60 лет назад, в августе 1948 года, решением Политбюро были отстранены от работы семь членов Верховного суда СССР, включая председателя высшего судебного органа страны и его зама. Как выяснил обозреватель "Власти" Евгений Жирнов, коррупция, в которой обвиняли некоторых из них, в сталинской судебной системе была вполне распространенным явлением.
"Требовал пять тысяч рублей за освобождение арестованного"
О том, что закон что дышло — куда повернешь, туда и вышло, жители России знали во все времена. Столь же твердо знали они и о том, кто этим дышлом управляет и сколько берет за то, чтобы оно повернулось в нужную сторону. Судейское взяточничество веками служило предметом общественного обсуждения и осуждения. Но как только случалась какая-нибудь юридическая напасть, все — от крестьян до вельмож — отправлялись с подношениями к судейской братии.
Многочисленные попытки сделать суд более или менее честным и справедливым веками ни к чему не приводили. После судебной реформы второй половины XIX века и введения в Российской империи суда присяжных казалось, что в стране может появиться вполне цивилизованная юридическая система. Однако это ощущение тут же исчезало, стоило хотя бы чуть-чуть отъехать от крупных городов. В губернских столицах, тем более в уездных городках судопроизводство протекало в прежнем русле и прежнем ритме. Сидевшие на копеечном казенном содержании судейские чиновники продолжали кормиться от щедрот спорщиков в гражданских процессах и обвиняемых по уголовным делам.
Возможно, именно многовековая усталость от повальной судейской коррупции и заставила население новой, советской России поверить в то, что большевики, которые смели до основания всю прежнюю правовую систему, создадут другую, где будут судить по справедливости, а не по размеру кошелька.
Однако этим надеждам не суждено было сбыться. Новые судьи в ревтрибуналах руководствовались революционным же правосознанием и выносили решения, способные довести до умопомрачения любого старорежимного юриста. Пролетария, убившего классово чуждого гражданина, вполне могли приговорить к общественному порицанию. А отказавшегося выходить на общественные работы представителя свергнутых классов — к расстрелу. Появились и совершенно необычные приговоры. К примеру, новая власть приговаривала ценных специалистов, не желавших ее признавать, к высшей мере наказания условно.
Но главное оказалось в другом. Коррупция, о борьбе с которой так много говорили большевики, никуда не делась. Буквально в первые же дни после создания чрезвычайной комиссии Дзержинского выяснилось, что два ее следователя брали взятки за прекращение дел и освобождение арестованных. Что после этого можно было говорить об обычных, не облеченных высоким политическим доверием милиционерах, следователях и членах трибуналов? Например, в Петрограде член следственной комиссии ревтрибунала Алексеевский практически открыто вымогал взятки.
"Сторож у Барецкого, второго директора ресторана "Медведь",— сообщал в следственную комиссию Дзержинский,— подслушал разговор между Алексеевским и Барецким 19/XII-17 следующего содержания:
Алексеевский требовал у Барецкого 5 тысяч рублей за освобождение Леонарди (первого директора "Медведя"), арестованного за покупку поддельной печати".
Как водится, больше всего жалоб было на милицию, сотрудники которой вымогали взятки, продукты, самогон, "крышевали" подпольные притоны и бордели, а то и просто грабили мелких торговцев и зажиточных крестьян. Благо конфискации производились так часто, что вряд ли кто-нибудь мог отличить государственную выемку ценностей от частной. Не отставали от милиционеров и трибунальские следователи с чекистами, среди которых наблюдались массовые злоупотребления с арестами и освобождениями задержанных на протяжении всей гражданской войны. На общем фоне судьи смотрелись едва ли не ангелами. Но истина заключалась в том, что самые денежные клиенты до трибуналов просто не добирались. Их обирали еще во время задержания и следствия.
"Пьяная ездила верхом на нарсудье"
Вся эта вакханалия, казалось бы, должна была прекратиться с окончанием гражданской войны. Но военно-революционное время сменилось разрухой, во время которой милиционерам в глубинке перестали выдавать пайки и выплачивать зарплату. Не в лучшем положении оказались чекисты, следователи и судьи. И тут вдруг оказалось, что у судей есть огромное преимущество перед другими представителями правоохранительно-карательного сообщества. Они могли налагать штрафы за действительную или мнимую вину. А многие торговцы и самогонщики готовы были кормить и поить судей, чтобы избежать разного рода неприятностей. Причем картина не изменилась даже после введения НЭПа и появления в стране относительной финансовой стабильности.
В 1926 году, например, ОГПУ сообщало в ЦК о злоупотреблениях судей:
"Гомельская губ. В с. Красная Гора Клинцовского у. приехал из Клинцов судебный исполнитель Гарист взыскать по суду с гр-на Шевцова, компаньона частного кожевенного завода, некоторую сумму денег. Гарист взыскания не произвел и вечером пьянствовал в доме Шевцова.
Запорожский округ. Нарсудья Балаковского района налагает штрафы за всякие пустяки. Был случай, когда нарсудья оштрафовал одного крестьянина на 50 руб. за то, что тот стукнул сапогом о пол. Когда оштрафованный спросил о причине наложения штрафа, судья оштрафовал его еще раз на ту же сумму.
Амурская губ. В с. Ново-Воскресеновка Амурско-Зейского района нарсудья 1-го участка Ершов пьянствовал у спекулянтки и контрабандистки Карчемкиной. После попойки Карчемкина пьяная ездила верхом на нарсудье, об этом стало известно всей деревне".
К судейским работникам применяли самые разнообразные меры наказания. В том же обзоре говорилось:
"Майкопский округ. За 9 месяцев сменено 10 народных следователей, из которых предано суду: 4 — уголовному, 4 — дисциплинарному, 2 сняты как несоответствующие своему назначению.
Калужская губ. За период январь--февраль 1926 года привлечено к ответственности по различным статьям 13 работников нарсуда. Кроме того, за тот же период отстранено от должности 13 человек".
Но никакие меры наказания не помогали. Судьи продолжали пить и брать подношения.
В Москве считали, что самой эффективной мерой станет новая судебная реформа, которая позволит сделать судебную систему более стройной и управляемой. Но один из редких непьющих и принципиальных судей — председатель Владимирского губернского суда В. Кефалиди — писал в ЦК о том, что менять нужно не структуру, а кадры, причем почти поголовно:
"В органах юстиции можно встретить на ответственных должностях руководителями бывших волостных писарей и лиц, ранее работавших по писарской части в полиции, у земских начальников, в окружных судах и у мировых судей. Эти работники, по моему мнению, являются, безусловно, деклассированными, а если учесть, что они собой представляли до 1917 года на этой работе — а мы с Вами знаем их (это в отношении нечистоплотности),— то станет ясно, что пускать их на судебную работу не следовало бы. Все они пришли к нам в партию после 1917 года.
Имеет место до сих пор в органах юстиции протекционизм, дружество и, если грубо можно выразиться, собутыльничество; это последнее наносит чрезвычайный удар и партии, и соввласти.
До сих пор мы наблюдаем, как лица, выброшенные из органов юстиции одной губернии или области, направляются на ту же работу в другую губернию, в другую область; это ведет нас к быстрому разложению аппарата той местности, куда прибывает выброшенный.
Необходимо сейчас же начать строго пересматривать весь состав суда и прокуратуры и снять с работы руководящий состав суда и прокуратуры, ранее работавший при царском самодержавии волостными писарями, писарями полиции, окружных судов и т. д.".
В дополнение к этому Кефалиди предлагал вывести суды из-под контроля местных органов власти:
"Я считаю, что правительство наше сделало большой промах, недооценив работу органов юстиции и предоставив право (на основе положения о местных финансах) снабжения и зарплатой, и функциональными расходами местным органам власти. Этим оно окончательно поставило суд в зависимость от местной низовой советской власти. Мы имеем ряд моментов командования со стороны низового аппарата по конкретным делам и, наоборот, меньше политического наблюдения за работой суд. аппарата. Там, где судья крепкий, стойкий, там он вечно ведет борьбу за получение своевременной зарплаты, за получение своевременно сумм на функциональные расходы. Это опасное место, и его Центральный комитет партии должен будет во что бы то ни стало изжить".
В подтверждение своей правоты он писал:
"Я — работник суда в течение 10 лет, с первых дней его организации. Председательствуя в трибунале и суде, я достаточно изучил все его болячки. В губерниях Курской, Брянской, Орловской и ныне Владимирской, где я работал и работаю, гнойников не было, а это вот почему: стоит только председателю суда и прокурору взяться за выпивку — не надо даже систематического пьянства, как сейчас около него сгруппируются члены суда, пом. прокурора, несколько партийцев других организаций, и к ним сейчас же примкнет пара членов коллегии защитников, которым на руку это. Защита окружена нэпманской и антисоветской публикой, подготовит несколько проституток, а там вам — и розовый букет со всеми прелестями гнойника. Я в этой части являюсь трезвенником и, к стыду сказать, получал неоднократно упреки даже со стороны некоторых ответственных товарищей из Наркомюста, упрекавших меня в том, что я за рюмку водки выбрасываю из суда. Да, сознаюсь, и в будущем также буду делать, ибо я считаю, что судьи, которым вверены партией и властью миллионы людей, должны быть безусловно кристаллически-чистоплотными, трезвыми, иначе он судить других не имеет права".
Однако, по всей видимости, председатель Владимирского губсуда понимал, что его предложения вряд ли будут приняты, и потому просил перевести его из суда на другую работу.
"Если ЦК партии мне в этом откажет,— писал Кефалиди,— конечно, как дисциплинированный большевик я вынужден буду согласиться. Но заверяю Вас, что дорога от суда для меня ведет прямо в сумасшедший дом".
"Вымогала даже продовольственные карточки"
С конца 1920-х годов, с началом эпохи громких политических процессов, значение судей резко возросло. И многие руководители и торговые работники считали благом иметь прикормленного друга-судью. Правда, такая схема взаимодействия срабатывала главным образом в случае хозяйственных преступлений и мелких уголовных правонарушений. Но и это ценилось очень высоко. В Москву часто писали о том, что судьи вместе с прокурорами покрывают хищения председателей колхозов и заведующих торгами. Но даже если по фактам и назначалась проверка, как правило, она заканчивалась ничем. Судью в самом худшем случае переводили в другой район, а проворовавшийся руководитель получал небольшой срок. Ведь в это время главным критерием были политическая верность и политическая бдительность. Мелкие грешки в счет не шли.
Во время войны поток писем о судейских и прокурорских злоупотреблениях не уменьшился. Однако по большей части, если проступок не вызывал у населения сильного озлобления, опытному судье давали выговор и новую должность, поскольку более или менее квалифицированные судьи были на вес золота. Ведь в те годы отнюдь не редкостью были председатели судов, имевшие за плечами лишь неполное среднее образование и краткосрочные судейские курсы. Те же, кого все-таки увольняли из суда и прокуратуры, в скором времени приходили в адвокатуру. Так что люди, умевшие давать и брать при решении правовых вопросов, стали задавать тон в советской судебной системе. И вскоре после окончания войны поток жалоб настолько увеличился, что в ЦК решили приструнить зарвавшихся юристов. Начали с главного канала передачи взяток от подсудимых к судьям — адвокатов.
"В Московский городской коллегии адвокатов,— говорилось в докладе о проведенной в 1946 году проверке заявлений граждан,— выявлены факты вымогательства взяток со стороны ряда адвокатов, грубого попирательства ими права обвиняемых на защиту в суде и использования этих прав в корыстных целях.
Так, адвокат Тураева-Грачева Э. Я., по профессии актриса, с 1926 по 1942 г. работавшая в оперных театрах многих городов, ранее за взяточничество судимая, при защите прав осужденной Шаровой Е. А. вымогала с ее мужа Шарова А. И. взятку в сумме десяти тысяч рублей, из которых, как заявляла Тураева-Грачева, пять тысяч она отдаст прокурору. Шаров А. И. заплатил ей пять тысяч рублей, а вместо остальных отдал новый шерстяной костюм и крепдешиновое платье. С сестры осужденной — Гольцовой А. А.— она потребовала взятку в пять тысяч рублей, якобы необходимых для получения характеристики на Шарову. Гольцова А. А. вынуждена была дать ей тысячу рублей.
При защите подсудимого Таранова Н. Н. Тураева-Грачева получила с его жены две тысячи рублей, а с подсудимого Дубова В. С. взяла в день слушания дела в зале суда тысячу рублей. Тураева-Грачева в своих незаконных действиях опустилась до такой степени, что вымогала в качестве взяток даже продовольственные карточки с женщин, получавших их по беременности.
Адвокат Николаевский С. Я. (брат Тураевой-Грачевой), член ВКП(б), работавший до 1942 г. в управлении милиции г. Москвы, снятый с работы за злоупотребления по службе, также занимался вымогательством взяток. Николаевский получил с гр. Сады Р. С.— жены осужденного — 15 500 рублей, с жены осужденного Козлова З. Г.— девять тысяч рублей и с дочери подсудимой Мешановой А. Ф.— пять тысяч рублей.
При проверке также установлено, что инструкция Министерства юстиции СССР об оплате адвокатов за оказание юридической помощи населению, как правило, нарушается. Адвокаты вынуждают обратившихся к ним платить в кассу консультации в несколько раз больше, чем это положено по таксе. За малейшие услуги, оказываемые населению, в юридических консультациях взимается высокая плата. Так, за составление заявления или небольшой жалобы берется от 50 до 150 рублей. Оргбюро городской адвокатуры не только не ведет борьбы с поборничеством адвокатов, но своими действиями поощряет это зло, виновных в вымогательстве взяток не наказывает, общественного мнения против взяточников не создает".
Но наказание нескольких взяточников-адвокатов не произвело на юридическую общественность почти никакого впечатления. Ведь те, кто брал взятки в 1920-1930-х годах, уже заняли в судебной системе руководящие посты и, видимо, считали, что по-другому она функционировать уже не может.
Никого не напугали и аресты некоторых зарвавшихся взяточников из прокуратуры. В 1947 году МВД, к примеру, докладывало:
"Управлением милиции Ровенской области арестована за взяточничество быв. следователь Ровенской городской прокуратуры Мазина. Установлено, что Мазина получила взятки от директора государственной мельницы N3 г. Ровно Виюка — 470 кг муки за непривлечение его к уголовной ответственности по делу о расхищении муки; от владельца частного буфета в гор. Ровно Банникова — 8000 рублей за прекращение дела о нанесении им тяжелого ранения гр-ну Насенкову и от дезертира Побережного — 4000 рублей за прекращение на него дела".
"Предоставляли квартиры для встреч с преступным элементом и пьянок"
К 1948 году стало очевидным, что без громких расправ обойтись уже не удастся. Так что теперь в места, откуда приходило особенно много жалоб на судей, стали отправлять сотрудников Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б). После проверки Верховного суда Башкирии они докладывали:
"В Комиссию Партийного Контроля прислала заявление Абдулина Газета Валеевна, в котором сообщала, что зам. председателя Верховного суда Башкирской АССР Амирханов берет с преступников взятки и за это освобождает их из-под ареста и оправдывает по суду. Областной комитет ВКП(б) знает об этом, но мер никаких не принимает.
Проведенной на месте проверкой установлено. В начале 1948 г. в Башкирский обком ВКП(б) стали поступать сигналы о том, что работники Верховного суда БАССР по ряду следственных дел допускают вынесение неправильных приговоров и определений, направленных на оправдание уголовных преступников. В частности, такое заявление подала в обком ВКП(б) председатель обкома союза работников суда и прокуратуры т. Набиулина.
По этим сигналам обком ВКП(б) создал комиссию, которая в течение мая и июня месяцев 1948 г. провела тщательную проверку работы Верховного суда Башкирии. В процессе работы комиссией было установлено, что ряд работников Верховного суда Башкирии, а именно: члены Верховного суда Сайфутдинов, Каримов, Гильманов и зам. председателя Верховного суда Амирханов злоупотребляли служебным положением, брали взятки и за это освобождали от наказания уголовных преступников, вместе пьянствовали с осужденными и привлеченными к уголовной ответственности. В эту преступную деятельность были втянуты и технические работники Верховного суда, которые предоставляли свои квартиры для встреч этих работников с преступным элементом и пьянок.
Председатель Верховного суда Башкирии Хананов и министр юстиции Авзянов, имея сигналы о фактах аморальных явлений и злоупотреблениях среди работников Верховного суда, относились к этому либерально и глушили эти сигналы.
Бюро Башкирского обкома ВКП(б) 3 августа 1948 г. обсуждало этот вопрос на своем заседании и приняло следующее решение. За преступное отношение к порученному делу, бытовое разложение, связь с уголовными преступниками и получение взяток исключены из партии и сняты с работы зам. председателя Верховного суда Башкирии Амирханов, члены суда Каримов, Гильманов и Сайфутдинов.
Обком ВКП(б) также решил снять с работы председателя Верховного суда Башкирской АССР Хананова, а вопрос о его партийной ответственности рассмотреть после окончания следствия по делу.
За либеральное и беспечное отношение к сигналам об аморальных явлениях и злоупотреблениях работников Верховного суда министру юстиции БАССР т. Авзянову объявлен выговор".
Аналогичные проверки в других регионах показали, что подобную чистку можно устроить в любом областном или республиканском суде. А также в Верховном суде Союза. Проверка, проведенная там, показала абсолютно аналогичную картину. В решении Политбюро говорилось:
"Верховным судом СССР допущены необоснованные снижения мер наказания, особенно по делам об измене Родине и хищениях, что ослабляет борьбу с этими преступлениями. При рассмотрении гражданских дел имеют место формализм и волокита, отсутствует проверка материалов, что приводит к судебным ошибкам и вызывает справедливое недовольство трудящихся.
В деятельности Верховного суда укоренилась вредная практика рассмотрения судебных дел, продвигаемых ловкими адвокатами, минуя Верховные суды союзных республик. Так, в 1947 году судебная коллегия по уголовным делам рассмотрела 5596 дел, из которых 2925 дел не рассматривались в Верховных судах союзных республик. Значительное количество дел, рассматриваемых пленумом Верховного суда, не имеет принципиального значения и вносится на рассмотрение для снижения мер наказания.
Результаты рассмотрения судебных дел не обобщаются, члены Верховного суда в судебной работе предоставлены сами себе. Это приводит к тому, что разными судебными составами одной и той же коллегии нередко выносятся различные решения по аналогичным делам. Члены Верховного суда СССР не воспитываются в духе строгой ответственности за порученное дело, виновные в нарушениях законов остаются безнаказанными.
В Верховном суде СССР нарушаются требования закона о порядке рассмотрения судебных дел: часть его членов до недавнего времени работала над судебными делами в неслужебных помещениях, решения по судебным делам принимаются в присутствии прокурора, определения по судебным делам, как правило, оформляются и подписываются составом суда спустя длительное время.
При рассмотрении жалоб существует волокита. Только в судебной коллегии по уголовным делам имеется свыше тысячи нерассмотренных жалоб, поступивших еще в 1947 году. Разрешение жалоб фактически передоверено второстепенным работникам.
Проверкой вскрыты позорные факты злоупотреблений служебным положением некоторыми членами Верховного суда СССР и работниками его аппарата, которые за взятки снижали меры наказания и освобождали преступников. Состав консультантов засорен лицами, не внушающими политического доверия, в аппарате имеет место семейственность.
Заместитель председателя Верховного суда СССР т. Ульрих утратил чувство партийной ответственности за порученное дело, допустил серьезные политические ошибки в работе Военной коллегии и совершил проступки, порочащие его как коммуниста и председателя Военной коллегии. Члены Верховного суда СССР тт. Каравайков, Орлов и Добровольский допустили политические ошибки при рассмотрении дел об измене Родине и других контрреволюционных преступлениях. Ряд членов Верховного суда — тт. Гусев, Машков, Юргенев — не справляются со своими обязанностями".
В итоге все перечисленные судьи вместе с председателем Верховного суда СССР Иваном Голяковым были освобождены от постов. Но и это лишь на время уменьшило масштабы судейско-прокурорской коррупции. А вскоре все вернулось на круги своя. Различия в общесоюзной картине мздоимства были лишь в том, что в Средней Азии и на Кавказе брали помногу и наличными. А в европейской части страны — поскромнее, предпочитая товары и услуги. Главный рецепт эффективной борьбы с судейским взяточничеством предлагался потом еще не раз и практически не отличался от того, о котором писал в 1928 году судья Кефалиди,— снять с работы всех руководителей суда, имеющих коррупционный опыт. Но это так никогда и не было сделано.
ПРИ СОДЕЙСТВИИ ИЗДАТЕЛЬСТВА ВАГРИУС "ВЛАСТЬ" ПРЕДСТАВЛЯЕТ СЕРИЮ ИСТОРИЧЕСКИХ МАТЕРИАЛОВ В РУБРИКЕ АРХИВ