«Сон в русскую ночь» в Театре Маяковского

В Театре имени Маяковского выпустили необычный спектакль «Сон в русскую ночь»: музыкант и композитор Петр Айду в качестве режиссера поставил «акустические картины» по мотивам русской классики. Как звучит «наше все», слушала Марина Шимадина.

Петр Айду, известный музыкант, мультиинструменталист и руководитель оркестра без дирижера «Персимфанс», не впервые заходит на территорию современного театра. Еще в 2015 году в «Школе драматического искусства» (ШДИ) он создал акустический перформанс «Звуковые ландшафты», где в качестве музыкальных инструментов использовались старинные шумовые машины, которые раньше применялись для озвучки в театре и кино. Постановка без текста и сюжета, дающая новую жизнь прикладным приспособлениям, тогда получила премию «Золотая маска» в номинации «эксперимент».

Позже в той же ШДИ Айду выпустил перформанс «Антропоценфония. Песни машин и механизмов» — со звуками станков, записанными на уральских заводах, и экспериментальный концерт «Реконструкция утопии», где стилизованный «советский оркестр» воссоздавал звучание 20-х годов прошлого века.

«Сон в русскую ночь» в Театре имени Маяковского выглядит продолжением этой серии. Здесь тоже на первом плане различные шумовые машины и хитрые приборы, передающие шум ветра, звук дождя, треск огня и другие явления природы и не только. Большинство этих «шумелок» из личной коллекции Петра Айду, который давно собирает и восстанавливает старинные инструменты. Другие сделаны или придуманы создателями и участниками постановки.

Зрители оказываются словно в студии звукозаписи и видят работу фоли-артистов над синхронными шумами, обычно скрытую от наших глаз. Наблюдать, «из какого сора» (иногда в буквальном смысле) рождаются знакомые звуки, очень увлекательно. В ход идет все: шорох мятой магнитофонной ленты изображает шум листвы, сыплющийся горох имитирует капли дождя, а лопающиеся пузырьки пупырчатой упаковочной пленки — искры огня. С помощью чувствительных микрофонов артисты передают тончайшие звуки: дыхание, шорохи, плеск воды, шуршание одежды.

Тут надо наконец сказать, что на этот раз в постановку Петра Айду вмешалась литература. Если раньше он соблюдал чистоту жанра и ограничивался лишь звуковыми эффектами, то теперь к ним присоединилось слово и стало, как водится, перетягивать внимание на себя. В инсценировку Анны Литкенс вошли фрагменты сразу нескольких произведений, как хрестоматийных, так и малоизвестных. Сначала мы погружаемся в летнюю идиллию с купанием из рассказа Шукшина «Там, вдали», которую сменяет крещендо грозы и тревожная ночь из «Глиняного дома в уездном саду» Платонова. Потом снова возвращается шукшинская коммуналка, гудящая звуками и голосами, как пчелиный улей.

Самые яркие, громкие и узнаваемые сцены спектакля — из пушкинского «Дубровского» и «Мастера и Маргариты» Булгакова. Владимир Дубровский поджигает свое поместье, доставшееся соседу Троекурову, а Маргарита крушит квартиру ненавистного критика Латунского. И эта оглушительная в прямом смысле картина, пожалуй, наиболее выразительна и уместна, потому что ее главная героиня и должна быть невидимой.

Остальные персонажи стали призраками-«невидимками» по воле режиссера. Актеры не играют их в прямом смысле, как мы привыкли, а создают звуковые проекции. Причем одного персонажа озвучивают сразу несколько артистов: один произносит реплики, другой имитирует шум движений, третий управляет местонахождением звука с помощью специальных рупоров — и незримые персонажи как будто перемещаются по залу. При этом от артистов, одетых художницей Катей Бочавар в суровые рабочие комбинезоны, требуется настоящее самоотречение, нивелирование своего «я» и желания что-то играть. Они тут выступают скорее в роли перформеров или рабочих сцены, обслуживающих вышедшие на первый план механизмы. Но, с другой стороны, работают как слаженный музыкальный ансамбль.

Спектакль можно рассматривать как любопытный бэкстейдж съемочного процесса, а можно закрыть глаза и представлять в воображении собственные картины, рождаемые звуками. Правда, проблема в том, что это будут отдельные, не связанные общей идеей эпизоды. Жанр «сна» удобен тем, что не предполагает какой-то логики. Но кто видит этот «Сон в русскую ночь» и в чем его специфическая «русскость» — может быть, в страсти к разрушению?

Возможно, главный сновидец тут — герой фантастического рассказа Андрея Платонова «Лунная бомба», одержимый ученый, который отправляется в полет к нашему спутнику и сталкивается с необъяснимыми загадками мыслящей вселенной. Платонов разворачивает целую космическую симфонию: солнце у него «ревет», кометы «визжат на бегу», а звезды «гремят» и «кричат в космическом океане». Текст тут явно переигрывает театр, но и дает необходимую дистанцию, чтобы посмотреть на наш не очень ладный, но родной и знакомый мир издалека. После такого кошмарного сна хорошо проснуться и почувствовать себя дома.

Марина Шимадина