История туалетного вопроса в российских столицах

С 2001 года 19 ноября провозглашен Всемирным днем туалета. «Ъ» подготовил исторический путеводитель, позволяющий отследить историю решения санитарных вопросов в российских столицах и понаблюдать, как с течением времени менялись бытовые привычки людей и названия мест, обозначаемых сегодня буквами М и Ж.

Большая русская литература обходила туалетную тему как грязную. Но есть воспоминания, благодаря которым мы знаем об интимных привычках людей самый разных сословий. А также можем увидеть, насколько стыдлив русский язык, но ловок на выдумки и потому богат эвфемизмами для обозначения сферы естественных отправлений.

Первоначально на Руси не было специальных строений или отдельных комнат в домах, предназначенных для отправления естественных надобностей. Для этих целей использовали особое место в удалении от жилья, которое называли отхожим — потому что требовалось отойти от дома, чтобы справить нужду.

Отхожее место на Руси считалось местом скверны. «Чаще всего нечистоты в древнерусских источниках упоминаются в контексте духовного осквернения или ритуальной чистоты»,— говорит заместитель генерального директора Новгородского музея-заповедника по научной работе Илья Мельников.

Однако в «Житии протопопа Аввакума» — первой русской автобиографии, написанной в XVII веке, характерен некоторый натурализм. Протопоп Аввакум, лишенный сана и преданный анафеме за раскол, последние 15 лет жизни, вплоть до своей казни 14 апреля 1682 года, провел в земляной тюрьме в заполярном городе Пустозерске.

Он описывает, как в тюрьме сгребал на лопату отходы своей жизнедеятельности и выбрасывал в окошко или ухаживал за «бешеным» (бесноватым) караульщиком Кириллушкой: «Он, миленький, бывало, сцыт под себя и серет, а я его очищаю».

«Экскременты нередко присутствуют в житийной литературе как признак демонической мерзости,— поясняет господин Мельников.— Например, в переводном “Житии Андрея Юродивого” ими бесы поливают труп нерадивого священника при погребении. Упоминание дефекации у Аввакума имеет традиционные литературные корни, например, “пес-мотылоядец”, которыми он одаривает оппонентов — вполне в духе прежних канонов, уподоблявших ересь калу. С другой стороны, присутствуют и народно-скоморошеские ноты, в которых публичная дефекация в неподобающем месте — это смешно, грешно и позорно одновременно».

Ретирадное место

Туалетные нововведения, как и многие другие в России, начались, как водится, при Петре I. Молодого реформатора всерьез беспокоила антисанитария в столице. Во дворах густонаселенной Москвы стояли обычные деревянные нужники — точно как в деревнях. Их выгребные ямы быстро заполнялись. Во время половодья или сильных дождей нечистоты вымывались, текли по улицам и вместе с другими бытовыми отходами оказывались в водах городских рек. В сточные канавы, предназначенные для отвода дождевой воды, многие москвичи справляли нужду или сбрасывали конский навоз. При этом, как пишет Игорь Богданов в книге «Unitas, или Краткая история туалета», в Лондоне уже в 1358 году существовали четыре общественных туалета (common prives). Правда, самый большой находился на Лондонском мосту, а нечистоты попадали прямо в Темзу. Так что отношение к водным артериям как к канализации было общепринятым.

9 апреля 1699 года Петр I издал указ «О соблюдении чистоты в Москве и о наказании за выбрасывание сору и всякого помету на улицы и переулки». Указ — это хорошо, однако санитарное состояние столицы не улучшалось. Даже в Кремле дело обстояло неважно, особенно после того как Петр разместил там коллегии, увеличив число людей на его территории.

Задумавшись о возведении Петербурга и посетив Голландию, Петр издал указ о строительстве в новой столице специальных помещений с выгребной ямой и установленной над ней сидением с отверстием. Для обслуживания подобных заведений были назначены специальные работники — золотари. Называли общие отхожие места ретирадниками от французского слова retirer — удаляться.

Дворовыми ретирадниками пользовались дворники, швейцары, уличные торговцы и жильцы подвальных этажей. Первый домашний ретирадник, о котором известно историкам, появился в Петербурге в 1710 году в двухэтажном каменном дворце Петра I. Второй подобный кабинет Петр велел организовать во дворце «Монплезир» в Петергофе, и этот туалет стал высокотехнологичным по меркам эпохи: он был оснащен проточно-промывной канализацией — нечистоты уходили в Финский залив.

Понятие «ретирадное место» встречается в мемуарах князя Петра Долгорукова «Петербургские очерки. Памфлеты эмигранта 1860–1867». Причем в неожиданном контексте: там описаны интимные привычки Александра II. Государь утром после прогулки отправляется в ретирадное место, посещение которого превращалось в специфический ритуал. «Его величество наследовал от своих отца и деда тугость на пищеварение и в бытность свою на Кавказе в 1850 году, попробовав курить кальян, заметил, что кальян много способствует его пищеварению. Итак, его величество, воссев где подобает, начинает курить кальян и курит, доколе занятие это не увенчается полным успехом. Перед государем поставлены огромные ширмы, и за этими ширмами собираются лица, удостоенные по особой царской милости высокой чести разговором своим забавлять государя во время куренья кальяна и совершения прочего... Лица эти получили в Петербурге прозвание кальянщиков. Пока государь курит кальян и ожидает его благотворного действия, кальянщики рассказывают разные анекдоты, забавные, скандалезные и прочие»,— сплетничает Долгоруков.

«Где, братец, здесь нужник?»

Устройство отхожих мест в России второй половины XVIII века современники могут знать благодаря записям капитана японской шхуны Дайкокуя Кодаю. Он после кораблекрушения попал в Россию и в 1791 году был привезен в Петербург. В числе прочих наблюдений внимательного японца, который прожил в России около десяти лет, было и устройство русского отхожего места.

«Уборные называются (по-русски) нудзуне, или нудзунти (нужник). Даже в 4–5-этажных домах нужники имеются на каждом этаже. Они устраиваются в углу дома, снаружи огораживаются двух-трехслойной (стенкой), чтобы оттуда не проникал дурной запах. Вверху устраивается труба вроде дымовой, а в середине она обложена медью, конец (трубы) выступает высоко над крышей, и через нее выходит плохой запах… Нужники бывают большие с четырьмя или пятью отверстиями, так что одновременно могут пользоваться три-четыре человека. У благородных людей даже в уборных бывают печи, чтобы не мерзнуть... Под сиденьями сделаны большие воронки из меди, (а дальше) имеется большая вертикальная труба, в которую все стекает из этих воронок, а оттуда идет в большую выгребную яму, которая выкопана глубоко под домом и обложена камнем».

«Видимо, в первых доходных домах Петербурга нужники уже делились на “господские” и для прислуги. Источники XVIII века сообщают о такого рода устройствах на несколько посадочных мест, что вряд ли было приемлемо для привилегированных сословий»,— подтверждают наблюдения японца авторы книги «Чистота: от традиции к цивилизации».

Об индивидуальном санитарном кабинете Екатерины II писал Гавриил Державин, бывший незадолго до смерти императрицы ее кабинет-секретарем. Вот что он вспоминал о последних часах ее жизни: «Конец же ее случился в 1796 году, ноября в 6-й день, в 9-м часу утра. Она, по обыкновению, встала поутру в 7-м часу здорова, занималась писанием продолжения “Записок касательно российской истории”, напилась кофею, обмакнула перо в чернильницу и, не дописав начатого речения, встала, пошла по позыву естественной нужды в отдаленную камеру и там от эпилептического удара скончалась». (Державин, правда, перепутал эпилептический приступ с апоплексическим ударом — инсультом.)

Подворотни

Спустя годы имя Державина запечатлеется в мемуарах в связи с экзаменом в Царском Селе и… отхожим местом. О том, что лицеиста Александра Пушкина в 1815-м разглядел Державин на экзамене в Царском Селе, помнят все. Однако знаменательная встреча началась с разочарования. Друг Пушкина Антон Дельвиг вышел на лестницу поцеловать руку знаменитому поэту. Мэтр вошел в сени, и Дельвиг услышал, как он спросил у швейцара: «Где, братец, здесь нужник?» Как запомнил Пушкин, свое намерение поцеловать мэтру руку Дельвиг не осуществил. Тут интересна историческая склейка: то, что во время Державина казалось естественным и допустимым, в первом двадцатилетии XIX века было воспринято как нарушение приличий.

«Аристократы по отхожим местам не ходили»,— настаивает историк Екатерина Юхнёва в книге «Петербургские доходные дома. Очерки из истории быта». Дамы не носили панталоны, а мода на кринолины, продержавшаяся в России более полутора веков, позволила им использовать для отправления естественных надобностей специальные фарфоровые или фаянсовые судна и ночные вазы. Ими пользовались и в дороге, и на балах, а укромность обеспечивали ширмы. Низшие сословия для подобных целей приспосабливали горшок или ведро.

В первой половине XIX века по мере роста этажности доходных домов в них на черных лестницах стали появляться отхожие места пролетной системы — тоже для прислуги. Они располагались в нишах на площадке рядом с окном — там были оборудованы каменные или деревянные стульчаки. Знать же по-прежнему пользовала вазы.

Однако для основной массы петербуржцев и во второй половине XIX века проблема с отхожими местами в Петербурге стояла остро. Горожанам приходилось справлять нужду прямо в подворотнях. Анна Григорьевна Достоевская вспоминала: «Феодор Михайлович в первые недели нашей брачной жизни, гуляя со мной, завел меня во двор одного дома и показал камень, под который его Раскольников спрятал украденные у старухи вещи…

На мой вопрос: зачем же ты забрел на этот пустынный двор? Феодор Михайлович ответил: “А за тем, за чем заходят в укромные места прохожие”».

С той же целью посещал дворы и другой писатель — Иван Гончаров, который признавался 17 февраля 1864 года в письме редактору Андрею Краевскому: «...у меня, и у некоторых моих сверстников (может, и у вас тоже) к старости моча одолевает и часто приходится всенародно, на улицах, обнаруживать человеческую немочь».

Общественные писсуары

В 1871 году исполняющий обязанности петербургского губернатора Иван Лутковский сообщал городскому голове, что безотлагательно нужно установить общественные отхожие места, «столь необходимые для удобства публики и общественного благоустройства... в наибольшем по возможности числе». В том же году у Михайловского манежа был построен ретирадник, считающийся первым городским общественным туалетом.

Архитектор Иван Мерц описывал это сооружение в журнале «Зодчий» в 1872 году: «Ретирадник был проектирован деревянный, из бревен, обшитых с обеих сторон досками, на каменном фундаменте и с железной кровлей. В нем устроены место для писсуара, два ватерклозета и небольшая комната для сторожа; он снабжен обильно водою, освещается газом и отапливается чугунною каннелированною печью, коксом, а комната сторожа — небольшою русскою печью».

Общественные ретирадники, которые устанавливали на рынках и в парках, напоминали обычные дворовые, на время праздничных массовых гуляний ставили временные — отгороженные забором, без крыши. Иногда для маскировки забор украшали ветками.

С середины XIX века в Петербурге вошли в обиход клозеты (от англ. close — чулан), представлявшие собой металлическую воронкообразную чашу. Ее выходная труба в месте присоединения к вертикальной сточной трубе перекрывалась специальным клапаном при помощи педали или ручки. Механизм — как в поезде, но там есть водяной смыв, а в клозетах его не было. Клозеты пропускали канализационные запахи, и потому если их располагали внутри квартир, то в специальных помещениях с окном и подальше от жилых комнат — отсюда и аналогия с чуланом.

Полный и подробный путеводитель по городу на круглый год №92 1888 года все еще отмечал неудобства местного населения и гостей города, поскольку ретирадных мест «сравнительно с другими столицами в Петербурге очень мало». А «публика, особенно приезжая, чувствует поэтому крайнее в этом отношении стеснение». Далее прилагался список искомых заведений в восьми районах города.

Все изменил водопровод. Централизованное водоснабжение в Петербурге ведет историю с 1858 года. И через несколько десятилетий вода в центре города стала доступна и для общественных уборных. Так что, как сообщает «Unitas, или Краткая история туалета», к концу XIX века на некоторых петербургских улицах города появились писсуары (от фр. pissoir — мочиться). Это были сооружения из толстого листового железа площадью примерно три на полтора метра и высотою чуть выше двух метров, окрашивались масляной краской как снаружи, так и внутри. Чистота в них поддерживалась непрерывно лившейся водой. По бокам имелись входы без дверей. Освещались туалеты газовыми светильниками. По данным медицинской полиции, лучшие общественные писсуары в конце XIX века располагались в Александровском саду против Главного штаба и против Конногвардейского бульвара, в Исаакиевском сквере и в Летнем саду. На старых фотографиях можно увидеть писсуар у Аничкова моста.

Путеводитель 1902 года «Петербург с окрестностями» продолжил обсуждение деликатной темы: «Писсуары и клозеты заставляют желать усовершенствования, так как сделаны исключительно только для мужчин, да и то для простонародья…» Стоило помнить: городские скверы и сады не везде были снабжены отхожими местами. А в здании Почтамта клозет платный (2–3 коп.). На эти деньги можно было купить сайку. Из чертежей туалетов видно, что при каждом была комната для сторожа, он же работник.

Только вот канализации в Петербурге тогда еще практически не было. Точнее, была ливневая — то есть для отвода осадков. А вот вывозом нечистот, которые накапливались в выгребных ямах, по-прежнему, как и при Петре I, занимались люди. Работали они преимущественно ночью — чтобы не смущать в дневное время приличную публику. Как пишет историк Наталья Зайцева, «вывоз жидких нечистот обходился домовладельцам в сумму от двух до трех рублей за сто ведер». Барки для транспортировки были сделаны по специальным чертежам, лодки нагружались на Фонтанке, между Семеновским и Обуховским мостами. И отправлялись за город.

Кстати, и в Москве до конца XIX века практиковали вывоз нечистот. А поскольку выгребные ямы, где они скапливались, представляли собой деревянные срубы, обмазанные для гидроизоляции глиной, они не могли предотвратить загрязнения почвы и воды в питьевых колодцах. Что вело к инфекциям и эпидемиям. В 1918-м, когда Москва вернула столичный статус, канализация (в ее современном понимании) обслуживала примерно треть домовладений. Но в Петербурге ситуация была еще хуже.

Зато там на 1916 год было 33 общественных туалета (не считая писсуаров у садов и мостов). Общественные или дворовые отхожие места оснащались вмонтированными в пол чашами, над которыми полагалось приседать.

Унитазы против ватерклозетов

В домах (мы снова говорим о центре Петербурга и состоятельных горожанах) тем временем санитарные комнаты снабжали все большими удобствами. На смену дурно пахнущим клозетам постепенно вместе с водопроводом пришли ватерклозеты — устройства со смывом и водяным коленом — гидравлическим затвором.

В 1855-м британская фирма Twyford установила пять первых в Петербурге ватерклозетов по системе Томаса Креппера в Зимнем дворце.

Историк Наталья Зайцева в «Непарадной жизни Юсуповского дворца» пишет про пять ватерклозетов и там — но уже в 1865 году. Это были дорогостоящие устройства, и пользоваться ими могли только хозяева и высокие гости.

Массово в Петербурге распространились ватерклозеты системы «Монитор» по цене 6 рублей. Эта модель не имела сливного бачка, при нажатии специальной ручки вода из трубы поступала в приемную чашу и затем — в открывшееся отверстие. Когда ручку отпускали, вода переставала поступать — и клапан-заслонка закрывался. «Вскоре “Монитор” вытеснило устройство, названное “русской системой”, или “русским горшком”, по цене 6 рублей 73 копейки, состоявшее из чугунного воронкообразного горшка, соединенного трубой с накопительным бачком для воды. Нововведение восторженные современники сравнивали с Ниагарским водопадом»,— пишет историк Екатерина Юхнёва.

Первый унитаз в России появился в 1880 году. Слово «унитаз», вытеснившее «ватерклозет», пришло в Россию из Испании, где первые фаянсовые санитарные троны производило акционерное сообщество Unitas.

По данным переписи 1890 года, ватерклозетами были оборудованы каждая восьмая однокомнатная и каждая третья двухкомнатная квартира Петербурга. А вот в «барских» квартирах ватерклозеты устанавливались практически в каждой. Уже к 1900 году до 60% петербургских квартир имели ватерклозеты.

И все же в 1930-е во дворах даже в центре Петербурга можно было найти деревянные ретирадники. При необходимости горожане могли с позволения дворника ими воспользоваться. Как пишет Екатерина Юхнёва, «до Великой Отечественной войны дворовые удобства сохранялись практически в каждом дворе, окончательно они исчезли к 1960-м». Правда, это не только привело к санитарной революции, а породило, по словам Юхнёвой, очередную проблему: «Каждый двор или парадная превратились в зловонные отхожие места».

От клозета до «гаванны»

Русская литература на стыдную тему предпочитала молчать: Наташа Ростова, став «плодовитой самкой», радовалась пятну на пеленках здорового младенца, однако представить, что автор будет живописать ночную вазу героини, невозможно.

Первым нарушил почти табу Антон Чехов. Он, как врач, публицист и просто неравнодушный к природе человека литератор, в книге «Остров Сахалин» подвел черту, определив истинное отношение русского человека к отхожему месту, да и к себе и своему ближнему: «Теперь же скажу несколько слов об отхожем месте. Как известно, это удобство у громадного большинства русских людей находится в полном презрении. В деревнях отхожих мест совсем нет. В монастырях, на ярмарках, в постоялых дворах и на всякого рода промыслах, где еще не установлен санитарный надзор, они отвратительны в высшей степени. Презрение к отхожему месту русский человек приносит с собой и в Сибирь. Из истории каторги видно, что отхожие места всюду в тюрьмах служили источником удушливого смрада и заразы и что население тюрем и администрация легко мирились с этим… В Александровской тюрьме отхожее место, обыкновенная выгребная яма, помещается в тюремном дворе в отдельной пристройке между казармами».

Литературный XX век с приходом коммунального быта распахнул двери туалета. Повесть Юрия Олеши «Зависть» начинается дерзким описанием интимных привычек соседа: «Он поет по утрам в клозете». Эта фраза привела редактора в восторг. Ильф и Петров в романе «Золотой теленок» высекли руками экономных соседей страдальца Васисуалия Лоханкина за забывчивость выключать свет в коммунальной уборной. Сортир — альфа и омега гармоничного бытия, о чем писал Михаил Булгаков, объясняя, откуда берется разруха. Он же вывел общественную уборную «опасным местом» — именно там в романе «Мастер и Маргарита» избили Варенуху.

Во времена Хрущева коммунальный санузел обрел новое наименование, о чем пишет доктор исторических наук Наталия Лебина в книге «Хрущевка. Советское и несоветское в пространстве повседневности»: «По свидетельствам современников хрущевской жилищной реформы, в быту помещение с унитазом и ванной чаще именовали “гаванной”. Несложно догадаться, по созвучию с каким словом образован этот эвфемизм».

***

Сегодня в Петербурге в здании одной из бывших общественных уборных работает ресторан — в самом центре, недалеко от Спаса-на-Крови. А туалетной теме посвящают временные выставки и даже постоянные музейные экспозиции.

В начале ноября текущего года в Европейском университете в Петербурге прошла конференция «Anthropoopology: Brown Studies и нечистотный поворот». И хотя часть названия стыдливо скрыта английским, темы докладов впечатляли: ученые обсуждали «копрофагию у собак», «ритуалы и дискурсы о “порче на понос”», «феноменологию японских туалетов в контексте альтернативного проекта техномодернизации» и «практики испражнения на арктических полярных станциях начала ХХ века». Казалось бы, тема отхожих мест наконец избавляется от ханжеской стыдливости. Однако подобный оптимизм преждевременен: бытовые привычки, связанные с отхожим местом, меняются в родном отечестве медленно.

Мария Башмакова