Новая «Аида» в Мариинском театре

В Мариинском-2 состоялась премьера «Аиды» Верди в новой постановке Джанкарло дель Монако с Валерием Гергиевым за дирижерским пультом. О голосах, цветах и животном мире новой «Аиды» рассказывает Владимир Дудин.

На пресс-подходе перед премьерой в томительном ожидании маэстро Гергиева журналистов знакомили с питоном, который задействован в первой картине второго действия — в покоях Амнерис, которая в ревнивых мечтах о Радамесе выпытывает у своей соперницы тайну ее сердца. Правда, появляется эта рептилия в нетеатральных руках дрессировщицы там в таком освещении, что не сразу ее замечаешь. На слонов, павлинов, тигров, ослов, какаду и прочую живность, какая восхищала глаза публики на премьере этой оперы в сцене триумфа, например, в Цинциннати в 1986 году, тратиться уже не стали, хотя могли бы, заодно напомнив о том, что когда-то на месте исторической сцены Мариинского находился театр-цирк. Звериный стиль «львов, орлов и куропаток», впрочем, звучал в новом спектакле и в костюмах хора — в виде утрированно ненатуральных леопардовых шкур и шапочек с ушками на воинах (которые были вырезаны по шаблону так, будто шились к детскому утреннику), и в львиной гриве Вестника, и в шлемах с грифами и кобрами. Орлиными крыльями жрица неспешно обмахивала Радамеса в сцене его посвящения в храме в Мемфисе, а вот нильских крокодилов отчего-то не показали даже виртуально.

Надобность в новой «Аиде» в Мариинском возникла, вероятно, по двум причинам: заменить морально устаревший спектакль 1998 года в сценографии Петра Шильдкнехта и дать сыну легендарного тенора дель Монако напомнить о себе (после «Риголетто» в Большом) еще и в Мариинском, где он появился впервые в 1996-м со своим «Отелло», перенесенным из Боннской оперы. Но в спектакле Джанкарло дель Монако обнаружилось так много подозрительных реплик и повторов из старой постановки, что он в чем-то даже уступил предшествующей музейной версии в новизне приемов, сделав два шага назад. Такой оказалась сцена в покоях Амнерис, где поменялось, кажется, только расположение кушетки, на которой возлежала дочь фараона. Эта «Аида» даже превзошла свою антикварную предшественницу по количеству досадных мелочей под прикрытием «большого стиля», выдавших небрежность и невнимательность к деталям текста. Впрочем, справедливости ради стоит сказать, что от большинства мариинских постановок последних сезонов она все-таки отличается какой-никакой стильностью и уровнем владения сценой.

Художник-постановщик Антонио Ромеро не зря работал техническим директором в мадридском Театре Реал и ассистировал сценографу в барселонском Лисеу — театрах с крепкими модернистскими традициями. Он сочинил мрачное, тяжелое замкнутое пространство без солнца, которому вместе с дель Монако нашел объяснение в истории Египта, однажды завоеванного Суданом: тогда правили чернокожие фараоны, воздвигавшие в свою честь статуи из вулканического камня. Эта пепельная выжженная цветовая гамма идеально поддержала доминирующее представление о Древнем Египте как мертвой цивилизации (о чем много размышлял и сам Верди, когда сочинял «Аиду»), о культуре смерти, идеологии жизни после смерти. В этом тоталитарном царстве-государстве кастовое общество, жестко регламентированное ритуалами, закрыто от внешнего мира гигантскими дверями. Тем обиднее, что костюмы (особенно платья) этой «Аиды», придуманные художницей Габриелой Салаверри, казались плохо отрефлексированной смесью условно-исторической этники и гламура.

Впрочем, затевать новую версию оперы Верди стоило хотя бы для того, чтобы увидеть и услышать в новых платьях мариинских див. За «Аиду» можно браться, только когда в труппе есть настоящие примадонны тяжелого веса. Ирина Чурилова, которая тащит на себе весь лирико-драматический репертуар в театре, соглашаясь на все в любое время суток, начала партию очень хорошо и многообещающе, но в нильской сцене усталость дала о себе знать в потере «цвета» в переходных регистрах и напряженных верхах. Певица, насколько возможно, умело компенсировала это изящной и тонкой игрой обольщения Радамеса. Татьяна Сержан оправдала репутацию любимицы Риккардо Мути, явив в своем голосе юную героиню с сочными теплыми тонами, трепет души и тела и обнаженную искренность порывов. С обеими Аидами гармонировали их Радамесы. В первый вечер пел корпулентный минчанин Дмитрий Шабетя, ласкавший слух мягкостью инструментального звуковедения в ущерб мужественности образа. Баскетбольного роста Ярамир Низамутдинов во втором составе, напротив, был вокально брутальнее и жестче, зато брал драматической игрой. Вождю Амонасро в блестящем исполнении Владислава Сулимского режиссер безбожно развязал руки, показав грубое насилие над дочерью, склоняемой к шпионажу в пользу армии эфиопов. Но объектом особо жадного меломанского внимания оба премьерных вечера оставалась Екатерина Семенчук в партии Амнерис. Не имеющая по воле композитора ни одной сольной арии, зато наделенная развернутыми дуэтами, ансамблями и рядом исповедально-обличительных монологов в финале, эта героиня получила в лице и голосе Семенчук уникальную певицу-актрису, равных которой невероятно мало сегодня и в России, и в мире.

Владимир Дудин