Данил Краморов о жизни, смерти и ресоциализации бездомных

6 февраля 1990 года в Петербурге — тогда он еще оставался Ленинградом — группой волонтеров была основана организация, помогающая бездомным людям. Название выбрали «Ночлежка», что было предельно близко к сути. Здесь могли дать ночлег и еду тем, кто не имел на это никаких прав. «Ъ-СПб» поговорил с директором благотворительной организации Данилом Краморовым о том, что бездомным может стать практически любой человек.

— В чем главное отличие человека бездомного, кроме отсутствия жилья?

— В огромной разнице в продолжительности жизни. Двадцать лет — это разница в сроке жизни обычного, даже не самого здорового человека и жизни бездомного. Нас, конечно, поразило это отличие, которое выявило исследование, проведенное осенью 2024 года. Накануне своего 35-летия «Ночлежка» решила привести бездомных в России к единому индексу — «индексу смертности». Все-таки двадцать лет — это очень много. Мы понимали, что бездомные люди умирают раньше, чем домашние, но эта цифра удивила.

— Образ бездомного человека, который есть в голове у среднего обывателя, довольно маргинальный. В начале 1990-х таких персонажей вдруг немало появилось на улицах больших городов: грязных, плохо пахнущих, нетрезвых, просящих милостыню… Их ведь стало меньше. Они умерли?

— Это первый образ, который рисуется в голове, на таких бездомных легче обращать внимание, но они составляют малую часть. Это люди, которые живут на улице уже давно, у них большой стаж бездомности. Им тяжелее всего помочь: слишком далеко зашел процесс десоциализации. На самом деле, среднестатистический бездомный выглядит совсем не так. Да, возможно, это будет какая-то не очень опрятная одежда, может быть, помятый вид, но в целом нам будет тяжеловато отличить бездомного от небездомного.

Именно поэтому, когда мы говорим, что в Петербурге живет около 70 тыс. бездомных людей, это страшно представить. Почти невозможно. Значит, если мы выйдем на улицу, то каждый сотый будет бездомным человеком. Ну не бросается такое в глаза.

И проблема именно в этом. С одной стороны, люди стараются все-таки следить за собой, несмотря на то, что у них нет дома и они вынуждены жить где-то не в домашнем жилье, в какой-то заброшке или на вокзале. При этом они стараются следить за собой, потому что хотят из этой ситуации выбраться.

— Кто такой современный бездомный?

— Это интересный и непростой вопрос. Условно говоря, есть человек, у него нет собственного жилья, у него нет работы, у него нет ничего, но есть три друга. Сегодня ночует у одного, завтра он ночует у второго, послезавтра он ночует у третьего — и так по кругу. Но он никогда не может быть уверен, что на следующей неделе у него будет где пожить. Он бездомный или нет? Можно было бы порассуждать…

— А если у него прописка где-то в другом городе?

— Да, например, я имею прописку в какой-нибудь Оренбургской области и приехал в Петербург на заработки. Я здесь оказался на улице, по какой-то причине не могу вернуться домой. Я бездомный или нет? Вопрос. Мы для себя нашли ответ. Мы для себя говорим, что бездомный человек — это тот человек, который по месту своего пребывания — что важно — не имеет уверенности в том, что ему завтра будет где переночевать. Ты можешь в своем родном регионе быть небездомным, у тебя может быть жилье, но конкретно в текущий момент в другом городе тебе негде жить и ты можешь оказаться на улице. И большинство этих людей словно невидимы для всех, да они и в самом деле могут стараться не попадаться на глаза. Проводят время в заброшенных зданиях и выходят, условно, по ночам. Например, чтобы избежать встречи с полицией.

— И выходит, что этих людей нет?

— Это большущая проблема. Бездомных людей, которых никто не замечает, очень и очень много. У нас в Петербурге в среднем в день через наши проекты проходит человек 300–400, столько же в Москве. И это максимум, который мы можем обеспечить. Мы под завязку забиты клиентами, а их намного больше. Только за прошлый год — статистики окончательной этого года еще нет — через нас в двух городах прошло более 10 тыс. человек. Кто-то один раз, кто-то десять раз, это не так важно. Понятно, что бездомным людям помогает не одна организация. Этих организаций много — как частных, так и государственных.

— А куда обратиться легче и почему?

— Здесь нет однозначного ответа. Если мы говорим про Петербург, то в каждом районе города есть дома ночного пребывания. Это учреждения от города, которые должны предоставлять помощь бездомным людям. Там ограниченное количество мест: от пяти до пятнадцати, где-то двадцать мест на район. И этого очень мало. А главное, что там есть условия, которые сразу отсекают многих потенциальных «клиентов». Например, ты должен собрать пакет документов, чтобы туда попасть. Дополнительно город открывает в зимнее время пункты обогрева, куда люди могут прийти, чтобы переночевать. Основная сложность в их доступности. Мы много говорим о том, что нельзя создавать проекты помощи на отшибе. Ведь если человек элементарно не может добраться до места, он не сможет получить помощь. Мы понимаем, что таким соседством могут быть недовольны местные жители. Но по-другому это не будет работать. Надо помогать там, где есть люди. Если какой-то пункт обогрева находится в 40 минутах ходьбы от последней остановки автобуса, на котором и так человек не может добраться, то пункт будет пустовать. Количество и доступность — главные ограничения государственных пунктов помощи.

С другой стороны, до благотворительных организаций зачастую добраться легче, потому что они удобнее располагаются, а условия нахождения там могут немного отличаться.

— Условия «Ночлежки» выполнить проще?

— Мы понимаем, что условия в разных организациях абсолютно разные. И если мы говорим про «Ночлежку», то не для всех клиентов наша помощь подходит. Правила, которые у нас заложены в проекты, все равно являются некоторым ограничением. Например, к нашему соцработнику нельзя прийти, если ты находишься в состоянии алкогольного опьянения. Это важное правило для безопасности сотрудников, и для многих бездомных людей — это тяжелый момент. И не потому, что они попали на улицу из-за зависимости. Наша статистика говорит о том, что алкоголь и зависимости — скорее следствие бездомности. Начинают пить уже на улице и пьют не тот алкоголь, который продается в магазинах. Эти жидкости намного дешевле и намного хуже по качеству. Зачастую для бездомного человека выпить экономически выгоднее, дешевле, чем поесть. И поэтому при прочих равных человек выбирает алкоголь, а не еду. Это создает ощущение, что ты согрелся, это хорошее обезболивающее, по крайней мере, чувствуется как хорошее обезболивающее. Поэтому зависимость на улице действительно вырабатывается, и зачастую некоторые клиенты, даже те, кто хочет получить помощь, этот момент не всегда могут преодолеть. Тут вопрос даже не в преодолении зачастую. Просто вот так случилось. И в этой ситуации мы, например, в рамках какой-то серьезной помощи, в рамках помощи юристов, соцработников ничего не можем сделать.

— Что менялось в работе «Ночлежки» за 35 лет?

— Если возвращаться в историю, то «Ночлежка» — это проект, который родился в Ленинграде, в постперестроечное время, когда существовала система раздачи некоторых видов еды по карточкам. Тогда было ограничение: доступ к этой помощи имели только те, кто зарегистрирован в Ленинграде. И основатели «Ночлежки» вышли к администрации города с предложением изменить эту норму. Представители Смольного отреагировали и предложили этим самым ребятам быть точкой раздачи карточек бездомным. С этого началась «Ночлежка», а потом она уже обрастала приютами, соцработниками, юристами и всей системой помощи. За эти годы мы очень сильно выросли. Мы изменились в подходах. Например, в последнее время мы много говорим о том, что бездомные люди очень-очень разные и им нужна разная помощь. Условно говоря, для женщин вообще-то нужны отдельные приюты и отдельная реабилитация. Потому что у них в основе другие причины бездомности, а мы отслеживаем этот показатель.

Для мужчин основная причина бездомности — это переезд в поисках работы из регионов, миграция внутри страны. Как и сотни лет назад, в Петербург и в Москву едут на заработки, дальше что-то происходит, и вот это «что-то дальше» — очень разное. Для женщин основная причина бездомности — семейные конфликты.

Часто это связано с насилием в семье. Поэтому мы понимаем, что некоторым женщинам, которые попали на улицу из-за этого, может быть тяжело в проектах, где много мужчин. Они будут чувствовать себя небезопасно. Мы это прекрасно понимаем и пытаемся адаптировать помощь. Так, женщина, приходящая к нам в проекты, может попросить, чтобы ее соцработником была женщина. Или мы запустили отдельные «женские» дни, когда в определенные дни на неделе в проекты допускаются только женщины.

— Бездомным с зависимостями могут помочь выбраться?

— Есть отдельный приют для таких людей, где те проходят стандартную 12-шаговую программу. Они учатся выходить из этого состояния. Есть отдельный проект для бездомных пожилых. К сожалению, для них возможности реабилитации сильно ограничены. Обычно это три варианта. Первый — устройство в государственный интернат или хоспис с дальнейшим проживанием до конца жизни. Второй — оспаривание мошеннической сделки с недвижимостью, если такое произошло. И третий — поиск родственников и возвращение домой. Все эти варианты могут длиться годами.

— Как менялся собирательный портрет бездомного на протяжении этих 35 лет?

— Портрет действительно в какой-то степени менялся. Среднестатистический бездомный — это мужчина около 40 лет. Уровень образования среди бездомных распределяется примерно так же, как и у всех людей. Он вполне себе готов работать. На улице он мог оказаться по разным причинам, но статистика показывает, что в периоды кризисов количество бездомных растет.

— Что вы сами поняли про бездомных людей, работая с ними?

— Бездомность на самом деле очень разная. Образ, который есть у нас в голове, что бездомный человек — это плохо пахнущий мужчина, с бородой, пьяный, лежащий на скамейке, который ничего не хочет,— это трюк нашего мозга. Таким образом, мы как бы самоуспокаиваемся. Мы говорим: «Бездомные люди — это определенные люди, особенные, я не такой, со мной этого никогда не случится. А вот он, лежащий на скамейке, плохо в школе учился или что-то там со своей жизнью сделал, и он сам виноват и поэтому он оказался в такой ситуации». Это такое самоуспокоение. К сожалению, мы видим, что от бездомности не застрахован никто. Есть вещи, которые могут немного сильнее к этому подтолкнуть. Например, выпускники детдомов потенциально имеют больше рисков оказаться на улице. Это не гарантия, но повышение шанса. А полностью не застрахован никто.

— Проблема имеет огромный масштаб, а есть ли решение?

— Проблема бездомности не может быть решена, мы отдаем себе в этом отчет, но должна быть создана некая система, в которую включены и НКО, и общество, и государство. И тогда есть шанс построить систему, в которой помощь будет реально доступна.

Мы в целом видим своей миссией попытку именно на стыке государства и общества построить такую систему, где всем могли бы элементарно помочь, всем, кто попадает на улицу, вне зависимости от того, почему они оказались в такой ситуации.

В нашей картине мира эта система начинается с тех самых пунктов обогрева. Некий первый уровень, спасающий жизнь. Эти пункты не вытаскивают человека с улицы, но позволяют пережить каждый конкретный день. В нашем случае это может быть еда, одежда, возможность постирать вещи, помыться, переночевать, иметь крышу над головой и просто не замерзнуть. Следующий уровень — это соцработники, юристы, психологи, специалисты по зависимостям, те люди, которые начинают работать уже с конкретной проблемой человека.

Если сравнивать с зарубежным опытом, то там бездомных не меньше, но они живут лучше и дольше. Опыт снижения количества бездомных людей за какой-то значимый период времени был только у Финляндии до ковида, но потом все вернулось на круги своя. Хороший, как мне кажется, показатель — стаж бездомности. В России человек в среднем живет на улице шесть-семь лет. И это чаще всего заканчивается смертью. Если взять, к примеру, какую-нибудь Германию, то до года. И чаще всего потом его подхватит социальная служба.

— Какая основная тенденция, динамика в том, что происходит с бездомными в России?

— Они не попадают в перепись. По разным причинам. Официальной статистики, к сожалению, не существует, есть только попытки прикинуть, посчитать какие-то математические модели. Практика показывает, что количество все-таки растет. Но этот процесс идет во всем мире, хотя и очень по-разному.

— Куда в Питере можно прийти обогреться и переночевать, если сегодня у тебя вдруг не оказалось места для ночлега?

— В порядке живой очереди люди попадают в палатки, которые при наступивших холодах начинают работать с 20:00 часов. В 8 утра все уходят, такое правило. Есть элементарная еда, есть дежурные, следящие за порядком, это все обогревается. Палаток две: на Кушелевке в районе станции метро «Площадь Мужества» и в Гавани на Васильевском острове. Там довольно спартанские условия, но все-таки тепло и безопасно. Чтобы уместилось больше народу, люди располагаются на туристических пенках, специальных настилах, но фактически на полу.

В рамках взаимодействия с администрацией Василеостровского района мы открываем палатку уже шестой год. Есть свои сложности: район застраивается, нас поджимают с разных сторон новые дома. Это сезонная история, палатку мы ставим на холодное время года. С октября по апрель. И мы думаем о том, как перейти от палатки к приютам. Например, такой приют есть в Обухово. Он работает по такой же схеме: с 20 до 8 часов, с едой и безопасностью. Это уже не палатка, это модульное быстровозводимое здание, где люди спят на двухъярусных кроватях. В таком помещении есть возможность постирать вещи и помыться, это намного более комфортные условия.

— О чем пока можно только мечтать?

— Мы хотим идти путем приютов, в том числе чтобы иметь возможность каким-то образом внутри как-то сориентировать эту помощь. Например, если мы говорим про женщин, то построить приют таким образом, чтобы там одно крыло было женское, другое мужское, с разными входами, чтобы женщины чувствовали себя безопаснее. Основной сложностью является поиск места, поиск земли, на которой это все будет стоять. Точка должна быть в пешей доступности, но и на достаточном удалении от других домов, чтобы не вызывать нервозность у местных жителей.

Нам хочется все-таки собирать людей туда, где это возможно. На Кушелевке, например, наш пункт обогрева расположен в хорошей локации, в десяти минутах от станции метро «Площадь Мужества», туда можно добраться. В Обухово еще ближе, примерно в трех минутах от станции. В Гавани, конечно, тяжелее. Но туда все равно приходят примерно 40 человек. Маршрут не очень доступный, определенный квест: надо пройти мимо снегоплавильного пункта, перебраться через свалку.

Мне нравится московский опыт, когда застройщики предоставляют землю. Такой пункт находится на огороженном участке и никому не мешает.

— Кто в Петербурге приходит за миской горячего супа? И куда?

— В городе несколько таких точек. Это станция Сортировочная, место около кладбища «Остров Декабристов» на Васильевском острове и на Лесной. Люди, которые приходят за едой, очень разные. Например, на Васильевском острове довольно много пожилых женщин, которые живут в коммуналках и у них не хватает денег на еду. Вполне обычная история.

Беседовала Анна Кашурина