Как русский рок стал зацикленным на самом себе

Повторение, редупликация, бесконечное воспроизведение одного и того же — Юрий Сапрыкин рассказывает, как все это стало лицом русского рока.

Александр Кушнир — в 1980-е журналист рок-самиздата, в 2000-е организатор шумного музыкального пиар-агентства — забронировал место в вечности прежде всего как неутомимый летописец русского рока. Еще в 1990-е, по горячим следам, он сделал антологию независимой рок-журналистики «Золотое подполье», написал крупноформатные биографии Курёхина, Кормильцева, Майка и Гребенщикова (Минюстом РФ включен в «реестр иноагентов»), но главная, прежде и поверх всего, его работа — «Сто магнитоальбомов советского рока». Вышедшая четверть века назад (и переизданная в этом году) книжища — без преувеличения, этапный труд: Кушнир нанес на карту уходящий под воду континент, представил отечественный подпольный рок не как набор отдельно стоящих выдающихся имен, но как исполинскую децентрализованную сеть, которую скрепляла инфраструктура подпольной звукозаписи.

Это динамичная пульсирующая галактика, состоящая из одиночек-самородков, самобытных региональных очагов, странных маргиналий, автономных, развивающихся по своей логике линий, некогда перспективных, но оказавшихся тупиковыми ветвей. То есть скорее ризома или грибница, чем доска почета или пьедестал; будущие «легенды русского рока» тут тоже присутствуют, но на равных с остальными, на каждый «Чайф» приходится три «Казмы-Казмы».

Стоит заметить, что любой героизации и увековечиванию противостоит сама манера Кушнира: даже студийная запись музыки (для постороннего — самое монотонное занятие на свете) предстает у него остап-бендеровским или джеймс-бондовским приключением: бесконечной прохиндиадой с погонями, переодеваниями и комическими гэгами (при этом автор, спрятавшийся где-то за колонкой, наблюдает за этой неразберихой своими глазами и записывает все в блокнотик). Но даже если сделать скидку на авторский темперамент, все это максимально непохоже на тот образ русского рока, который сложился сегодня.

Первая ассоциация при этих словах — хорошо узнаваемый типаж: вечный подросток в футболке «Короля и Шута». Помимо футболки, его отличают устойчивые представления о предмете своей любви, они примерно таковы. У нас была великая эпоха, когда на земле жили титаны («Кино», «Аквариум», «Алиса», ДДТ и так далее, потом к ним добавились еще «Сплин», «Гражданская оборона» и собственно «КиШ»). Их музыка была «честной» и «настоящей», она сообщала «правду» — и задала недосягаемый образец, на который нужно ориентироваться, или вернее даже просто воспроизводить по кругу, нажав на кнопку «Play». Как и в любом дискурсе «чистоты» и «аутентичности», здесь важно не уклоняться от идеального первообраза: любое авторское или слушательское своеволие уводит в сторону «попсы», а это сразу гибель.

На эту картину мира работает целая индустрия: юбилейные шоу и туры, переиздания сборников «легенд», фестивали, на которых десятки тысяч фанатов хором поют «давно полюбившиеся хиты», теперь к этому добавились еще выставки-блокбастеры. Эту схему не смогло поколебать даже вынужденное разделение ареопага титанов на «уехавших» и «оставшихся» — или тот факт, что многие из легенд до сих пор сочиняют и записывают новое (главное, чтоб было похоже на старое). Все это типичные черты феномена, который на Западе называют «рокизмом», а в России — «говнарством».

Во всех бедах русского рока (и это тоже традиция) принято обвинять «Наше радио» — дескать, это оно навязало «формат» и выкинуло на обочину всех, кто ему не соответствует. Проверить эту гипотезу позволяет еще одна юбилейная дата: 25 лет назад в ДК Горбунова прошел первый фестиваль «Нашествие». Сегодня это название прочно ассоциируется с понятным забронзовевшим набором имен, но вот что мы видим в афише за декабрь 1999 года: Pep-See, «Михей и Джуманджи», Дельфин, «Иван Купала» — это рок-фестиваль, серьезно? Хедлайнеры — певица Линда (!) и одна начинающая артистка, про которую еще идут тогда споры, рок это или не рок: пожалуй, именно она, Земфира (Минюстом РФ включена в «реестр иноагентов»), да еще «Би-2» — единственные из участников, кто войдет потом в общеобязательный набор «легенд».

Старожилы могут припомнить, что сама радиостанция первое время замешивала в эфире Цоя, Агутина, Мамонова и какие-нибудь веселые ремиксы, это потом выяснилось, что аудитории не интересна эта веселая неразбериха, зато интересны «Ария» и «КиШ», и постепенно что-то подобное заполнило собою все эфирное пространство. Положим, станция скорее следовала за «разворачивающимися процессами», чем направляла их, но вопрос остается: как так вышло, что живое и разное превратилось в застывшее и вечно повторяющееся?

Наверное, это универсальная закономерность: для каждой культуры есть период бурного роста и развития — и время стагнации. Первоначальный импульс, из которого появились БГ, Майк, Цой и остальные, потерял свою силу, нам остались только затухающие колебания (и от этого особенно хочется, так сказать, припасть к истокам, где все еще цвело и пело). Возможно, это общемировая тенденция: сегодня даже школьнику известно, что музыкальная индустрия паразитирует на прошлых достижениях и разгоняет волны ностальгии, и рассуждения об этом с непременной ссылкой на книгу Саймона Рейнольдса «Ретромания» сами по себе звучат уже как заезженная пластинка.

Наверняка есть специфически российское преломление ностальгии — которую принято связывать с травмами постсоветского периода: понятно, что перепевками старых хитов занимаются сейчас не только участники фестиваля «Нашествие», но кто угодно, и не только в музыке. Определенно к такому эффекту приводит любая последовательно проведенная борьба с «чуждыми влияниями» и кампании по «очищению рядов» — если поставить заслон на пути всякого рода «попсы» и ее агентов влияния, в результате останешься с дюжиной классиков, безопасных хотя бы с той точки зрения, что ничего нового они уже не напишут. Все это понятно, но хотелось бы зафиксировать для памяти еще два момента.

Книга Кушнира интересна не только рассказами о том, «как начинались легенды»: самое ценное в ней — последние главы, где запечатлен неповторимый и недооцененный момент культурного взрыва конца 1980-х. Момент, когда рядом с уже признанными величинами возникают десятки интереснейших новых имен — разбросанных географически, разнородных по стилю, но всегда неожиданных и двигающих музыку куда-то вперед. Все они прекрасно осведомлены о тогдашнем мировом контексте и совершенно не хотят быть похожими на соотечественников, которые уже «выбились в люди». «Неоретро», «Восточный синдром», «Стук бамбука в XI часов», та же «Казма-Казма» и еще десятки названий — они живут в Северодвинске, в Магадане, где угодно, быстро получают доступ к большим площадкам и центральным медиа, все они в 1990-е разбегутся кто куда и будут основательно забыты (сюда же типологически относится Летов и весь сибирский панк, срок жизни и влияние которых оказались более долгосрочными — и Лагутенко, который затаится на время и выйдет под софиты спустя десятилетие).

Как будто в конце 1980-х открылся сразу миллион новых возможностей, и тут же большинство из них было отсечено; почему так произошло — отдельный разговор. Важно здесь то, что большая, растущая, влиятельная культура — каким был советский рок этого периода — не боится быть разной и сложной, она сама себя подталкивает к тому, чтобы двигаться в неожиданные стороны; если же она «торчит на одном и том же» — то перестает быть большой и влиятельной.

И второе: в культуре ничто не умирает и никакой канон не зафиксирован окончательно — уже не первое поколение заново открывает для себя полузабытых «маргиналов» из последних глав кушнировской книжки. В ютьюб-каналах про русскую музыку рассказы про «Стук бамбука в XI часов» можно услышать сегодня гораздо чаще, чем про группу «Пилот» или «Кукрыниксы». Из этого, казалось бы, не реализовавшего свои возможности пласта до сих пор прорастает множество новой интересной музыки — далеко ушедшей за рок-н-ролльный периметр. Погасший было огонь немыслимым образом прошел сквозь время — и снова горит, и роль книги Кушнира в этой эстафете невозможно переоценить.

Подписывайтесь на канал Weekend в Telegram