«Дети перемен»: опять 1995

В онлайн-кинотеатрах выходят «Дети перемен», еще один многосерийный проект о 1990-х, на сей раз сделанный авторским тандемом Сергея Тарамаева и Любови Львовой. Чем новый сериал отличается от других высказываний о волнующей всех эпохе и почему его все-таки стоит посмотреть, даже если вы устали от ностальгии?

Текст: Василий Степанов

У цветущей, несмотря на время действия и работу водителя троллейбуса, богини Флоры (Виктория Исакова) — три сына от разных мужчин, и все таланты. Старший, Петя (Слава Копейкин), прижитый Флорой с матерым, но чувствительным рецидивистом, учится оперному вокалу и шестерит на местного крестного отца Сергея Михайловича (Тимофей Трибунцев). Средний, Юра (Макар Хлебников),— сын трясущегося интеллигента-неудачника (Сергей Гилев) — рисует плакаты к фильмам для местного ДК и мечтает о будущем художника; благодаря назойливой демонстрации постера к «Ширли-Мырли», кстати, можно с достаточной точностью датировать происходящее на экране: история разворачивается во второй половине рокового десятилетия. Младший, Руслан,— отпрыск бойкого рыночного торговца (Руслан Братов),— обладая недюжинными для школьника талантами коммерсанта, изобретательно промышляет сетевой торговлей. Вместе с боссом, каким-то хитрым очкариком, он сбывает китайское барахло наивным потребителям.

Жили они вместе не тужили, ели котлетки на ужин, смотрели «Поле чудес», пока жесткое время не спутало все карты. Юрин друг, честный мент Витя (Кузьма Котрелёв), перебежал дорожку Петиной банде и своему собственному начальству, а сам Юра неожиданно влюбился в местную бандершу Сашу Лебедь (Софья Лебедева), которая любила поплакать под песню Тани Булановой «Не плачь» с лучшими людьми города. Хотя этим, конечно, фабула не исчерпывается. В «Детях перемен» целый рой историй, из которых складывается достойная мозаика хорошо представленного на экране времени. Чего стоит, например, линия с премьером местного драматического театра Валерой (уморительно подходящий роли Александр Яценко), который решил вдруг показать артистический гонор местной братве.

Как уже было написано и будет написано еще много-много раз, мифология 1990-х на российском экране давно обрела свои ясные очертания в узнаваемых формах. В драматургических клише, в зрительских стереотипах, в типичных героях и привычных сюжетных поворотах. Буквально на наших глазах сформировался уникальный национальный кинематографический поджанр, что-то вроде русского вестерна, суть которого определяют относительно жесткая периодизация и вариативный ландшафт (чаще всего зрителя ждет поэтика дремотных общероссийских окраин; в данном случае использована натура Владимира), а также набор понятных каждому отечественному зрителю конфликтов. Даже тем, кто не жил в 1990-е, более или менее известно, чего от них ждать (сравните с «Лихими») в соседних онлайн-кинотеатрах).

В ходе просмотра первых двух серий «Детей перемен» возникает стойкое ощущение дежавю. Но назвать его неприятным нельзя. Это как с интуитивно понятным интерфейсом нового гаджета. Написавшие и поставившие сериал Сергей Тарамаев и Любовь Львова в своем жанровом парке расположились привольно, как на пикнике, и с полным пониманием того, что это именно парк. Парк аттракционов и наказаний. «Мама, у всех горе, у всех»,— говорит маме-Исаковой старший сын в одной из первых сцен, задавая тон и напевая подходящую историческому моменту арию Германа: «Сегодня ты, а завтра я… Ловите миг удачи! Пусть неудачник плачет». Да, все будет плохо, но удивляться нечему, ибо намеченное с соответствующей обреченностью не раз и не два рассказано на территории литературы, музыки и в целом русской культуры. Условно, не ищите здесь фильм «Брат», ищите «Братьев Карамазовых».

В парке 1990-х все и всегда, в принципе, по Достоевскому, который, помнится, утверждал, что «человек любит пережитое страдание». И вот «Дети перемен» старательно это прошедшее страдание каталогизируют и предъявляют в разнообразных и хорошо проработанных героях, в удачно построенных и подобранных интерьерах (от бандитских дворцов до рабочих халуп), в деталях знакомых и отчасти даже избыточных, вроде паленого «Амаретто». Радует щедрость, с которой авторы отвлекаются время от времени на что-то не очень функциональное, но явно необходимое: заляпанного жиром Лимонова в библиотеке местного районного дворца культуры, например, или ужас первого просмотра «Молчания ягнят», в котором совсем не опознается ужас окружающей тебя самого действительности. В конечном итоге игра в эти оставленные временем детские «секретики» увлекает куда больше, чем предсказуемо кровожадный сюжетный конструктор из бандитского беспредела и общей социальной безысходности. 1990-е, как бы их по понятным причинам ни длил наш кинематограф,— все-таки кончились. Более того, это лишь миг на фоне других, куда более затяжных и, возможно, страшных периодов в истории нашей страны. Главное, не повторять.

Смотреть: Wink, Start

Подписывайтесь на канал Weekend в Telegram