В соответствии с пожеланием столичного мэра Юрия Лужкова земля действительно горит под ногами. Не столько под ногами преступников, правда, сколько под ногами деятелей судебной реформы, и вообще юристов, ибо при таком размахе предписанной военно-полевой юстиции неясно, чем юристам вообще заниматься. Впрочем, судя по довольно кислой реакции общества и политиков на долгожданный указ и по итогам наблюдений за комической возней президентской администрации вокруг создавшегося неприличия, можно предположить, что в соответствии с нормами просвещенного авторитаризма до выдающихся злодейств дело как всегда не дойдет, а ограничится очередным скандалом.
Большинство возражений против указа были порождены "предрассудками, навеянными либеральной философией права", а также событиями древней и новой отечественной истории, показывающими, что отмена процессуальных гарантий и насаждение вне- или квазисудебной расправы над нехорошими людьми ни к чему хорошему не приводят. Критики военно-полевой юстиции вполне правы в оценке долгосрочных последствий чрезвычайщины, однако их аргументы оказываются недоходчивы для оппонентов, ибо те заранее отметают соображения долгосрочного характера и восклицают: "Нет, нет, нет, мы хотим сегодня! Нет, нет, нет, мы хотим сейчас!" Но даже и при отводе общефилософских аргументов, оставшиеся доводы вполне практического характера вселяют сильное сомнение касательно центрального тезиса сторонников указа — "не слишком юридично, но зато как полезно!"
Сиюминутную пользу принято искать в возможности обезвредить заведомого злодея без оглядки на стеснительные параграфы УК и УПК. Вопрос, однако, в том, что более стесняет милицию и судейских: параграфы закона или отсутствие воли к действию. При наличии твердой воли (которая якобы есть у правоохранительных органов) и поддержки общественного мнения (которая якобы есть тоже) решительные действия, очевидно, были бы возможны и без всякого указа: как Аль-Капоне в конце концов сел за решетку не по своей "профильной" бандитской статье, а всего лишь по обвинению в неуплате налогов, так ничто не мешало милиционерам находить у godfathers при обыске оружие или наркотики (что гарантирует срок), а дальше либо искать доказательства по собственно бандитской статье, либо ad infinitum навешивать дополнительные лагерные сроки — в случае с диссидентами такая задача представлялась органам вполне решаемой.
Рассуждая еще более цинично, можно заметить, что в связи с убийством Отари Квантришвили выдвигалась версия, что это дело рук спецотряда МВД по отстрелу "крестных отцов". Вроде бы версия не соответствует действительности, но интересно, что к самой возможности такого подхода общественность отнеслась с редким безразличием, да и вообще призывов отыскать и сурово покарать того, кто поднял руку на Квантришвили, слышно не было. Если органам было совсем невмоготу, то взять такую методику на вооружение им могло мешать лишь глубочайшее уважение к закону — в других случаях чаще отсутствующее. Попустительское безразличие общественности и прессы было гарантировано. Можно было и проще: судя по словам замминистра ВД Николая Егорова, речь идет о мероприятии длительностью в месяц на предмет посадки примерно трехсот человек. Знакомство с указом позволяет убедиться, что ни о каком правовом фетишизме и даже уважении к закону речи не идет, но даже и в рамках полного неуважения к закону можно было бы или объявить проскрипцию, включив в закрытый список искомые триста персон, или объявить чрезвычайное положение сроком на один месяц — по крайней мере это не означало бы тотальной (и бессрочной) отмены конституционных гарантий и вводило бы произвол хоть в какие-то рамки.
Наконец, сетования по поводу недопустимо гуманных УК и УПК выглядят несколько странными при обращении к практическому опыту хотя бы ГУВД г. Москвы. Покойный Квантришвили занимался филантропической деятельностью среди милиционеров и членов их семей, участвовал в торжественных мероприятиях актива ГУВД, жестом, словом и осанкой показывая, кто в доме хозяин. Не совсем ясно, какие именно статьи УК и УПК предписывали верхушке столичного УВД поддерживать с Квантришвили столь дружеское общение. Проведенная уже после издания указа операция "Ураган" продемонстрировала, что вышеупомянутые нежелательные предписания УК и УПК продолжают действовать: практически все назначенные к облаве злачные места оказались пустыми.
Истории с "Ураганом" и Квантришвили поучительны хотя бы уже потому, что даже в рамках чрезвычайщины указ представляет образец заведомо непрофессиональной чрезвычайщины. Организованная преступность по определению представляет собой сращивание преступных кругов и официальной власти (МВД тож), и в случаях, когда законодатель желает, не чинясь средствами, искоренять организованную преступность, он прибегает к услугам спецформирований, ибо объявление о необходимости чрезвычайных мер равносильно признанию того, что на полицейские формирования полагаться невозможно. Знакомство с мировым полицейским опытом (использование корпуса карабинеров в антимафиозных операциях на юге Италии, например) было невозможно для президентского аппарата по причине полной недоступности соответствующих сведений, президентские эксперты под руководством своего тогдашнего начальника Петра Филиппова еще в феврале с. г. подготовили доклад, в котором указывалось, что степень разложения местных органов МВД и практически повсеместное их сотрудничество с преступным миром делает невозможным проведение чрезвычайных мероприятий посредством простого расширения их полномочий. По мнению февральских экспертов, использование милиционеров возможно лишь в качестве подручных и то при условии отрыва их от привычной среды — посредством временной переброски курских милиционеров, допустим, в Смоленск для обеспечения конкретной массовой облавы. Для более серьезных ролей предполагалось создавать какой-то аналог итальянского corpo di carabinieri, т. е. антимафиозный спецотряд федерального подчинения. Хотя и данный способ далеко не блестящ, он по крайности позволяет добиться некоторого первоначального успеха — покуда не разложится соответствующее спецформирование. Использовать же для чрезвычайных операций заведомо разложившиеся структуры — значит сделать мероприятия в лучшем случае декоративными, в худшем — полностью поставить полицейские структуры под контроль мафиозных группировок, которые на основе указа станут сводить счеты частью с другими группировками, частью — с прочими физическими и юридическими лицами.
Впрочем, реакция общества и политиков оказалась лишенной энтузиазма: Дума порекомендовала отменить указ, в защиту которого выступили лишь такие малореспектабельные фигуры, как Травкин, Липицкий и Жириновский, взрыва популистских чувств, на который явно рассчитывала и верховная власть, и добивавшийся издания указа Юрий Лужков, не последовало. Тут власть явно не учла, что народ, возможно, любит популистские речи ("порядок на улицах", "колбаса по 2.20") , но куда меньше любит популистские мероприятия (милицейский мордобой и полное отсутствие колбасы по какой бы то ни было цене). Ну а при отсутствии у широких народных масс воли к взаимному гарантированному уничтожению посредством всенародной борьбы ("пусть горит земля etc.") — без каковой воли предприятие все равно обречено остаться пшиком — полицейские структуры, чтобы не попасть в положение крайнего, скорее всего займут выжидательную позицию, и дело кончится очередным ничем.
МАКСИМ Ъ-СОКОЛОВ