160 лет назад в Москве открылся первый в России зоологический сад

Он был основан Русским обществом акклиматизации животных и растений и за первые полвека своего существования не раз был на грани закрытия. Только в период НЭПа он окреп, приобрел все черты современного зоопарка и жив до сих пор.

Но не ленинская новая экономическая политика с элементами рыночной экономики была тому причиной. Зоопарк выжил благодаря собственной новой экономической политике даже без намека на рыночные отношения, а напротив, целиком базирующейся на безусловном и полном госфинансировании.

Зоопарки будущего

За последние полвека история зоопарков в нашей стране и в мире переживает ренессанс. Историками, биологами, культурологами, социологами, психологами, филологами, литературоведами и даже экономистами написаны сотни научных статей, десятки монографий, и их поток не иссякает. Вот, например, сравнительно недавняя публикация доктора социологии из Лондонской школы экономики и политических наук, а ныне профессора Тюбингенского университета Кэри Фриз «Модели клонирования для зоопарка: переосмысление социологической значимости клонированных животных», где проводится мысль о «воспроизводстве зоопарков» именно этим способом.

Остается только ждать появления табличек на входе в зоопарки — «Зоопарк без ГМО», но едва ли этим все ограничится. Как известно, в генной инженерии с успехом применяется методика CRISPR/Cas9, с помощью которой ученые уже трудятся над воссозданием шерстистого мамонта или по меньшей мере мамонтоподобной химеры азиатского слона. А по мере совершенствования методов ДНК-инженерии можно будет помечтать о реальном зоопарке юрского периода, серпентарии мелового периода, океанариуме девонского периода и так далее. Не говоря уже о зоопарках химер из виртуальных миров онлайн-игр, которые переместятся с экранов ноутбуков и смартфонов на отведенные им места где-нибудь в Бибирево или Измайлово. Словом, современная наука о зоопарке не стоит на месте.

Зоопарки прошлого

Что же касается традиционного, классического зоопарковедения, то оно (как и классическая линневско-дарвиновская зоология) свой окончательный вид приобрело еще в первой половине прошлого века. Его эволюционное древо выглядит так: зверинец—зоосад—зоопарк. В Новое время от него ответвилась и пошла в рост боковая ветвь — передвижной зверинец. А на рубеже позапрошлого и прошлого веков в его кроне проклюнулись и зазеленели побеги заповедников, национальных парков, охраняемых и особо охраняемых природных территорий, биосферных резерватов и прочих вариантов зоопарка без клеток для зверей, которые нынче стараниями ЮНЕСКО и всевозможных международных природоохранных учреждений расцвели буйным цветом.

Начиная с Плиния и Светония, история зверинцев изучена вдоль и поперек — от зверинцев эллинистической ойкумены и более ранних за ее пределами до аристократических зверинцев XVII-XVIII веков, и главной причиной их появления считается честолюбие власти. Исходно они были одним из самых наглядных символов власти, богатства и, если хотите, геополитического влияния того или иного царя, императора, богдыхана, магараджи и т. д. В нашем отечестве царские зверинцы появились в XVII веке, а в XVIII веке «слона водили напоказ» уже по улицам имперских столиц на потеху простому народу.

С началом эпохи Великих географических открытий в Европе начинается «демократизация» зверинца и его превращение в зоосад. Побудительные мотивы тут меняются. Помимо демонстрации властью заботы о развлечениях, а заодно и неопасной формы просвещения народа, в публичной демонстрации заморских зверей появилась бизнес-составляющая. А далее уже естественным путем росло и масштабирование этого бизнеса от зоосада до зоопарка.

Параллельно этому меняется и отношение народа к зверинцу, дрейфуя от детского восторга при виде заморских гадов, зверей и птиц к более зрелому и сложному чувству, в котором появляется и растет сочувствие и жалость к запертым в клетке животным и чувство вины перед ними. Отечественные зоопарковеды-гуманитарии и социологи отмечают обострение этого чувства в русской классической литературе на рубеже XIX и XX веков. Особо заметно оно в прозе Чехова и Куприна и стихах поэтов Серебряного века.

«По пыльной мостовой, вдоль каменных домишек, / Где солнце давит мух измученный излишек, / Скрипит вонючая тележка. / Безжалостных утех притонов и гостиниц / Мимо — / Чуть тащится зверинец»,— писал Николай Бурлюк про передвижной зверинец. «Мы — плененные звери, / Голосим, как умеем. / Глухо заперты двери, / Мы открыть их не смеем. / Если сердце преданиям верно, / Утешаясь лаем, мы лаем. / Что в зверинце зловонно и скверно, / Мы забыли давно, мы не знаем. / К повторениям сердце привычно,— / Однозвучно и скучно кукуем. / Все в зверинце безлично, обычно. / Мы о воле давно не тоскуем» — на такие мысли наводили Федора Сологуба столичные зоопарки. Хотя тогда в империи уже был биосферный заповедник Аскания-Нова. Впрочем, и в нем был свой зверинец.

Ученая роскошь

История появления в Москве первого в России зоосада хорошо известна. Инициатором его создания был профессор Московского университета Богданов, который будучи еще магистром зоологии совершил в1859 году заграничную поездку для осмотра зоологических садов в Берлине, Лейдене, Брюсселе, Париже и Лондоне. По мысли Богданова, «скоро зоологические сады составят необходимое условие высшего преподавания, сделаются не ученой роскошью, как теперь, но насущною потребностью, подобно зоологическим музеям и кабинетам естественной истории».

Эта его мысль нашла поддержку не только в ученых кругах, но и при дворе. Раз такую ученую роскошь могут позволить себе в Европе, почему бы не завести ее в Российской империи. 31 января 1864 года в церкви Великомученика Георгия Победоносца в Грузинах (на Пресне) в присутствии великого князя Николая Николаевича Старшего и принца Ольденбургского (курировавшего при дворе образование и науку) был отслужен молебен и торжественно открыт Московский зоологический сад. Поддержка зоосада со стороны императорской семьи была не только моральной (после того как император лично пожаловал зоосаду слона, губернаторы наперегонки начали пополнять зоопарк подведомственными им зверями и птицами), но и финансовой.

Цена «ученой роскоши» и метаморфозы финансово-экономической модели первого российского зоопарка детально проанализированы в работе доктора биологических наук Олега Петровича Белозерова из ИИЕТ РАН «От зоосада к зоопарку: Московский зоологический сад в первое послеоктябрьское десятилетие». Она свободно доступна в интернете, желающие могут почитать ее самостоятельно. Если же коротко, то уже к началу 1867 года, то есть три года спустя после его основания, долг зоосада достиг почти 60 тыс. руб.

Часть долга была покрыта великим князем Николаем Николаевичем из своих средств. А вместо коллегиального правления садом стал руководить заведующий. Но и это не дало результатов: 1871 год зоосад встретил практически с теми же долгами, что и в 1867 году. Поменяли управляющего. Положение начало выправляться, но медленно, и было решено сдать зоосад в аренду отцу и сыну Рябининым; отец входил в попечительский совет зоосада как его меценат и все-таки был купцом-предпринимателем, то есть знал цену деньгам. В итоге за шесть лет их аренды долги зоосада увеличились до 70 тыс. руб., которые Рябинины гасили по 3 тыс. в год. Научную зоологическую лабораторию, организованную Богдановым при зоосаде, пришлось в 1886 году закрыть «в связи с недостатком средств и сдачей ее помещения в аренду».

Была еще довольно мутная история с передачей Московского зоосада в аренду очередному его управляющему в 1895–1904 годах фармацевту Антушевичу, избранному в 1892 году секретарем Императорского русского общества акклиматизации животных и растений. Тот даже написал отчаянное письмо антрепренеру сада «Эрмитаж» Сидорскому с просьбой помочь ему опровергнуть газетные слухи об аренде им Зоологического сада в Москве. Это письмо тоже свободно доступно в интернете. Из него следует, что Антушевич действительно взял в аренду буфет, но никак не весь зоосад.

Впрочем, как бы там ни было, к началу XX века долги зоосада выросли до 100 тыс., а в результате уличных боев на Пресне во время первой русской революции 1905 года зоосад сильно пострадал: «Был разрушен только что открытый Аквариум, сгорели архивы и ценнейшая библиотека, собиравшаяся десятки лет. Были сожжены здания у входа, полуразрушены входные ворота, здание бактериолого-агрономической станции, пало много животных от травматических повреждений и шока».

НЭП для зверей

Мировая война и две революции 1917 года, последовавшая за ними хозяйственная разруха и Гражданская война нанесли зоосаду еще более сокрушительный удар. В феврале 1918 года правление зоосада признало, что оно «не имеет возможности кормить животных». Известный дрессировщик животных Дуров предложил ездить с животными по разным городам, зарабатывая тем самым им на пропитание. Обращения за помощью в местную районную думу были безрезультатны, и правление было вынуждено приступить к распродаже животных. К лету того же 1918 года все ухудшилось настолько, что правление не видело иного выхода из ситуации, кроме как самому выступить инициатором национализации сада.

В качестве экстренной помощи зоосаду большевистский Наркомпрос выделил субсидию в размере 280 000 руб., сумму по тем временам еще солидную, но очень быстро обесценивающуюся инфляцией. Национализация зоосада была отнюдь не первостепенной задачей новой власти и постоянно откладывалась в долгий ящик. Декрет о ней был подписан в марте 1919 года. На какое-то время положение зоосада стабилизировалось, удалось наладить регулярное снабжение животных кормом и даже сделать кое-какой ремонт. Новый кризис вызвало развертывание ленинской новой экономической политики.

Правление зоосада не было готово к «элементам рыночной экономики», которые предусматривал НЭП. Ему пришлось наполовину сократить пищевые рационы животных, свести до минимума отопление зданий, вдвое сократить и так недоукомплектованный штат работников. В своей докладной записке в Наркомпрос от 22 июня 1922 года правление зоосада писало: «Желая снять с себя ответственность за гибель одного из крупнейших центральных научно-просветительных учреждений республики, правление считает необходимым поставить перед соответствующими центрами вопрос о существовании Сада и уже вполне реально угрожающей ему гибели, а равно и тех решительных мерах, которые могут сохранить Сад».

В ответ решением Главнауки Наркомпроса была снята не ответственность с правления зоосада, а само правление и назначено новое. Его председателем и директором зоосада стал зоолог Михаил Завадовский. До революции он успел поработать ассистентом в лаборатории Николая Кольцова в Московском городском университете имени Шанявского, в 1919–1920 годах — у Вернадского в Таврическом университете, а с 1921-го читал лекции по экспериментальной биологии в Московском университете. Он-то и стал инициатором «новой экономической политики» Московского зоосада, здраво решив, что «элементы рыночной экономики» животным не помогут, а требуется им постоянное и надежное госфинансирование, причем не на государственном уровне, а на муниципальном — Моссовета, которое было проще получить и контролировать.

Как этого удалось добиться Завадовскому, история науки умалчивает. Возможно, помогли знакомства его младшего брата Бориса Завадовского, который с 1920 года был профессором биологии в Коммунистическом университете имени Свердлова, где готовили новую советскую номенклатуру для партийных и советских организаций и лекции читали практически все самые высшие партийные деятели. Но как бы там ни было, в ноябре 1923 года состоялась передача зоосада Президиуму Моссовета, а непосредственным его куратором стал член президиума Иван Иванович Желтов, человек молодой, ровесник Михаила Завадовского и столь же энергичный на своем посту. Член партии большевиков с 1916 года, он курировал в Моссовете губернские профсоюзы, социальное страхование трудящихся, строительство и даже борьбу с хулиганством в столице, а также был активным участником экспроприации ценностей из церквей Москвы и губернии в 1922 году.

Дела в зоосаде начали налаживаться. Завадовский восстановил в нем научный отдел, был создан впоследствии знаменитый Кружок юных биологов зоопарка (КЮБЗ), ставший трамплином в науку для многих известных советских биологов. А в 1925 году, съездив в загранкомандировку по немецким зоопаркам, Завадовский вернулся оттуда с идеей перевести Московский зоосад на «зоопарковую систему», то есть по возможности расширить его территорию и заменить клетки животных на более просторные вольеры.

В октябре 1926 года состоялось торжественное открытие новой территории зоопарка, на которой присутствовало до 30 тыс. москвичей. Всего же за время директорства Завадовского посещаемость зоосада выросла с 177 388 человек в 1923 году до 1 087 489 человек за период с 1 октября 1926 года по 1 октября 1927 года. Начали выходить «Труды Лаборатории экспериментальной биологии Московского зоопарка». Официально зоопарком он стал именоваться с 1925 года.

В том же 1925 году куратор зоопарка Желтов был отстранен от работы «как участник одной из оппозиций», а в 1927 году пришел черед Завадовского, который по иронии судьбы был снят с должности директора зоопарка, потому что «зоопарк слишком вырос, чтобы во главе его можно было оставлять беспартийного человека». Он сохранил за собой только должность заведующего научным подотделом зоопарка. НЭП заканчивался, наступала эра пятилеток.

Остается только добавить, что история второго по старшинству отечественного зоопарка, открывшегося в 1865 году в Санкт-Петербурге, полностью, даже в деталях повторяет историю московского, только его пришлось один раз все-таки закрыть на год из-за банкротства. Наверное, зоопаркам, да и всем их современным дериватам в виде ООПТ и т. п. тоже действительно нужна своя экономическая политика, суть которой лучше всех сформулировал Маленький принц Сент-Экзюпери: «Ты навсегда в ответе за всех, кого приручил».

Ася Петухова