Вышли на экраны «Парни с тату» Ника Кассаветиса

В прокате — фильм Ника Кассаветиса «Парни с тату. Прямо в сердце» (Marked Men). Михаил Трофименков, как всегда после просмотра нового фильма Кассаветиса, посочувствовал режиссеру, обреченному жить в тени гениального отца.

Джон Кассаветис, отец Ника, самый независимый из всех независимых американских авторов 1960-х годов, совершил революцию и в режиссуре, и в кинодраматургии. Окунал зрителей прямо в эпицентр завязавшейся где-то до начала экранного времени действия драмы. Выплескивал на экран томление, тоску, тревоги, безумие внешне благополучных американцев. Тонко нюансировал эмоции, никогда не впадая в сентиментальность. И, что самое главное, искренне любил своих запутавшихся в жизни персонажей.

Ник, несколько раз с нежностью снявший свою маму и звезду папиных фильмов Джину Роулендс, унаследовал от Джона разве что любовь, не любовь, но симпатию к своим героям: это уже дорогого стоит. Зато в пучину сентиментальности погружался неумолимо, пока она не накрыла его с головой. То пожилая дама, страдающая от безразличия взрослых детей, изливала недорастраченную нежность на соседского пацана. То отчаявшийся афроамериканец брал заложников с единственным требованием: прооперировать его смертельно больного сына. То две голливудские звезды былых времен, коротая век в доме престарелых, вспоминали историю любви военных лет. Но достаточно банальные ходы в фильмах Ника почему-то не раздражали. Наверное, именно в силу его дара симпатизировать персонажам.

Если свести пересказ «Парней с тату» к сценарному скелету, то с экрана дыхнет такая сентиментальность, какой Голливуд не видывал со времен «Истории любви» (1970) Артура Хиллера, мелодрамы о любви наследника отцовских миллионов и простой студентки. Разве что Кассаветис обходится без летального исхода. У Хиллера девушка умирала от лейкемии, а миллионер, ранее отрекшийся от сына, осмелившегося на мезальянс, раскаивался в своей классовой черствости. У Кассаветиса все, кроме второстепенного персонажа, слава богу, остаются в живых. Кровь прольется только из разбитых носов и вполне паритетно. Сначала лощеное зло отмутузит добро, а потом само получит воздаяние от другого добра с пудовыми армейскими кулаками.

Место действия — неназванный обильно заснеженный американский город. В нем даже можно предаваться такому экзотическому развлечению, как катание с разбегу по заледеневшему асфальту. Дело происходит в рождественские дни, что придает фильму безусловно сказочный характер.

Шоу (Сидни Тейлор), розовая Дюймовочка, прозванная друзьями в честь сказочного привидения Каспером, влюблена в «первого парня на деревне» Рула (Чейз Стоукс), которому чуть ли не руками и ногами приходится отпихивать красоток от своей койки. Ну, окей: не то чтобы отпихивать, но больше одной ночи он с ними не проводит, а по утрам бывает невежлив.

Рул и его развеселые друзья, на лицо ужасные, но добрые, как плюшевые мишки, набивают татухи в салоне, напоминающем мерцающую драгоценными отблесками пещеру Али-Бабы. И свято верят, что занимаются подлинным искусством. Рул с благоговением демонстрирует Шоу альбом Пита Мондриана. А на рождественской вечеринке в особняке мамы Шоу с ходу, к изумлению хозяйки, опознает картину Эгона Шиле. Такие вот гопники живут в американских снегах.

Богатство ведьмоватой мамы Шоу — одна из проблем, с которой сталкиваются влюбленные. Она не просто грезит о браке дочери с социальной ровней. Она уже обговорила ее брак по расчету с наследником аж пятисот миллионов и, как выясняется, грубой скотиной Гейбом (Майкл Бредуэй), с которым Шоу встречалась, но уже рассталась.

Вторая проблема в том, что Шоу — бывшая подруга брата-близнеца Рула. Тот разбился в ДТП, Рул винит себя в его гибели, а тут еще погибает, размалевывая граффити стену высотки, его лучший друг. И Рул опять преисполняется виной, что роковым образом, пусть и ненадолго, сказывается на отношениях с Шоу.

Парадокс фильма в том, что старую добрую сентиментальность Кассаветис упаковал в модную молодежную обертку. Все эти татухи, текила из горла, обжимашки в клубном туалете, мясистая байкерша, жаждущая тела Рула, и прочие граффити. По сюжету, героям явно за двадцать. По внешнему виду им дашь от двадцати пяти до тридцати. А вот ведут они себя, когда не омрачают чело вопросом «а если это любовь?», как дети малые, играющие во взрослых.

Можно, конечно, презрительно фыркать, выслушивая их реплики. «Ты должен идти за своим счастьем». «Тебя так сложно любить». «Я не могла дать ему то, что он хотел». Но вот поддавшая Шоу соблазняет Рула, забравшись в исподнем на бильярдный стол и мяукая: «Хочешь, я буду твоей кошечкой?» Это настолько нелепо и наивно, что невозможно не заплакать от умиления.

И искренне хочется, чтобы у всей этой нелепой публики все было хорошо: дети, что с них возьмешь.

Михаил Трофименков