах сказал сыну, вернувшись вечером домой. Впрочем, Сергей отмечает, что отец не сомневался: на полумерах Президиум не остановится.

На следующий день те же 24 человека собрались в том же зале в Кремле. На этот раз первым выступал Дмитрий Полянский. За ним слово взял Анастас Микоян, который оказался единственным, кто пытался если не поддержать Хрущева, то по крайней мере не подвергать его тотальной критике. Микоян попытался даже предложить оставить Хрущева на одной из руководящих должностей, но, мягко говоря, не встретил поддержки. Алексей Косыгин тоже произнес несколько комплиментарных слов, хотя и не без оговорок: «Вы честный человек, вы не допустили репрессий, но противопоставили себя Президиуму». Будущий премьер поддержал предложение разделить посты первого секретаря и главы правительства — и снять Хрущева с обоих. За Косыгиным выступали еще Подгорный и Брежнев. В конце концов вопрос об освобождении Хрущева по состоянию здоровья поставили на голосование и дали слово «обвиняемому».

Хрущев в течение этих мучительных часов сохранял стойкость и сдержанность. Он обратился к однопартийцам как к товарищам — с некоторыми он работал еще во время войны.

«Товарищей у тебя здесь нет»,— произнес кто-то из присутствующих. Хрущев игнорировал эту реплику, но несколькими довольно уничижительными словами прошелся по формату заседания, в котором все в один голос критиковали одного.

Сам он отказался выдвигать какие бы то ни было встречные обвинения и подтвердил, что не собирается бороться с большинством. Речь зашла о том, чтобы подписать заявление: «Напишите, как вы считаете нужным,— сказал Хрущев.— Я подпишусь под этим решением».

В Свердловском зале уже собирались участники пленума. Семичастный, помня, как в 1957 году Хрущеву удалось с помощью пленума нейтрализовать в Президиуме Молотова, Маленкова и Кагановича, поторапливал Брежнева. Хрущев, конечно же, попросил о возможности сказать пару слов на пленуме, и после категорического брежневского «нет» на его глазах выступили слезы. Через несколько минут Хрущев навсегда покинул Кремль. Пленум утвердил его заявление об освобождении от обязанностей первого секретаря, вывел Хрущева из состава Президиума ЦК и избрал новым первым секретарем Леонида Ильича Брежнева. На следующий день, 15 октября, Верховный совет проголосовал за его отставку с должности председателя Совмина и утвердил в ней Алексея Косыгина.

«Никаким заговором Пленум не был, соблюдены все уставные нормы,— писал в октябре 1964 года Николай Месяцев, заместитель Юрия Андропова в отделе ЦК по связям с коммунистическими и рабочими партиями соцстран, а затем глава Гостелерадио.— На пост первого секретаря Хрущева избрал Пленум. Пленум и освободил его. В свое время Пленум рекомендовал Верховному Совету СССР назначить Хрущева на пост Председателя Совмина. И в октябре 64-го Пленум внес рекомендацию в Верховный Совет о смещении его с этого поста. Уже перед Пленумом, на заседании Президиума, Хрущев сам признал: ему невозможно оставаться далее у руля государства и партии. Так что члены ЦК поступили не только правомерно, но и впервые в советской истории партии смело, в соответствии с убеждениями пошли на смещение лидера, допустившего множество ошибок и как политического руководителя, переставшего соответствовать своему назначению». Вероятно, не все участники событий 12–14 октября 1964 года оставались так же уверены в собственной безупречности.