«В развитии гражданской науки скрыт огромный потенциал»

Как правильно заботиться об озере Байкал? Какие проблемы для экосистемы крупнейшего резервуара пресной воды в мире создают туристы и как эти проблемы решать? Где взять для всего этого средства? Руководительница фонда «Озеро Байкал» Анастасия Цветкова отвечает на эти вопросы и рассказывает «Ъ-Науке» об опеке байкальской нерпы, открытиях ученых и приобщении корпораций к природе.

Выйти из полноэкранного режима

Развернуть на весь экран

— Анастасия, вы и ваш фонд занимаетесь сохранением самого глубокого озера планеты и территорий, которые его окружают. Самая последняя новость о Байкале — в этом году он замерз позже обычного. Что происходит? Всему виной климат?

— В сибирском климатическом секторе климат меняется быстрее, чем на всем континенте. Если посмотреть на статистику образования льда — как правило, это середина января, то в последние сто лет можно увидеть, что более чем в половине случаев лед к этой дате не схватывается. Теплые зимы на Байкале не редкость, и последние 25 лет такое позднее ледообразование на Байкале отмечали и в 2007, 2008, 2014 и 2015 годах. Самая поздняя дата до этого года была 3 февраля — в 1958 и 1984 годах, если верить статистике Иркутского гидрометцентра. Конечно, изменение климата влияет на изменение мест обитания флоры и фауны и, соответственно, может нести риски для биоразнообразия Байкала. Так или иначе любое изменение климата будет связано с этими рисками.

— Загрязненные сточные воды, которые попадают в Байкал,— до сих пор одна из проблем, которую не получается решить. Насколько сейчас все критично?

— Эта проблема, во-первых, связана с работой или полным отсутствием очистных сооружений в населенных пунктах вокруг Байкала. В результате в озеро попадают различные вещества, в том числе азот и фосфор из канализационных стоков, с пастбищ. Как следствие, в некоторых экологически неблагополучных прибрежных местах есть распространение водоросли спирогиры, которая вытесняет водоросли-эндемики, например водоросль-губку, которая фильтрует и очищает воду Байкала.

Во-вторых, проблема сточных вод прежде всего касается Селенги (крупная река, протекающая на территории Монголии и России, впадает в Байкал.— «Ъ-Наука»), которая несет в себе отходы деятельности человека. И в целом это проблема очистных сооружений, которые нужны как в части Селенги, так и в части населенных пунктов вокруг Байкала. При этом, если посмотреть на статистику и завершенный проект по сохранению Байкала в рамках нацпроекта «Экология», можно увидеть, насколько значителен оказался прогресс в решении этого вопроса за последние годы.

В Иркутске еще в 2023 году досрочно введены в эксплуатацию канализационно-очистные сооружения мощностью 220 тыс. кубометров в сутки. За время проекта площадь территорий, подвергшихся высокому и экстремально высокому загрязнению и оказывающих воздействие на озеро Байкал, снижена более чем на 214 га. На площади 143 га проведена биологическая рекультивация земель по ликвидации последствий отрицательного воздействия добычи угля. Ликвидировано 26 свалок и несанкционированных мест размещения отходов общей площадью более 55 га.

— Какие еще сейчас есть угрозы для озера? Вырубка лесов в их числе?

— Затянувшаяся проблема рекультивации БЦБК (в 2022 году правительство РФ и Федеральный экологический оператор заявили о смене метода ликвидации отходов Байкальского целлюлозно-бумажного комбината.— «Ъ-Наука»). Это затянувшаяся проблема, не решенная до сих пор. Ее комплексно решают на всех уровнях, например, Минприроды и «Росатом» занимаются вопросами рекультивации карт-накопителей и очистных сооружений комбината; вопросами экологии, социальными вопросами — руководство Иркутской области. Для рекультивации нужна замена оборудования — этого не произошло, а угроза от БЦБК для экологии Байкала достаточна велика до сих пор. 

Другой спор и другая проблема — в послаблении охраны озера в части рубки леса.

Напомню, что уже не один год обсуждается ряд поправок к закону «Об охране озера Байкал», которые предполагают частичную отмену запрета на рубку лесов (см. материал «У славного моря» от 15 декабря 2024 года.— «Ъ-Наука»). Целью поправок ставится решение социально-бытовых проблем жителей ЦЭЗ БПТ: это и снятие барьеров на строительство очистных сооружений, и возможность местным жителям в Цен—тральной экологической зоне Байкальской природной территории расширять кладбища и решать другие насущные проблемы. При этом у экспертного сообщества есть опасения, что послабления в том виде, в котором они прописаны сейчас, могут привести к злоупотреблениям и новым рискам для экосистемы озера. Например, это касается потенциального разрешения перевода лесных земель в другие категории и сплошных рубок. Безусловно, надо искать компромисс, чтобы сделать возможными и природоохранные мероприятия, и учесть интересы местных жителей, и предотвратить открытие ворот для злоупотреблений любыми послаблениями в законе об охране озера.

— Какие именно проблемы, связанные с развитием туризма на Байкале, вы видите?

— Да, мы наблюдаем всплеск внутреннего туризма. При этом ни для кого, даже для человека, не бывавшего на Байкале, не секрет, что есть проблема с туристами из Китая. В последнее время о ней мало говорят в СМИ, но проблема не исчезла. От китайского туриста почти никогда не остается дохода на внутренней территории из-за фактически нелегальной туристической деятельности. Но и внутренний туризм, безотносительно Китая, подчеркивает практически те же базовые проблемы: отсутствие очистных сооружений, качественной инфраструктуры — мест размещения, пеших троп, контроля потока туристов. Но по крайней мере последняя проблема со временем решается: сейчас на пропускных точках в национальных парках все довольно строго, парки внедряют технологические инновации для учета посетителей и оформления разрешений на вход, в том числе онлайн. Я не говорю о запрете туризма, я подчеркиваю, что в наших силах сделать так, чтобы минимизировать ущерб от туристического потока. 

— У вас есть понимание, как этого добиться?

— Во-первых, мы должны определиться со стратегией, что мы вообще хотим сделать с Байкалом, с этим уникальным природным объектом в будущем. Если мы хотим видеть в нем международный туристический кластер, то всю программу поддержки, сохранения и развития Байкала нужно планировать вокруг этой цели: выстроить необходимые законодательные и ресурсные условия, в том числе инвестиционные, чтобы способствовать достижению поставленной задачи. Я не говорю, что хочу создать кластер, не даю этому оценку, я говорю о том, что это может быть одной из стратегий. Либо второй вариант: Байкал — это научная лаборатория. И тогда акценты будут совсем другие с точки зрения привлечения туда ресурсов, экспертов, создания научных баз, проведения школ, формирования из ключевых посетителей грамотной заботливой аудитории. И тогда там уже не будут нужны большие гостиницы, парковки для машин, но будут нужны новые лаборатории, рабочие места для ученых и программы их поддержки. Но возможно, нужен сбалансированный, третий вариант, который включил бы и туристический потенциал, и научный. Вокруг ведь есть и Саяны, и Шумак, и, вероятно, нам совсем не обязательно нужны кемпинги у озера, а еще и развитие туристических маршрутов к горным походам.

Второй ключевой момент, на который мы должны опираться, определившись со стратегией,— это подготовленная среда. Если мы решили пускать туристов, то, чем более подготовленная для них будет среда, тем меньше будет антропогенный ущерб. При этом инфраструктура, безусловно, должна быть вписана в природную среду. Если Байкал застроится высокими гостиницами, он потеряет свою уникальность и не будет интересен туристам, которые едут туда за уникальной природной средой и самобытностью.

— Фонд «Озеро Байкал» ежегодно публикует отчет о своей работе, его мы ожидаем весной, но уже сейчас хочется опередить события и узнать, как вы провели прошлый год, изменилось ли что-то в плане поддержки научных и экологических проектов.

— В плане поддержки проектов мало что изменилось, и мы считаем это одним из главных достижений. Дело в том, что каждый проект, который финансирует «Озеро Байкал»,— это системная работа, она «переходит» из года в год. Десятки проектов, которые стартовали два-три года назад или даже пять лет назад и остаются с нами сейчас,— это десятки научных открытий, сотни рабочих мест, неоценимый вклад в изучение и сохранение Байкала. Например, мы продолжили финансировать проект по сохранению долговременного мониторинга Байкала «Точка №1» НИИ биологии Иркутского государственного университета. Эта работа ведется при нашем участии с 2016 года, а сам проект продолжается уже 80 лет и потому внесен в Книгу рекордов России как самая длительная программа регулярного экологического мониторинга в истории науки. Нам исключительно важно продолжать поддерживать «Точку №1» из года в год, потому что мы видим, что проект не получает стабильного финансирования, чтобы сохранять ученых и получение непрерывных данных о состоянии фито- и зоопланктона озера. 90% круговорота веществ и 95% потока энергии в озере Байкал проходят через толщу воды и населяющее ее планктонное сообщество. Таким образом, состояние всей экосистемы Байкала и качество воды напрямую зависят от функционирования планктона, и мониторинг отслеживает эти процессы.

— Насколько нам известно, ваш фонд привлек к поддержке этого проекта искусственный интеллект?

— Да, точнее, мы сперва привлекли в партнеры фонд «Мир вокруг тебя», чтобы обеспечить стабильное финансирование проекта, затем команду Yandex.Cloud и Maritime AI, разработчики которой внедряют в процессы мониторинга искусственный интеллект на pro bono основе. На данный момент в систему автоматического анализа загружено более 221 тыс. изображений зоопланктона из 604 проб, охватывающих период с 2013 по 2024 год. Партнеры предоставляют проекту свой интеллектуальный ресурс, свои знания алгоритмов и создают тот самый open source, чтобы необходимая технология существовала и впоследствии оптимизировала работу и время ученых. Для этого разработчики должны взаимодействовать с экспертами, которые являются носителями знаний по формам фито- и зоопланктона.

Самое важное в нашей работе, какого бы проекта мы ни коснулись,— это запросы ученых с байкальских территорий. Многие из них либо вообще не получают финансирования, либо получают его в крайне ограниченном виде и не имеют возможности изучать флору и фауну, вести текущую научную деятельность, не говоря уже о том, чтобы ориентироваться на какие-то проекты в перспективе.

Идея фонда изначально состояла в том, чтобы поддержать проекты, которые еще не реализованы на байкальских территориях, но которые возможны в силу его эндемичной среды,— это ведь настоящий клондайк потенциальных научных открытий.

— Фонд поддерживает программу сохранения и изучения эндемиков, вы упомянули об этом выше. Можете привести примеры из этой программы, проиллюстрировать ее фактами?

— Да, конечно. Например, в 2024 году при нашей поддержке продолжилась работа по исследованию водорослей — и ученые Байкальского музея Сибирского отделения РАН совершили научное открытие. С помощью молекулярно-генетического анализа им удалось получить доказательства в пользу существования еще одного вида водоросли draparnaldioides, ольхонского морфотипа. Этот род является индикатором чистой воды.

Полгода исследователи совместно с водолазами собирали образцы водорослей-эндемиков и в итоге смогли расширить экспозицию музея образцами редких видов, которые раньше не были доступны для показа. Полученные результаты об эндемичных водорослях Байкала уже пополнили международные базы данных о водорослях GenBank и AlgaeBase.

Или другой пример: мы продолжаем поддерживать программу по изучению байкальского тюленя — нерпы. Состояние популяции этого животного в какой-то мере отражает и состояние самого озера Байкал, ведь нерпа — это вершина пищевой цепи его экосистемы. Поэтому мы уже пять лет поддерживаем исследование нерпы совместно с Институтом проблем экологии и эволюции РАН под девизом «Сохранять нерпу равно изучать нерпу». Наше исследование помогает заполнить пробелы в научных данных, ответить на разные вопросы вокруг нее: какова численность, почему и как меняется популяция, почему нерпа мигрирует, что заставляет ее испытывать стресс, какие места она облюбовала, как на нее влияет человек. Все исследования проводятся неинвазивно, то есть гуманными методами, и их результаты ученые отслеживают в динамике.

— Если мы говорим «неинвазивно», мы подразумеваем, что ученые должны оставаться незаметными для животных?

— Именно так. Одним из принципов проведения экспедиции на Ушканьи острова, где исследователи изучали нерпу в 2024 году, помимо сбора научных данных была гуманность. Нельзя просто приплыть на лодках и начать пересчитывать нерп: очень важно не пугать и не мешать их ритму жизни. В том числе поэтому ученые используют дроны и ведут наблюдение максимально аккуратно, даже на труднодоступных для человека островах. Но работа ученых — это одно, а туристы на катерах и надувных лодках все же никуда не делись. Они подплывают близко к берегам и местам залежек нерпы, беспокоя животных. Ученые в том числе и с туристической активностью связывают сокращение количества учтенных во время экспедиции животных. В 2024 году оно значительно меньше, чем в 2020 или даже 2022 году: удалось учесть только 13 384 особи. Это немало, но все же.

— К слову о нерпах. Когда мы увидим фильм о них? Фонд «Озеро Байкал» анонсировал его как раз летом 2024 года, на старте очередной экспедиции…

— Уже скоро, мы заканчиваем финальные штрихи, сейчас лента на этапе постпродакшена. Думаю, весной фильм уже будет доступен широкой аудитории. Спасибо за вопрос, кстати, потому что это ведь не просто «фильм о нерпах», это новый шаг к публичности всей нашей работы. В прошлом году мы поняли, что деятельность фонда и ученых, в частности по вопросу изучения тюленя, нуждается в перезапуске: знаний накопилось очень много, но общей, ясной и, главное, доступной картины в сети нет. Да, если ты ученый, то по крупицам соберешь всю необходимую информацию, изложенную научным языком в разных источниках, в том числе в наших исследованиях. Но широкая аудитория доступа к этим знаниям лишена. И мы решили, что кино — тот язык, на котором мы сможем поговорить и с жителями байкальских территорий, и со всей страной, и даже со всем миром. Поэтому мы решились на первый в России научно-популярный фильм о байкальской нерпе — на такое художественное высказывание о работе ученых и о главном эндемике Байкала.

В фильме мы расскажем в том числе о работе ВНИРО — Всероссийского института рыбного хозяйства и других организациях, причастных к изучению нерпы, о динамике состоянии вида, об угрозах, которые сегодня существуют для тюленя, и о вызовах, которые стоят перед учеными. И главное, расскажем понятным языком.

— Корректно ли говорить, что главной угрозой для Байкала и его обитателей остается человек, несмотря на климатические и экологические изменения?

— Не совсем, это все-таки комплекс проблем и вызовов. Но вы правы, существуют угрозы и закономерности, которые связаны с деятельностью человека. Рост туристической нагрузки за последние несколько лет привел к росту количества мусора и подсветил проблему недостатка соответствующей инфраструктуры. Разумеется, это влияет на видовое разнообразие Байкала, на изменения среды обитания животных и растений, на их поведение. Или, например, неправильное поведение туристов — даже не в части мусора, а в части обращения с объектами природы на озере Ольхон — привело к исчезновению местного грызуна. Люди строили пирамидки из камней, чтобы загадать желания, и в результате был утрачен такой эндемик Байкала, как Ольхонская полевка, потому что терял свои запасы пропитания на зиму из-под камней.

Кроме того, присутствие человека, особенно туриста, часто приводит к вытаптыванию редких эндемиков — в уязвимом положении, например, оказались такие растения, как астрагал и черепоплодник.

— Черепоплодник?.. Довольно пугающее название.

— У многих такая реакция, но бояться нечего — это очень милое на вид растение, небольшого размера с листьями примерно до 12 см. Несмотря на свою скромность, оно по-настоящему потрясающее и уникальное во всех смыслах. Оно эндемик, но еще и реликт — ему около 60 млн лет. Форма его семян похожа на череп, потому у него такое название. К сожалению, туристы «дикарями» или в составе групп часто не распознают растение, вытаптывают его, повреждают транспортными средствами, особенно на квадроциклах. При этом систематизированных знаний о состоянии популяции этого реликта сегодня нет. Поэтому наш фонд в 2024 году поддержал проект Байкальского института по изучению популяции черепоплодника — ученые впервые с 2016 года смогли провести экспедицию, пройдя пешком почти 300 км юго-восточного побережья Байкала, и буквально вручную пересчитать более 70 тыс. особей этого растения. Вместе с исследованием Байкальского института в Бурятии мы поддержали и другой проект по исследованию редких и эндемичных видов растений — Прибайкальского нацпарка на западной стороне Байкала. Оба исследования показали, что черепоплоднику среди прочего угрожает нерегулируемый туризм.

— Как решить эту проблему?

— Управленческими решениями, основанными, например, на рекомендациях Прибайкальского нацпарка. Эксперты парка проанализировали меры по сохранению и восстановлению популяций трех редких эндемиков и пришли к выводу, который вполне легко реализовать с точки зрения управления. Нужно установить ограждения и перекрыть въезд для автомобилей на место обитания редких видов. Во-вторых, для сохранения популяции астрагала ольхонского на острове Ольхон необходимо присвоить заповедный статус тем песчаным массивам, где этот вид встречается,— это урочище Песчанка в заливе Нюрганская губа и песчаные отложения Улан-Хушинского залива.

Кроме того, важна просветительская работа, как, например, в случае Байкальского института. Оба проекта предусматривают подготовку и распространение информационных щитов, буклетов, календарей о редких видах. Мы очень надеемся, что это поможет и люди будут внимательнее к растению, которое может показаться сорняком под ногами, но на самом деле является уникальным и редким видом. Кроме того, сейчас также ведется работа над пополнением специальной цифровой базы данных, которая поможет дальнейшим исследованиям вида, обновлению Красной книги Бурятии и разработке стратегии по сохранению редких видов на Байкале.

— Антропогенная нагрузка на Байкал велика, в том числе из-за мусора. У фонда есть проект по раздельному сбору отходов в национальных парках. Насколько удачным оказался этот опыт? Все-таки одно дело — внедрить какую-то технологию в одном проекте, и совсем другое — распространить практику.

— Стоит пояснить, что и эта работа не началась в 2024 году, это тоже многолетний проект. С 2019 года фонд реализует программу по внедрению раздельного сбора отходов на особо охраняемых природных территориях. Мы начали создавать инфраструктуру в Забайкальском парке, продолжили в Национальном парке Чикой, теперь тиражируем эту практику в Прибайкальский парк. И мы видим, что эта практика набирает популярность: НКО по всей России стали помогать национальным паркам с внедрением раздельного сбора отходов. Но мы, конечно, себя считаем пионерами в этом вопросе, потому что мы первыми сделали исследование по морфологии отходов, выявили проблемы взаимодействия с региональным операторами, операторами по вывозу вторсырья. Мы участвовали в создании руководства АСИ (Агентство стратегических инициатив, поддерживающее самые масштабные проекты и инициативы в РФ.— «Ъ-Наука») по обращению с отходами на особо охраняемых природных территориях. Впоследствии мы адаптировали это руководство с учетом своего опыта и практик, которые собирали по всей России и за рубежом. С этим опытом мы продолжаем идти вокруг Байкала, участвуем в профильных мероприятиях, в том числе на площадках Министерства природных ресурсов.

И если вернуться к вашему вопросу, то опыт я бы назвала исключительно удачным. НКО по всей стране организуют фандрайзинг именно для внедрения раздельного сбора отходов на особо охраняемых природных территориях. Мы, в свою очередь, ежегодно отражаем практику и динамику по раздельному сбору в отчетах фонда и сегодня уверенно можем говорить, что благодаря практике раздельного сбора мусора на Байкале точно сделан вклад в минимизацию антропогенной нагрузки, снижен углеродный след, отходы направляются на переработку, а местные жители получили новые рабочие места. Последний пункт также очень важен, потому что мы со стороны фонда оплачиваем труд сотрудников нацпарков, которые участвуют в сортировке отходов, проверке мусорных баков, прессуют вторсырье.

— Какие у фонда планы на 2025 год? При таких объемах и масштабах работы едва ли получится упомянуть все, но хотя бы ключевые планы фонда — какие они?

— Продолжать и развивать программу по изучению и сохранению эндемичных видов — это ключевое. Мы берем под опеку помимо байкальской нерпы еще и северного оленя. Есть дикая краснокнижная особь, которая обитает на горном хребте Хамар-Дабан, и в наших планах — провести экспедицию, которая связана с продолжением изучения ореола обитания северного оленя, причин сокращения его численности, которое наблюдается последние 20 лет. Данный подвид северного оленя является важнейшим звеном экосистемы хребта Хамар-Дабан. Если сейчас не принять меры по изучению и сохранению данной локальной группировки, скоро мы можем потерять северного оленя как один из видов биологического разнообразия на Байкальской природной территории. Мы уже помогали Байкальскому заповеднику в установке фотоловушек для оленя, и сейчас у нас есть проект, разработанный на три года. 

Разумеется, мы продолжим нашу работу по изучению растений и хотим запустить дальнейшую инвентаризацию растений в Прибайкальском национальном парке, запустить экопросветительский проект, чтобы люди понимали, какие уникальные виды их окружают. В приоритете также поддержка проекта «Национальные парки без мусора».

— Есть что-то, что не получилось в 2024 году в работе фонда и о чем вы жалеете?

— Абсолютно все никогда не получается, по крайней мере в том виде, в каком ты задумываешь что-то на этапе идеи. Но это скорее о вызовах, чем о «разочарованиях», я, наверное, поспешила с громким словом. У нас в 2024 году получилось гораздо больше, чем мы рассчитывали, я не буду врать — год был очень продуктивный. Не получилось, возможно, только поменять оптику, через которую на нас смотрят корпоративные партнеры. Но речь ведь о масштабной задаче, едва ли она решится за год. Я объясню. В 2024 году мы взяли на себя просветительскую функцию в сфере законодательства, запустив «Регуляторный дайджест». Для наших сторонников мы на регулярной основе в соцсетях рассказывали об изменениях в законах, помогали настроить навигацию по нормативным документам. Эта работа продолжится и в нынешнем году, потому что мы считаем полезным не только рассказывать о наших полевых новостях, но и помогать. Но эта работа не финансируется со стороны корпоративных партнеров — мы можем ее развивать только за счет взносов попечительского совета и частных пожертвований, так как это интеллектуальный труд.

То есть полевые проекты всегда легко измеримы в качественных и количественных результатах, они более востребованы среди партнеров, более понятны широкой аудитории. Но что касается аналитической работы, в том числе законопроектов или социальных последствий,— это часто остается за рамками публичной кампании и требует большого интеллектуального ресурса, а значит, и поддержки этого ресурса. Преодолели ли мы эту сложность в 2024 году? Нет, нам это только предстоит.

Ольга Грибова