Две истории о том, как человек движется по кругу и упирается в себя

Сюжет «вечного возвращения» Фридриха Ницше особенно благодатно ложится на почву русской истории, опровергая тем самым известную максиму о том, что русскому хорошо, то немцу смерть. Вот почему в паттернах двух маргинальных, но по-своему выдающихся судеб — тамбовского дьяка Семена Выморкова, раз от разу бросавшего вызов русским царям, и негодяя-выживальщика Ивана Анозова, всю жизнь переписывавшего биографию под внешние обстоятельства,— просматривается общий знаменатель.

Текст: Иван Давыдов

Однажды философ Ницше, прогуливаясь, устал и присел отдохнуть возле пирамидальной скалы. И стал, конечно, размышлять — он ведь философ, чем ему еще-то заняться? — и понял, что этот момент он уже проживал. Несчетное множество раз. Не такой же, а именно этот. И еще раз переживет. И еще. Что жизнь — это вечное возвращение, бесконечный самоповтор. Когда эта жизнь кончится, начнется, вопреки учениям восточных мудрецов, не следующая, а точно такая же. Философ Ницше потрясен был мощью своего открытия и решил, что оно напугает жалких людишек. И что вечному возвращению обрадуется только подлинный сверхчеловек, который каждый свой миг проживает так, что вернуть его не жалко. Наоборот, хотелось бы вернуть. Впрочем, деваться некуда, он все равно вернется. От желаний наших ничего тут не зависит.

Обычному человеку, впрочем, даже и у пирамидальной скалы сидеть не надо (да и где найдешь ее, такую скалу, в нашу эпоху и в наших широтах?), чтобы почувствовать бездны, которые за откровением философа Ницше раскрываются и в нас, возможно, вглядываются. Потому что завтра будет тот же офис. Та же дорога до офиса. Те же пробки. Аптека, улица, фонарь. Тот же лес, тот же воздух и та же вода. И так далее. И так без выхода.

А если вспомнить о специфике места, сообразишь, что у нас тут внешний мир всегда примерно равен государству. Не важно, задумываешься ли ты об этом, но твоя жизненная стратегия — это стратегия взаимоотношений с Левиафаном (упаси господь, я не обидеть государство пытаюсь, я в том возвышенном и даже немного восторженном смысле, в каком имя это использовал философ Гоббс). Оно — стихия, часто — так и просто стихийное бедствие, сметет и не заметит. Зато ты заметишь, если успеешь.

Между героями сегодняшнего рассказа — 200 лет и ничего на первый взгляд общего. Один — бескомпромиссный правдоискатель, второй — беспринципный приспособленец и даже, пожалуй, подлец. Встретились они только благодаря моей привычке к хаотичному и бессистемному чтению, но в судьбах их мне все-таки мерещится какая-то вывернутая наизнанку ассонансная рифма.

Одного волновали судьбы мира, второй просто хотел вкусно есть и сладко спать. И оба с разной степенью осознанности придумывали схемы сосуществования с государством. Вернее, воспроизводили, оказываясь в новых обстоятельствах, одну и ту же схему. Оба, случалось, страдали. Одному везло. Второму — не особенно. Легко догадаться, что не везло правдоискателю.

Правдоискатель — тамбовский дьячок Семен Выморков, подданный Петра Великого, чей ум смутили обрушившиеся на родину перемены. Человек, судя по всему, талантливый, грамотей и начетчик, он пытался найти ответ на вопрос, к добру эти перемены или к худу. Засилье иностранцев, притесняемые монахи, отмена патриаршества, чудовищное слово «император» вместо родного слова «царь» — все это подводило к мысли, что описанные в Откровении последние времена наступили, а Петр — Антихрист. Выморков ушел в монастырь и там среди братии начал проповедь открывшейся ему истины. Рискуя всем: за хулу в адрес государя тогда карали без жалости. Нашел единомышленников, из монастыря сбежал, скитался, встречал людей, готовых слушать его рассказы о скором конце света. И встретил другого начетчика, который внятно, с книгами в руках доказал, что Петр Антихристом никак быть не может.

Выморков на свою беду был человеком честным. Признав собственную ошибку, вернулся в монастырь, где его сначала выпороли, а потом отправили в Москву — туда собирали из монастырей молодых, способных и грамотных для обучения в новых школах и употребления к разным полезным государственным делам. Печальный опыт не научил его приспособленчеству, да и петровская Москва, вопреки надеждам, оказалась не сердцем русской святости, а вторым Вавилоном. В общем, он снова решил, что последние времена рядом, вот только Петр не Антихрист, а предтеча Антихриста (поскольку Петр к тому времени уже умер). Решил изложить свое учение на бумаге и отправить Екатерине I. Чтобы вдова хоть как-то вразумилась и попыталась исправить то, что покойный ее муж наворотил. Отправить не успел — соученик, Ерофей Оглобля, рассчитывая на вознаграждение, донес на вольнодумца.

Такая вот нехитрая схема, раз за разом воспроизводимая,— нужно не просто найти истину, нужно ее проповедать. Донести до мира. До всех людей государства и до самой государыни, которая государство воплощает. Итог предсказуемый — дознание, пытки (а прежде — расстрижение, потому что монахов пытать не полагалось), казнь. Отрубленную голову Выморкова «опустили в спирт», отвезли в родной Тамбов и там надели «на спицу железную» ради вразумления жителей. Тут же прикрепили бумагу с описанием всех его деяний.

Негодяй-выживальщик — Иван Анозов, человек, умудрившийся неплохо устроиться и в сталинском СССР, и при нацистах, и в СССР послевоенном. Хотя лагеря повидал даже дважды. История просто умопомрачительная. До 1936 года Анозов — образцовый герой с идеальной советской биографией. Мальчик из крестьянской семьи, уехавший в Питер на завод и постигший в подпольных кружках марксистскую мудрость. Участник стачек, член РСДРП(б) с 1910-го, Анозов лично руководил арестом Николая II, встречал Ленина на станции Териоки после возвращения вождя из Финляндии, штурмовал Зимний и бился с белыми под Мурманском.

Героя чтили. На родине, под Петрозаводском, в честь него назвали колхоз, в музеях Петрозаводска и Новгорода появились экспозиции, посвященные Анозову. В 1934-м он — прокурор спецотдела Прокуратуры СССР, заместитель начальника политотдела московской милиции. В 1935-м — член спецколлегии Ленинградского городского суда.

У него было все, но он хотел больше и решил добиваться должности начальника политотдела милиции в Ленинграде. Однако тамошних въедливых кадровиков смутили некоторые детали героической биографии. Арест царя, встреча вождя… Стали копать — и ахнули. Выяснилось, что историю свою Анозов просто выдумал. До революции — монастырский приживальщик, в разгар революции — пьяница и дебошир, которого арестовывали не за борьбу с царизмом, а за драки. Пять лет лагерей за мошенничество.

Выжил, вышел — как раз к началу войны и попал, пробираясь в Ленинград, на оккупированные территории. И в точности воспроизвел схему взаимоотношений с тоталитарным государством, однажды уже сработавшую. Правда, из героя-большевика превратился в священника, жертву советских репрессий. Немцы поверили, в пределах Псковской миссии самозваный священник Анозов дослужился до благочинного. И получил в 1944-м законные 20 лет лагерей за сотрудничество с нацистами.

Срок на этот раз не досидел — в 1956-м, поймав оттепельную волну, сумел добиться реабилитации, что при его статье было совсем не тривиальной задачей. Да еще и получил документы ветерана Великой Отечественной. Так и отмечено в записи о смерти Ивана Васильевича Анозова в ЗАГСе Московского района Ленинграда от 21.10.1978 — «пенсионер, ветеран войны». Схема выстраивания отношений с государством была повторена еще раз и снова сработала.

И вы, наверное, думаете, что вывод будет пессимистичным: искренний правдоискатель кончит плохо, а подлец всегда устроится. Да, пожалуй, но нет, не только: не эта банальность завораживает в сопоставлении двух непохожих судеб, завораживает обреченность, с которой человек, чем бы он там ни руководствовался, раз за разом отыгрывает один и тот же сценарий. Ходит по кругу. Возвращается. К себе, видимо. К тому, какой он на самом деле. Даже если выдумывает себе новую биографию. Некуда человеку от себя деться. Не угадал философ Ницше, незачем следующей жизни ждать, чтобы убедиться, что земля поката и все на ней повторяется.

Документы о жизни и гибели Семена Выморкова раскопал еще в XIX веке в розыскных делах Тайной канцелярии историк Михаил Семевский. Историю Ивана Анозова рассказал в своей книге «Родословные детективы» специалист по генеалогическим исследованиям Даниил Петров. Ну а уж рифмовка — на моей совести. Ах да, еще важное упустил, не лишнее для рассуждений о стратегиях взаимоотношений человека и Левиафана: за свой донос Ерофей Оглобля получил 50 рублей. Большие по тем временам деньги, хорошие деньги.

Подписывайтесь на канал Weekend в Telegram