В Москве прошел XII Международный фестиваль социального кино

Фестиваль «Кино без барьеров» с участием российских и зарубежных режиссеров и продюсеров проводится раз в два года в течение уже 22 лет. В этом году на нем показали фильмы из Бразилии, Германии, Индии, Ирана, Италии, Мексики, России, США, Японии и еще 18 стран.
Директор кинофестиваля, основатель и член правления общественной организации людей с инвалидностью «Перспектива» Денис Мишель Роза, почти 30 лет помогающая создавать в России инклюзию, рассказала спецкору «Ъ» Ольге Алленовой, что изменилось за 22 года в социальном кино и в обществе в России.

— Значимая часть фестиваля — общение создателей и героев фильмов со зрителями. Сложно ли организовывать приезд режиссеров и продюсеров в Россию?

— Я считаю, что дать возможность зрителям пообщаться с авторами кино очень важно. Вы смотрите картину, у вас миллион вопросов — и только режиссер может на них ответить.

Но тут же встает вопрос финансирования. Билеты на самолет сегодня значительно дороже, чем шесть лет назад. На этот фестиваль к нам приехали 13 режиссеров, продюсеров и главных героев из разных стран.

Раньше нам удавалось привозить по 40–45 гостей, потому что билеты были дешевле в 3–4 раза.

Мы, приглашая людей на фестиваль, пишем им, что мы — благотворительная организация, занимаемся помощью людям с инвалидностью. И что мы были бы рады, если бы гости могли оплатить билеты самостоятельно. Но если это не удается, то мы стараемся помочь. Небольшой бюджет на эти цели у нас был и в этом году. Но вот гости из Ирана сами оплачивали билеты. Между Москвой и Тегераном прямые рейсы — билеты недорогие. Собирался приехать режиссер из Мумбая, это Индия. Потом не смог по личным причинам, но когда мы смотрели стоимость перелета, тоже отметили дешевизну.

Гостиницу в Москве мы оплачиваем всем гостям, договариваемся с отельерами, чтобы нам дали скидки, иногда удается согласовать очень приличные.

— Я на фестивале посмотрела документальные и художественные фильмы о людях с инвалидностью из Великобритании, Германии, Италии и США. И хотя я много лет пишу на эту тему, для меня было много нового в увиденном. Я была потрясена фильмом итальянского режиссера Луки Торнаторе «Вверх тормашками». Главную роль там исполнил человек с синдромом Дауна, а остальные — профессиональные актеры.

— Исполнитель главной роли тоже профессиональный актер. Его зовут Габриэле ди Белло. Он играет в театре и вообще довольно известный.

— В фильме прекрасная работа оператора, сильные актеры, крепкий сюжет — от просмотра получаешь удовольствие. Почему в России нет такого кино?

— Мне кажется, такого кино мало не только в России, но и везде. И это связано с темой инклюзии. Однако постепенно ситуация меняется, в России в том числе. Актеры с инвалидностью все чаще заявляют о том, что именно они должны исполнять роли героев с инвалидностью. И уже много людей с инвалидностью играют на театральных сценах. У нас на закрытии фестиваля выступали театр «Круг», театр «Инклюзион». Еще в России есть театр «Недослов» — в нем служат неслышащие актеры, на фестивале был про них документальный фильм.

Кстати, в этом году мы получили на фестиваль очень много фильмов от российских авторов — более 100. Столько еще не было. И это очень любопытные фильмы про инклюзию, с очень интересными героями.

— Но вы сейчас говорите не про игровое кино.

— Да, в основном это документальные фильмы. Но игровое кино у нас тоже стали снимать. Например, «Я делаю шаг». Это полнометражный российский художественный фильм, и главный герой в нем с дислексией.

Мы также показали российскую картину «Точка опоры». Она художественная, хотя сюжет основан на реальной истории человека, который получил травму позвоночника и работал в сфере кино. Сейчас прототип главного героя — продюсер и сценарист. Он приезжал на показ — был аншлаг, полный зал.

— А главные роли в российских фильмах играют люди с инвалидностью?

— У актера, который исполнил главную роль в «Я делаю шаг», в жизни дислексии нет. Но фильм поднимает важную тему, мало знакомую обычным людям.

В «Точке опоры» человека на коляске тоже играет актер без инвалидности, но ему удалось создать очень правдивый образ. Хотя я часто вижу наигранность и неестественность, когда обычный актер берется за роль персонажа с инвалидностью.

Два года назад мы привезли на фестиваль фильм «Нормальный только я». Одну из главных героинь с инвалидностью в нем сыграла обычная актриса. И я до просмотра сомневалась, что ей удастся хорошо передать образ. Но режиссер рассказал, что она перед съемками, чтобы войти в образ, села в коляску и в ней отправилась на «Сапсане» из Петербурга в Москву, потом ездила на коляске по столице.

— И все-таки когда обычные люди изображают людей с инвалидностью, это не совсем инклюзия.

— Конечно, но брать на такие роли актеров с инвалидностью сложно. Их очень мало — или у них недостает опыта в кино. Так что режиссер выбирает из тех, кто есть. Думаю также, что и у большинства режиссеров нет опыта привлечения таких актеров, общения с людьми с инвалидностью. Рискую предположить, что у них много стереотипов.

Но я вижу и слышу, что эта тема обсуждается повсюду, в том числе в России. Людей с инвалидностью уже приглашают в кино и на театральные подмостки, хотя, может, пока не на главные роли. И этот процесс — создание инклюзивного кино и театра — отражение всего, что происходит в обществе.

Например, раньше мы получали фильмы про людей с инвалидностью, где главный герой практически ничего не говорит, ему просто не дают слова. В них все время кто-то озвучивает мысли героя. Может, авторы боялись, что зрители не воспримут героя с его речью и его мыслями. Так было 15 лет назад. А теперь мы такое встречаем очень редко.

Сейчас даже количественно социального российского кино стало больше. И я думаю, что и число инклюзивных фильмов, и количество актеров с инвалидностью будет расти, потому что появился запрос.

— Какие ленты вам запомнились особо?

— В этом году на фестивале было много зарубежных документальных фильмов. Например, японский «От меня к тебе» — там сняты реальные подростки.

В турецком фильме «Поговори со мной о синем» оба центральных персонажа — с инвалидностью: он неслышащий, она незрячая. По сюжету неслышащий герой влюбляется в незрячую героиню. И в жизни они познакомились на площадке и скоро женятся.

Еще было два замечательных фильма про людей с синдромом дефицита внимания и гиперактивности — немецкий и американский.

— Фестиваль шел четыре дня, фильмы можно было смотреть с утра до вечера в «Формуле кино» в Центральном детском магазине. Как вы выбирали, что показывать?

— В этом году мы получили 741 фильм из 80 стран. В оргкомитете было больше 20 человек из сферы инклюзии, кино, НКО, вузов. В течение нескольких месяцев они отсматривали картины, ставили оценки. Потом мы отобрали те, у которых оказались самые высокие баллы. Плюс нам было важно, чтобы хотя бы четыре-пять оценок совпали. Так сформировался список из 104 фильмов для показа на фестивале. Это документальное и игровое кино разной длительности — и по три минуты, и по полтора часа.

Мы должны были втиснуть показы в четыре дня. Ведь важно сделать так, чтобы хотя бы часть фестиваля попала на выходные, когда люди более свободны и могут прийти в кино.

Кроме того, мы выбираем площадку так, чтобы она была доступна людям на колясках и чтобы там всегда были переводчики русского жестового языка для людей с особенностями слуха и тифлокомментирование для незрячих.

Мы долго обсуждали, не правильнее ли проводить фестиваль в течение недели и показывать кино по вечерам. Это накладнее. Мы финансово не можем держать гостей неделю в Москве, это очень дорого. Поэтому фестиваль шел с пятницы по понедельник. В понедельник к тому же какие-то помещения нам предоставляют в аренду бесплатно или с очень хорошей скидкой.

— А для всех посетителей вход был бесплатным?

— Да, это наша принципиальная позиция. Необходима только регистрация. Хотя я знаю, что другие фестивали пытаются окупить расходы за счет продажи билетов. Но мы хотим, чтобы инклюзивное кино было открыто и доступно. А если кто-то готов сделать пожертвование, это возможно на нашем сайте.

— Много людей зарегистрировалось на фестиваль?

— Больше 3 тыс. В первый день было не так много, как хотелось бы: на открытие приехали больше 200 человек, в течение пятницы смотрели ленты около 400 зрителей. Но кто-то приходил на несколько показов, а кто-то оставался по пять-шесть часов на разные фильмы. На второй день, в субботу, пришло очень много людей — аншлаг, большой зал был постоянно полный, и мы сидели до 22:30.

— Вы как-то рекламировали фестиваль?

— Мы очень старались, чтобы программа фестиваля появилась на нашем сайте за две недели. В этом году нам очень помогли «ВКонтакте» и KudaGo с таргетингом — было важно, чтобы люди из регионов, например из Подмосковья, заранее узнали и спланировали приезд. Плюс мы пригласили всех наших партнеров и бизнес.

— Я обратила внимание, что режиссеры из других стран, например из Ирана, Италии, были с индивидуальными переводчиками. Это волонтеры?

— Да, нам помогает много студентов. Раньше мы в зал сажали одного переводчика — с английского на русский и с русского на английский. В этом году на фестивале было много гостей, которые не говорят на английском — только на родном языке и иногда еще на каком-то из иностранных. Поэтому волонтеры нас очень выручили.

— Вы помните первый фестиваль в Москве? Это вы его придумали?

— Я его прекрасно помню. Он был в 2002-м, 22 года назад. Но я его не придумала. Однажды я оказалась на конференции в США и там узнала, что у них есть фестиваль Superfest, где показывают кино о людях с инвалидностью. Superfest проходит в Беркли, в Калифорнии, — в месте, где начиналось движение за права людей с инвалидностью в Америке в начале 1970-х.

К нам в организацию и раньше попадали фильмы от коллег из Штатов, мы их переводили и везде показывали. Мы понимали, что людям интересно узнавать, как живут люди с инвалидностью в другой стране. Например, в одном фильме речь шла про больного полиомиелитом, который жил с железным легким. И вот в ленте рассказывалось, как он боролся за свои права и как изменил в своей стране отношение к людям с инвалидностью.

Мы видели, как люди воспринимают эти фильмы, как, увидев что-то новое про жизнь других, они задумываются о своей, и мы стали искать такие фильмы. Плюс у нас в организации всегда были сотрудники с инвалидностью, и мы для них добивались большей доступности в разных сферах.

Был еще крутой фильм «Разговоры» из Великобритании, где обычный человек увидел сон, в котором вокруг него все люди с инвалидностью, и осознал, с какими проблемами они сталкиваются. Идея отличная, хотя сейчас она уже выглядит немножко наивной.

Когда мы решили проводить наш первый фестиваль, то поначалу не понимали, где это делать. Все залы в Москве оказались недоступными для людей с инвалидностью. И мы нашли кинозал в Академии наук! Только волновал вопрос туалетов. Отправились проверять, заедет ли туда коляска, и — о чудо! — заехала. Радовались очень, потому что других вариантов не было.

В день открытия фестиваля ливанул дождь, люди приходили мокрые, мы наливали кофе, чай, раздавали печенье... С тех пор это традиция — у нас на фестивалях всегда есть угощение. И вообще мы стараемся создать домашнюю атмосферу, проводим много дискуссий.

На первом фестивале также не хватало волонтеров — тогда еще такое движение только зарождалось. А сейчас оно стало нормой. У нас есть волонтеры из РАНХиГС, РГСУ, МГЛУ, МГУ, МГППУ, ВШЭ, РНИМУ им. Пирогова — и девушки, и юноши. Они встречают гостей, провожают, организовывают общение с режиссерами в зале. Возможно, в вузах их как-то поощряют за волонтерство, и это очень важно, я считаю.

В первые годы фестиваля фильмы в Россию пересылали на VHS и кассетах Betacam, мы ужасно переживали за их доставку. Порой кассеты задерживали на таможне, иногда они приходили с порванными лентами. У нас тогда председателем жюри был Владимир Меньшов, и помню, он попросил VHS-плеер, чтобы посмотреть присланные фильмы. С цифрой все стало гораздо проще — тебе присылают ссылку, и нет проблем.

— Фильмы, которые показали на фестивале в этом году, можно где-то посмотреть сейчас?

— Мы попросим авторов этих фильмов разрешить нам показать их в рамках «Эха фестиваля». Это когда наши коллеги в регионах — общественные организации — по договору с нами в течение нескольких дней демонстрируют фестивальные фильмы у себя. Например, во Владивостоке или Коми наши партнеры показывают кино в вузах и музеях.

Мы обязательно соблюдаем все права. Вот, например, фильм «Нормальный только я», который был в программе фестиваля в 2022 году, уже выложен на каких-то западных платформах. Но мы все равно письменно запрашивали разрешение на показ ленты в разных городах.

— А можно ли показать такое кино по телевизору?

— Некоторые наши гости — режиссеры — спрашивали, будут ли на фестивале прокатчики. Но это другой пласт, я в нем мало разбираюсь, и у нас нет сотрудника, который мог бы этим заниматься. Подобное должно развиваться не через нас. Прокатчики могут напрямую общаться с владельцами фильмов, заключать договоры, решать вопросы выплат.

У нашей организации есть платформа kinofest.org, доступная всем. На ней выложены фильмы с прошлых фестивалей по разрешению авторов. Получили мы его не от всех, поэтому посмотреть можно только часть прошлых программ.

— От чего зависит, дают ли вам такое согласие?

— Как правило, если съемки были на государственные деньги, например от Министерства культуры страны, проблемы с разрешением нет. А если картину делали частные компании на частные средства, то они пытаются хоть что-то заработать: передают фильм агенту, он ищет источники заработка. Был случай, когда такой агент попросил с нас €400 за один показ.

Плюс в 2022-м, когда началась СВО, несколько режиссеров попросили убрать с нашей платформы свои фильмы.

Еще бывает, что кто-то не разрешает выложить фильм на платформе, но позволяет показать его в рамках «Эха фестиваля».

Объясняют тем, что не хотят попадания фильма в открытый доступ, появления некачественных копий. А случается, что фильм попадает на платформу, но по прошествии времени — через несколько лет после фестиваля.

— А вообще социальное кино может быть экономически выгодным?

— Мне сложно ответить на этот вопрос. И думаю, что в этой сфере все очень непросто. Вряд ли создатели подобного кино много зарабатывают. Но вот в этом году я узнала, что и в России есть агентства, которые ищут такое социальное кино. Это для меня новость, я не помню, чтобы два года назад что-то такое звучало. Я считаю, это хороший знак. В любом случае я рада, что и социальное кино, и инклюзия развиваются.

— Инклюзия развивалась бы быстрее, если бы такое кино дошло до массового зрителя.

— Возможно, нам надо подумать об этом. В Нью-Йорке у похожего фестиваля инклюзивного кино тоже есть своя платформа, но на ней зритель платит за просмотр, а организаторы потом переводят деньги авторам. Наверное, надо реализовать что-то подобное. Но сейчас у нас нет на это ресурса.

Возможно, такое кино следует демонстрировать в вузах и школах. Вероятно, надо привлекать разные НКО, чтобы они показывали инклюзивное кино в своих городах — в музеях, библиотеках.

Да, пока речь о массовом зрителе не идет. Но мы будем делать все, чтобы как можно больше людей увидели эти фильмы, в том числе пытаться договориться со всеми авторами, чтобы их прекрасные работы стали доступными зрителю.