Михаил Трофименков о фильме Ивана Перестиани «Савур-могила»

Иван Перестиани (1870-1959) — это звучит гордо. "Пионер революционной романтики", "отец истерна", постановщик (по повести Павла Бляхина) "Красных дьяволят" (1923), воскресших в 1960-х в качестве "неуловимых мстителей". Как-то забылось, что у "Дьяволят" было в 1926 году четыре сиквела: "Савур-могила", "Преступление княжны Шаховской", "Наказание княжны Шаховской", "Иллан Дилли (Змеиное жало)". И к революции они имели куда меньшее отношение, чем к "угару нэпа", "красной пинкертоновщине" и, вообще, "нашему советскому цирку". В буквальном смысле: трех из "дьяволят" играли циркачи. Мишу — "мальчик без костей" Павел Есиковский, негра Тома Джексона, которого контрреволюционеры принимают за нечистого — сенегалец Кадор Бен-Салим, акробат, боксер и иллюзионист, Дуняшу — акробатка Софья Жозеффи. Их акробатизм компенсировала "дьяволица N 4" — Оксана, уминающая за раз пару сотен вареников и сыгранная Светланой Люкс, девушкой, что называется, "в теле". Оригинальный гендерный состав легендарной четверки был гораздо более сбалансирован, чем в версии Эдмонда Кеосаяна. Да и сам Перестиани — родом из блаженной эпохи неразделимости кино и балагана. Известный таганрогский артист, он играл в жестоких мелодрамах Евгения Бауэра и снял — среди многих прочих — фильмы "Любовь... ненависть... смерть..." и "Пляска скорби и суеты" (1918). Как многие "из бывших", он в 1920-х жаждал чего-нибудь революционного, но получалась цыганочка с выходом, изумительный горячечный бред. Пока банда мнимых слепых освобождала Махно из тюрьмы ВЧК, дьяволята смотрели авантюрный боевик с Перл Уайт и Антонио Морено. Титр констатирует: "Вошли в кино Дуняша и Миша, вышли Перл и Антонио". Отныне в роковые минуты борьбы с белобандитами герои будут восклицать "как в кинематографе" и вести себя вовсе по-постмодернистски: Миша в актерском раже перевоплотится, нацепив круглые черные очочки, в Махно. Фантасмагория достигает оргазма, когда хлопцы атаманши Маруси (Ара Быхова) пленят Дуню. Чудесным образом все бандиты примут красотку Жозеффи с распущенными кудрями и декадентским макияжем за вполне себе юного бойца-буденовца. И даже "бывший инок, брат Страхуил, недавно расстриженный за противоестественный блуд" облизнется: "нравится мальчик". Дальше — больше. Маруся велит вымыть "мальчика" душистым мылом и чуть не задушит Дуню насмерть, пытаясь завалить ее в койку. Рассвирепев, что не вышло, прикажет повесить ее на воротах. Да, я все понимаю про "экранную условность", но более лютой лесбийской сцены в мировом кино не было на протяжении, пожалуй, что первых семи десятилетий его существования. Пуще того: за хлопца бандиты принимают и Оксану, которую мнимый Махно выдает за своего писаря. Впрочем, в 1920-х удивительна была не только экранная, но и реальная реальность. Махно сыграл не кто иной, как Владимир Сутырин, оставшийся в истории СССР не только и не столько в качестве актера. Один из секретарей Троцкого, партийный критик-ортодокс, он в 1928-1932 годах возглавлял Всесоюзное объединение ассоциаций пролетарских писателей. Затем — в звании комбрига внутренних войск командовал лагерями на строительстве Беломорско-Балтийского канала и Нижнетуломской ГЭС, а в 1937 году был исключен из партии, но чудом не репрессирован. Это еще что: Владимир Кучеренко — Махно в "Красных дьяволятах" — вообще оказался налетчиком, за что его расстреляли, а имя в титрах переправили на Сутырина. Возможно, это легенда, но уж больно органичная для "ревущих двадцатых".