Слухи о депрессии все еще несколько преувеличены
-------------------------------------------------------
Ценовые и финансовые индикаторы указывают на то, что экономика России достигла депрессивного дна. Однако расчеты Ъ показывают, что гиперспад производства продолжается
Процесс примитивизации структуры производственного сектора экономики пока не остановился
Сопоставление различных макроиндикаторов дает разгадку этого ребуса. По нашей версии, данные Госкомстата о росте цен хронически занижаются на 1-2 пункта в месяц
Во втором полугодии экономика ощутит на себе последствия ошибок, допущенных при бюджетном планировании на 1994 год
Пока рост явной и скрытой безработицы демпфируется вторичной занятостью, но емкость этого сегмента рынка труда уже на пределе
Борьба с открытой безработицей может стать самой дорогой бюджетной программой
--------------------------------------------------------
Макроэкономика — вещь полезная
Почему? — Потому что макроэкономический анализ совершенно неожиданно приводит к предельно предметным для бизнеса выводам — либо "наводящим" на заработки, либо позволяющим избегать потерь. При этом отличие результатов макроподхода от конъюнктурных оценок заключается лишь в том, что первые связаны с более длительной перспективой, а не с сиюминутной ситуацией. Понятно, конечно, что работать на перспективу — менее азартно, чем делать деньги прямо сейчас. Но деньги сегодняшние и завтрашние очень легко приводятся к общему знаменателю — методом дисконтирования (подробно об этом — в инвестиционных обзорах Ъ). Поэтому отличие, перефразируя Остапа Бендера, не в деньгах, а только в их количестве: учитывая принцип дисконтирования, работать на перспективные деньги скорее может более крупный капитал.
Макроэкономическое резюме. Начнем с конца. Что мы имеем на сегодня?
На сегодня мы имеем:
в денежном секторе — снижающиеся темпы инфляции, снижающиеся процентные ставки, причем сейчас их соотношения таковы, что реальные процентные ставки положительны и высоки, чего раньше никогда не было. Курс доллара растет в последнее время медленнее внутренних цен, то есть рубль укрепляется. Правда, мы подозреваем, что данные по инфляции (в потребительском секторе) занижены. Поэтому оказывается, что реальные ставки в действительности ниже, а рубль на самом деле — еще дороже;
в реальном секторе — столь долго ожидаемая нами депрессия, похоже, откладывается, хотя темпы спада и в самом деле снижаются. При этом сколько времени еще будет рушиться и примитивизироваться промышленность — непонятно;
в сфере инвестиций — огромное недоинвестирование экономики по линии государственных капиталовложений, свертывание государственных инвестиционных программ, ухудшение инвестиционного климата из-за реальной дороговизны кредитов. При этом на фондовом рынке — разброд и шатание: сегмент банковских акций стагнирует, на рынке публичных бумаг полная неясность, сегмент акций приватизированных предприятий и рынком пока, строго говоря, назвать нельзя — за исключением горячечного роста котировок акций небольшой группы очевидно для всех недооцененных предприятий, главным образом нефтяных;
в социальной сфере — начинающийся переход безработицы из латентных форм в открытую, катастрофические последствия которого пока сдерживаются бурным развитием вторичной занятости. Тем не менее неприятнейшие спутники тяжелой безработицы — тотальное падение производительности труда и сильнейшая дифференциация доходов — видны уже вполне отчетливо.
Интерпретация макроэкономического резюме. А что из всего этого следует? — Очень многое.
Во-первых, тенденция снижения ставок и инфляции указывает на то, что сфера финансов — уже не столь сладкий бизнес, как это было в период быстрого разгона инфляции. Теперь финансистам придется либо сильно крутиться и очень квалифицированно играть на широко расплодившихся финансовых инструментах, либо обращать свои взоры в иные сферы бизнеса.
В какие? — Поскольку в торговле конкуренция уже тоже обострилась до предела, то ясно, что в производство, от этого просто некуда деться.
Во-вторых, из-за продолжающегося укрепления рубля по отношению к доллару постоянно повышается эффективность импорта. Однако долго это, по-видимому, не продлится: судя по недавнему заявлению Виктора Геращенко о завышенном курсе рубля и последовавшим за этим событиям на ММВБ, в ЦБ осознали губительность импорта для национальной промышленности и приняли меры. Как это отразится на экспортно-импортном бизнесе — понятно и без объяснений.
В-третьих, экспансия финансового капитала в реальный сектор из-за происходящих в инвестиционной сфере процессов может сильно осложниться. Резкое сокращение спроса на продукцию инвестиционного назначения после свертывания государственных капиталовложений приведет к дальнейшему сокращению ее и так уже небольшого выпуска. А это приведет к тому, что едва ли не все — начиная от станков и кончая обоями — придется очень задорого ввозить из-за рубежа.
В-четвертых, в условиях высоких реальных ставок и снижающейся инфляции меняется инвестиционная схема. Заемный капитал становится все менее выгодным, зато повышается привлекательность собственного и особенно акционерного капитала. Это сулит обострение конкуренции инвесторов за деньги акционеров, тем более резкое после известных скандальных событий на рынке публичных акций.
В-пятых, события на фондовом рынке могут оказаться
самыми непредсказуемыми. В сегменте предъявительских бумаг неприятности подстерегают прежде всего "нахальные" — быстрорастущие при небольшом спрэде — бумаги: они всей своей сущностью провоцируют инвесторов к рискованным спекуляциям, чреватым массовым сбросом этих бумаг с последующим "обнулением" их курсов.
Серьезные опасения вызывает и судьба рынка акций приватизированных предприятий. Ясно, что акции "лежачих" предприятий не всплывут — по крайней мере в обозримой перспективе. Однако на этом туманном рынке время от времени будут появляться анклавы быстрорастущих бумаг, такие как нынешний сегмент акций нефтяных компаний или подозреваемый в перспективности сегмент акций предприятий цветной металлургии. Но и эти акции, базирующиеся, казалось бы, на мощном фундаменте реального производства, также могут рухнуть — стоит лишь чрезмерно разгорячить их рынок и слишком задрать курс. И такие резкие перепады просто неизбежны, ведь многократная недооценка подталкивает бумаги к бурному росту, а продолжающая свертываться экономика — все-таки к падению.
В-шестых, в вопросах обеспечения вновь затеваемого (или развиваемого) бизнеса необходимым персоналом на глазах смещаются акценты: с одной стороны, ищущих работу становится все больше — с другой стороны, их квалификация (в среднем) становится все ниже. При этом предпринимателя, способного и желающего создать сколько-нибудь заметное число рабочих мест, скоро будут очень любить региональные и местные власти — особенно в районах так называемой "очаговой" безработицы. А любовь властей — приобретение очень неплохое. Денег-то они, разумеется, не дадут, но вот разного рода льготы...
Пожалуй, достаточно. Мы надеемся, что и эти краткие соображения доказывают, что макроэкономический анализ — вещь небесполезная. Ну так и примемся за него, благословясь.
Промышленный спад: ни Богу свечка, ни черту кочерга
В прошлом обзоре макроэкономики (Ъ #15) эксперты Ъ сделали предположение о возможности скорого перехода экономики в состояние депрессии. При этом вожделенное состояние экономической депрессии характеризуется вполне определенными признаками, к числу которых относятся стабилизация промышленного производства (на уровне "депрессивного дна"), снижение темпов инфляции, снижение процентных ставок. Поэтому, если следить за экономическими индикаторами, то можно своевременно идентифицировать как момент начала перехода к состоянию депрессии, так и момент наступления самой депрессии (каковые "моменты" будут, разумеется, достаточно размытыми). Если же развитие идет по другому пути, то и это должно быть отражено в экономических индикаторах. В любом случае, имея систему адекватных экономических индикаторов, можно решать задачу идентификации текущей экономической ситуации, или, проще говоря, понять, что же происходит в экономике в настоящее время.
Ситуация второй половины 1993-го — начала 1994-го годов идентифицировалась на страницах Ъ неоднократно и достаточно четко: период последовательной дефляции (декабрь 1992-го — август 1993 года) в конце лета — начале осени 1993 года сменился периодом перехода экономики к быстрому спаду. Темпы свертывания промышленности ускорились до беспрецедентных значений (см. графики 1 и 2), и спад приобрел самовоспроизводящийся инерционный характер. Произошел крайне интенсивный структурный сдвиг регрессивного характера — доля перерабатывающей промышленности в экономике резко уменьшилась (см. графики 5 и 6). Одновременно наблюдалась достаточно устойчивая тенденция снижения темпов роста цен. Спад производства, обостривший проблему финансов предприятий, сам стал фактором, автоматически сдерживающим рост цен, что особенно характерно для периодов депрессии. В сложившихся условиях начался и быстрый переход безработицы в открытую форму. Вместе с тем именно в силу столь высоких темпов промышленного спада, установившихся в ноябре 1993 года, этот переходный период не мог продолжаться дольше, чем несколько месяцев. Он неизбежно вскоре должен был смениться чем-то лежащим в интервале от полной деградации до остановки промышленного спада на уровне "депрессивного дна".
А теперь попробуем как-то квалифицировать это "что-то" применительно к ситуации последних месяцев. Для этого, как обычно, обратимся к индикаторам.
На графике 1 приведены кривые индексов промышленного производства с исключением сезонной составляющей и без ее исключения (все индикаторы промышленного производства построены экспертами Ъ по данным правительственного Центра экономической конъюнктуры), а на графике 2 — кривая изменения индекса промышленного производства (с исключением сезонной составляющей) по отношению к предыдущему месяцу.
Все графики помесячной динамики индексов промышленного производства (но не их темпов) построены в логарифмическом масштабе: прямая соответствует падению (росту) индекса с постоянным темпом, изменение наклона кривой соответствует изменению темпов падения (роста) индекса. Необходимость использования логарифмического масштаба вызвана тем, что при столь большой глубине спада, которую демонстрируют многие индексы, продолжающееся падение со значительными темпами в обычном (линейном) масштабе выглядит как замедление, а это способно ввести в заблуждение.
Эти индикаторы показывают довольно любопытную картину. Как мы писали еще в прошлом макрообзоре, уже в феврале проявились признаки замедления промышленного спада. Однако в последующие месяцы (до июня включительно) темпы спада, вместо того чтобы замедлиться еще сильнее (как это предполагал сценарий вхождения в состояние депрессии), взяли и стабилизировались на уровне, примерно соответствующем всему периоду реформ (около 25% в годовом измерении). Таким образом, на протяжении пяти месяцев (с февраля по июнь включительно, а это — немалый срок) события развивались так, что нельзя было говорить ни о новом значительном ускорении темпов промышленного спада (поскольку 25% все-таки вдвое меньше, чем 52% годовых, характерные для периода кульминации промышленного спада с ноября 1993-го по январь 1994 года), ни о его заметном замедлении (поскольку спадом с годовым темпом в 25% при всем желании никак нельзя пренебречь). И хотя, по предварительным данным, в июле спад промышленного производства значительно замедлился, развитие событий в феврале-июне дает основания говорить о некой новой реальности, которая заслуживает самостоятельного рассмотрения, а не только как миг между прошлым (спадом) и будущим (депрессией).
Кстати, глубина уже произошедшего спада первой половины 1994 года такова, что даже если с июля наступит стабилизация промышленного производства (с поправкой на сезонный фактор, разумеется), то промышленный спад за 1994 год составит около 28% от среднего уровня 1993 года (см. графики 3 и 4). Это важно, поскольку, согласно этой оценке, спад за 1994 год по сравнению с 1993 годом будет куда более глубоким, чем это прогнозировалось Минэкономики (12% в лучшем случае, 20% — в худшем, см. график 4) и было заложено при расчете доходной части бюджета (к этому мы еще вернемся). Еще раз отметим, что глубина спада в среднем за 1994 год может быть меньше только в том случае, если во втором полугодии текущего года начнется промышленный подъем (повторимся, с поправкой на сезонный фактор, поскольку сезонный-то подъем, мы надеемся, и так начнется).
Структурная перестройка промышленности
Итак, динамика производства по всей промышленности в целом в последние месяцы ставит больше вопросов, чем дает ответов. Для того чтобы понять, что же происходит сейчас в промышленности, обратимся к анализу структурных сдвигов.
Интенсивность структурных сдвигов. На графике 5 приведен индекс интенсивности структурных сдвигов в промышленности, который показывает, как быстро происходят изменения в соотношении отраслей промышленности — добывающих
и перерабатывающих, производящих промежуточный и конечный продукт. Чем больше значение этого показателя, тем быстрее происходят структурные изменения, и наоборот.
Первый из приведенных на графике 5 максимумов интенсивности структурных сдвигов приходился на лето 1992 года — период кульминации кризиса неплатежей. Разрешение платежного кризиса осенью 1992 года приостановило общий спад производства и одновременно снизило интенсивность структурных изменений.
Как видно из графика 5, резкое усиление спада в июле 1993 года сопровождалось новым значительным ускорением структурных изменений в промышленности, которые стали особенно быстрыми с ноября. Этот структурный сдвиг определялся ускорением спада в машиностроении, химической и нефтехимической промышленности, легкой промышленности, промышленности строительных материалов (последние две отрасли — с октября), то есть помимо конечных отраслей (машиностроения, легкой и пищевой промышленности) спад сильно затронул и промежуточные отрасли (химическую и нефтехимическую промышленность, промышленность строительных материалов).
После января 1994 года, т. е. с замедлением темпов промышленного спада, интенсивность структурных сдвигов, как и следовало ожидать, также снизилась. Однако в дальнейшем, примерно с апреля, интенсивность структурных изменений вопреки всяким ожиданиям вновь возросла, причем значительно (см. график 5). Поскольку под состоянием депрессии принято понимать состояние в первом приближении равновесное, то для него значительные структурные сдвиги никак не должны быть характерны — завершение перехода к депрессии должно сопровождаться снижением интенсивности структурных изменений. А вот то, что реально происходило в последние месяцы, сопровождалось их ростом. Попробуем разобраться в этом феномене — взглянем более пристально на экономические индикаторы.
Соотношение производства продукции разной степени переработки. Индекс интенсивности структурных сдвигов, приведенный на графике 5, показывает, как быстро происходят структурные изменения, но не дает представления о качественной стороне произошедших сдвигов (он определяет их скорость, но не показывает направления). В то же время направленность структурных сдвигов может носить как характер "утяжеления" структуры промышленного производства, когда доля производимой продукции высокой степени переработки падает (в наших условиях такие структурные сдвиги можно квалифицировать как регрессивные), так и обратную направленность, когда доля продукции высокой степени переработки повышается. При этом особо подчеркнем, что в период спада рост удельного веса более технологичной перерабатывающей промышленности — вещь тоже неприятная, она свидетельствует о том, что добывающие отрасли в данный момент "проседают" еще быстрее.
На графике 6 показан индекс, дающий оценку качества структурных сдвигов в промышленности в указанном смысле. Для этого каждому из видов промышленной продукции (на основе которых получены индексы промышленного производства и интенсивности структурных сдвигов) были присвоены баллы, отражающие положение соответствующего продукта в передельном цикле (от нуля, соответствующего сырью, до единицы, соответствующей конечной продукции). Оценка качества получена как среднее из этих баллов с весами, соответствующими производственной структуре в конкретный момент времени, и дает средний балл для всей выпускаемой продукции.
Результаты расчетов, приведенные на графике 6, показывают переход к утяжелению структуры производства с августа 1993 года, причем осенью темпы такого утяжеления резко ускорились. В ноябре глубина утяжеления превысила предыдущий минимум в августе-сентябре 1992 года, после чего обозначился переход на другой, еще более низкий "тяжелый" уровень. Все это, казалось, вполне укладывается в схему перехода экономики к состоянию депрессии.
Однако последний из рассматриваемых нами периодов (с февраля 1994 года) сопровождается по-прежнему утяжелением структуры производства, хотя и не таким быстрым, как в ноябре 1993-го — январе 1994 года. Складывается впечатление, что процесс интенсификации спада промышленного производства и утяжеления его структуры не завершился после января 1994 года, а лишь несколько замедлился. А это наводит на мысль о том, что и причины столь сходной в качественном плане динамики индикаторов в этих двух периодах качественно одни и те же. Основная причина спада второй половины 1993 года состояла в последовательном и длительном проведении политики денежных ограничений. Нам кажется вполне уместным предположить, что основной причиной нынешнего этапа спада производства и утяжеления его структуры является переход к реально положительным — и достаточно высоким — кредитным ставкам, которые для промышленных предприятий оказались ничуть не выносимее давешних денежных рестрикций.
Рассмотрим здесь же динамику индексов промышленного производства отдельно для продукции высокой и низкой степени переработки на фоне производства по промышленности в целом (графики 7 и 8). Сопоставление этих индексов показывает, что оба периода дефляции (январь-июль 1992 года и начиная с декабря 1992 года) оказывали воздействие прежде всего на производство конечной продукции, ускоряя темпы его спада. Производство сырья и промежуточной продукции демонстрирует существенно более плавную динамику, в то время как производство конечной продукции изменяется более скачкообразно, быстрее откликаясь на перемены в экономической политике. Наступление периода депрессии должно было бы сопровождаться замедлением темпов спада всех трех приведенных на графике 7 индексов. Реально же мы видим примерную стабилизацию темпов спада для всех индексов, причем темпы спада продукции высокой степени переработки и в последние месяцы продолжают оставаться более значительными, чем для продукции низкой степени переработки (см. также график 8). Таким образом, рассмотренные индикаторы показывают отличие периода февраля-июня 1994 года от предшествующего ему полугодия лишь в количественном, но никак не в качественном плане.
Изменения отраслевой структуры промышленного производства. На графике 9 показаны изменения отраслевых индексов промышленного производства за период с января 1990-го по июнь 1994 года, т. е. за весь период реформ. Отрасли на графике 9 расположены в порядке, примерно соответствующем передельному циклу: от отраслей, производящих первичную продукцию, к отраслям, производящим конечную продукцию. Как видно из графика, производство в легкой промышленности и машиностроении претерпело наибольший спад — "докатившись" до менее 30% от уровня января 1990 года, т. е. оно снизилось более чем в три раза. Лесная и деревообрабатывающая промышленность, промышленность строительных материалов и конструкций, химическая и нефтехимическая промышленность претерпели спад примерно до 33-40% от уровня января 1990 года, т. е. в 2,5-3 раза. Производство в черной металлургии, пищевой промышленности и цветной металлургии в настоящее время характеризуется значениями 48-58% от уровня января 1990 года. Топливно-энергетический комплекс претерпел наименьший спад и сохранил почти три четверти объема производства от уровня января 1990 года. Таким образом, график 9 демонстрирует ярко выраженные структурные характеристики промышленного спада в целом за все время реформ: экономика приняла откровенно сырьевой характер.
Динамика производства в отраслях промышленности. На графиках 10-13 показана динамика отраслевых индексов промышленного производства. Эти графики показывают неравномерность промышленного спада в отраслевом разрезе (все они для удобства сопоставления построены в одинаковом масштабе).
Новым явлением последних месяцев следует признать ускорившийся спад в топливно-энергетическом комплексе (см. график 10): добыча угля, газа и производство электроэнергии с
зимы плавно снижаются, что, впрочем, учитывая общую ситуацию в экономике, представляется вполне естественным. Несколько иная картина наблюдается с добычей нефти: после длительного периода плавного снижения объемов добычи и резкого спада в феврале, обусловленного спросовыми ограничениями, добыча нефти стабилизировалась и даже немного растет. В целом же ТЭК характеризуется гораздо меньшей глубиной спада за все время реформ, чем другие отрасли промышленности. В этом нет ничего удивительного, поскольку масштаб энергопотребления, помимо потребностей промышленности и экспорта, определяется еще и всем существующим объемом производственной и особенно непроизводственной инфраструктуры, запросы которых в энергии меньше зависят от спада.
В черной металлургии (см. график 11) заметны явные признаки стабилизации и даже роста (по экспортоспособной продукции первых переделов). В цветной металлургии в последние месяцы наблюдается некоторое снижение уровня производства. Однако оно, во-первых, не слишком значительное, а во-вторых, на протяжении последних двух лет подобные спады случались достаточно регулярно и столь же регулярно сменялись подъемами, совершая колебания около квазипостоянного уровня.
В машиностроительном комплексе и в химической и нефтехимической промышленности после высоких темпов спада, которые продержались почти год (с середины 1993 года), наметились определенные признаки стабилизации (см. графики 11 и 12). Лесная, деревообрабатывающая и целлюлозно-бумажная промышленность после некоторого ускорения темпов спада в начале текущего года в последние месяцы также демонстрирует признаки замедления спада.
Промышленность строительных материалов и конструкций весной стабилизировалась, после того как за осень и зиму сбросила треть своего уровня (график 13).
Спад в пищевой промышленности идет примерно теми же темпами, что и в промышленности в целом (график 14). А вот легкая промышленность вновь не устает удивлять: с прошлой осени она претерпела двукратный спад, т. е. значительно более глубокий, чем в первой половине 1992 года — сразу после либерализации цен. На динамику снижения уровня производства в легкой и пищевой промышленности по-прежнему оказывает влияние конкуренция со стороны импортной продукции, возросшая в связи с искусственным укреплением рубля, начавшимся с середины 1993 года и продолжающимся и поныне (подробнее насчет "и поныне" — ниже).
"Точки роста" и "черные дыры", или что означает замедление темпов промышленного спада. Отраслевые индексы промышленного производства (графики 10-13) в последние месяцы уже не демонстрируют столь однозначно трактуемой ситуации, когда опережающими темпами падало производство в отраслях, производящих конечную продукцию, при относительном благополучии в отраслях, производящих промежуточную продукцию. В ситуации последних месяцев отрасль не всегда можно рассматривать как единое целое в том смысле, что динамика производства разных видов промышленной продукции, производимой отраслью, может очень сильно отличаться от динамики усредненного значения (т. е. индекса) по отрасли в целом. Это означает, что анализ только лишь отраслевой структуры во многом перестал адекватно отражать происходящие структурные сдвиги. В самом деле, проведенный выше разбор динамики отраслевых индексов промышленного производства не дает ясного ответа на вопрос о том, что же все-таки означает происшедшее в феврале замедление темпов промышленного спада.
Формы замедления темпов промышленного спада могут быть разные. Наиболее желательной формой было бы возникновение очагов (точек) роста в промышленности. Если бы таковые возникли, их можно было бы обнаружить, выявляя растущие виды промышленной продукции и выстраивая их в определенные технологические цепочки. Ведь в конце концов когда-то должно же начаться оживление, а оно начнется не по всему фронту, а очагами. Следовательно, наладив соответствующий анализ, можно надеяться не пропустить тот важный момент, когда станут появляться устойчивые точки роста, информация о которых крайне важна для любого инвестора.
Эксперты Ъ предприняли попытку найти и проанализировать гипотетические точки роста в промышленности. Под точками роста (точнее говоря, под подозреваемыми в этом качестве) понимаются такие виды и группы видов промышленной продукции, для которых заметен рост производства в натуральном выражении (с учетом сезонной корректировки) в самые последние месяцы. Проведенный экспертами Ъ анализ позволил выделить следующие точки роста:
— экспортоспособное производство: нефть; полуфабрикаты, произведенные на предприятиях черной металлургии, а также требующаяся для них железная руда, уголь для коксования; синтетический аммиак, минеральные удобрения; газетная бумага;
— частичное восстановление после провала в конце 1993-го — начале 1994 года производства промышленной продукции, ориентированной на потребление в сельском хозяйстве: продукция машиностроения (тракторы, в основном маломощные, зерноуборочные комбайны, мотоциклы); шины для сельскохозяйственных машин; минеральные удобрения (еще одна причина роста — экспортная ориентация). Следует отметить, что частичное преодоление последствий провала еще не дает оснований ожидать дальнейшего роста. Поэтому эту группу видов промышленной продукции трудно квалифицировать даже как гипотетическую точку роста — потенциал ее весьма ограничен и к июлю, похоже, он уже был исчерпан;
— отдельные виды строительных материалов: цемент, кровельные материалы (листы асбестоцементные, мягкие кровельные и изоляционные материалы), лакокрасочные материалы. Складывается впечатление, что рост просматривается для тех строительных материалов, которые используются в большей степени для ремонта;
— водка и ликеро-водочные изделия. Здесь наблюдается частичное преодоление последствий провала, спровоцированного увеличением акцизов в конце 1993 года. Как и в случае с продукцией, ориентированной на сельское хозяйство, это еще очень и очень сомнительная точка роста.
Вместе с тем в промышленности просматриваются многочисленные "черные дыры", под которыми понимаются такие виды и группы видов промышленной продукции, производство которых в натуральном выражении (с учетом сезонной корректировки) уже сократилось как минимум втрое от дореформенного уровня и на протяжении последних месяцев продолжало падать. В эти "дыры" проваливаются многие виды промышленной продукции, с тем чтобы если и появиться вновь в объемах, сопоставимых с дореформенными, то очень нескоро. Сейчас наблюдаются следующие "черные дыры":
— сортовая продукция черной металлургии;
— станки и оборудование;
— строительная техника;
— некоторые виды продукции химической промышленности: синтетические красители, целлофан, химические волокна и нити, синтетические каучуки, шины, кинофотопленка, кормовой микробиологический белок, синтетические моющие средства;
— некоторые виды строительных материалов и продукции для строительства: панели и другие конструкции для крупнопанельного домостроения, отопительные радиаторы и конверторы, ванны, раковины, мойки, краны-смесители, легкие металлические конструкции, строительное стекло, кабели городской телефонной связи, деловая древесина, круглые лесоматериалы, пиломатериалы;
— электробытовая техника;
— товары для досуга: магнитофоны, видеомагнитофоны, радиоприемники, гальванические элементы и батареи, фотоаппараты, велосипеды, лыжи. На подходе — телевизоры;
— отдельные виды продукции пищевой промышленности: цельномолочная продукция, рыбные консервы, маргарин и маргариновая продукция. На подходе — животное масло;
— большинство видов продукции легкой промышленности.
Приведенный перечень видов промышленной продукции, предположительно относящихся к точкам роста, является не слишком уж представительным, особенно если сопоставить его с перечнем "черных дыр". Кроме того, потенциал некоторых гипотетических точек роста не слишком велик. Следовательно, пока можно говорить не о скором начале стабилизации, а лишь о завершении периода обвала. Наблюдающееся замедление темпов промышленного спада обусловлено не возникновением мощных очагов роста, а следующими обстоятельствами: во-первых, доля устойчиво падающих видов продукции ("черных дыр") в общем объеме промышленного производства автоматически снижается (спад на то и спад, что он не может быть постоянно большим, абсолютные размеры спада по мере свертывания производства уменьшаются), и они перестают оказывать заметное влияние на объем производства в целом, уступая эту роль тем видам промышленной продукции, производство которых более стабильно (или снижается относительно медленно); во-вторых, производство некоторых видов продукции, испытав чрезмерно резкий спад в предшествующие месяцы, возвращается к своей более долгосрочной плавно падающей тенденции.
Проведенный анализ еще раз показал, что спад производства конечной продукции не в полной мере компенсируется спадом производства сырья и промежуточной продукции. Это является отражением процесса реструктуризации технологических связей: происходит экспортная переориентация сырьевых и промежуточных потоков и упрощение производства для внутреннего потребления. Таким образом, несмотря на спросовые ограничения на конечную продукцию, продукция низкой степени переработки не проявляет тенденции к свертыванию тем же темпом, что и производство конечной продукции. Произошел переход на новый устойчивый уровень пропорций между производством сырья, промежуточной и конечной продукции, соответствующий примитивизации структуры промышленного производства.
Динамика структурных индексов промышленного производства. Как мы выяснили, анализ только лишь отраслевой структуры во многом перестал адекватно отражать происходящие структурные сдвиги. Поэтому рассмотрим еще один структурный срез. На графиках 14 и 15 приведены кривые структурных индексов промышленного производства, показывающих динамику производства промышленного оборудования, строительных материалов, сырья и материалов, потребительских товаров краткосрочного и долгосрочного пользования. Хорошо видно, что на рассматриваемом переходном периоде впечатляющий провал претерпело производство промышленного оборудования. Менее всего на изменения экономической политики реагировало производство сырья и материалов. Интересно также отметить, что падение производства потребительских товаров долгосрочного пользования, замедлившись было в начале года, вновь продолжилось в последние месяцы.
Завершая анализ структурных сдвигов в промышленности, можно констатировать следующее. Во-первых, переходный период, начавшийся в период дефляции со второй половины прошлого года, сопровождался гигантским структурным сдвигом регрессивного характера. Больше всего пострадало производство продукции конечного спроса и инвестиционного назначения. Во-вторых, структурный сдвиг принял новые формы: его нужно рассматривать не только как сдвиг между отраслями в целом, но и как изменение соотношения между разными видами продукции отраслей. Структурный сдвиг с межотраслевого опустился на
отраслевой уровень, где также продемонстрировал сильный крен в направлении примитивизации.
Построение непротиворечивой версии
Проведенный выше анализ индикаторов промышленного производства порождает ряд вопросов относительно того, как же все-таки квалифицировать тот тип экономического развития, который мы наблюдаем на протяжении последних месяцев.
С одной стороны, политика денежных ограничений привела прошедшей осенью к обвальному промышленному спаду, сопровождавшемуся гигантским структурным сдвигом регрессивного характера. Теперь пора бы и депрессии наступить. А депрессия есть состояние равновесное. Равновесия же пока не наблюдается. Так, спад, замедлившись в феврале, все-таки никак не хочет прекращаться, а структурный сдвиг и вовсе продолжается с неубывающей интенсивностью. Безработица продолжает расти, несмотря на летнее затишье. Само замедление промышленного спада, как мы видели, обусловлено в основном не образованием наряду со сбросом ненужной продукции мощных очагов роста, а просто тем грустным обстоятельством, что все, чему следовало умереть, в основном уже умерло, а оставшаяся консервативная основа продолжает медленно стагнировать.
С другой стороны, все это происходит на фоне рапортов о явном улучшении финансовых показателей: объявлено о росте реальных денежных доходов населения за год на 10%, о замедлении динамики потребительских цен до 5% в июле вместо запланированных правительством 7% только к концу года, замедлились темпы падения рубля, снижаются процентные ставки. При этом процентные ставки, снижаясь номинально, в реальном исчислении (т. е. с поправкой на инфляцию) стали непомерно высоки и как-то не очень хотят опускаться, наблюдаются признаки неустойчивости ситуации на денежном рынке.
Анализируя ситуацию и пытаясь увязать разрозненные факты в единую непротиворечивую версию, эксперты Ъ пришли к тривиальному, на первый взгляд, предположению: а не занижены ли официально публикуемые Госкомстатом темпы инфляции (индексы потребительских цен)? В самом деле, в последнее время (с зимы) данные о динамике цен публикуются только в версии Госкомстата — Центр экономической конъюнктуры, насколько нам известно, дает теперь не свои, а госкомстатовские данные. Таким образом, техническая предпосылка для такого занижения имеется. Кроме того, всякое правительство объективно заинтересовано в улучшении финансовых результатов своей деятельности (или хотя бы в видимости этих улучшений). А если занизить месячные темпы инфляции всего лишь на два-три процентных пункта (причем вовсе не обязательно умышленно, достаточно использовать методику, которая в принципе может дать такое занижение, скажем, экспертные оценки), то сами собой появятся такие "позитивные" результаты:
— значительное снижение инфляции, что просто приятно;
— рост реальных доходов населения, что еще приятнее;
— отсюда уменьшение объема индексации социальных бюджетных расходов, а через это — уменьшение дефицита бюджета. Вспомним, что годовой бюджет был сверстан исходя из завышенных ориентиров доходной части: тогда в пару раз недоучли масштабы среднегодового промышленного спада (см. график 4; подробно Ъ писал об этом еще в январе, в #3, в рубрике "Очень важно"). Теперь поневоле приходится урезать расходы. А при большой инфляции самый простой метод урезать — это не повысить, для чего занижение официальных темпов инфляции является самым простым решением;
— снижение инфляционных ожиданий, а значит, в какой-то мере и самой инфляции.
Можно перечислить и другие преимущества от выступления в роли судьи в своем деле, однако ограничимся перечисленными. Очевидно одно: если принять предположение (вовсе, повторим, не доказанное) о том, что с зимы официальные месячные темпы инфляции оказались занижены всего лишь на пару процентных пунктов (не 5%, а 7% в месяц — пустяк!), то тем самым правительство ловит многих зайцев одновременно. В то же время факты, приведенные нами в данном обзоре, начинают укладываться в более стройную картину. В самом деле:
во-первых, недоиндексирование бюджетных расходов порождает эффект денежного сжатия, т. е. фактически представляет собой неявную дефляцию. К этому же эффекту приводит использование заниженных темпов инфляции в качестве ориентира при увеличении масштабов эмиссии и вообще при регулировании денежной массы. Политика же дополнительных денежных ограничений должна приводить именно к тем изменениям индикаторов промышленного производства, которые были нами зафиксированы выше. Отметим здесь же, что проведение такой политики (если наше предположение верно) во многом является вынужденным и обусловлено необходимостью приводить бюджетные расходы в соответствие с заниженными по отношению к заложенным в бюджете доходам. Таким образом, ситуация денежных ограничений обладает свойством самовоспроизводиться на каждом следующем, более низком уровне, т. е. имеет место положительная обратная связь, порождающая порочный круг;
во-вторых, если в придачу к отставанию темпов роста курса доллара от официальных темпов инфляции (которое с конца декабря 1993 года по конец июля составило 13,8%, или 22,4% в пересчете на год) учесть возможную заниженность самих официальных темпов инфляции всего на пару процентных пунктов в месяц, получим существенно более высокие темпы укрепления рубля (24% с конца декабря по конец июля, или 37,5% в пересчете на год). Последствия такого укрепления мы и наблюдаем: очень выгодный в подобных условиях импорт стимулирует спад производства в легкой и пищевой промышленности, снижается производство товаров длительного пользования — происходит вытеснение продукции отечественных производителей с внутреннего рынка. Удешевление доллара в реальном измерении сопровождается вполне объяснимым ростом объемов продаж (имеется в виду брутто-оборот, разумеется) на торгах ММВБ на протяжении последних месяцев (есть и другие причины, более краткосрочного действия, но тенденция нескольких месяцев все-таки просматривается).
в-третьих, реальные (с поправкой на инфляцию) процентные ставки выглядят сильно завышенными и не проявляют тенденции к кардинальному снижению. В то же время, если сделать предположение о заниженности официальных темпов инфляции, то реальные процентные ставки окажутся хотя и завышенными, но не настолько. Так, 130% по трехмесячным МБК при месячном темпе инфляции в 5% соответствуют реальной ставке в 72% годовых, а при инфляции 7% — всего 37% годовых, что далеко не одно и то же. Поэтому-то складывающиеся процентные ставки и "не хотят" снижаться, ведь ориентируются они все-таки на конъюнктуру кредитного рынка, а не на официальные сообщения Госкомстата.
Есть и другие признаки того, что темпы инфляции Госкомстата несколько занижены. В конце концов, все основные экономические индикаторы в какой-то степени связаны друг с другом. Поэтому если оценка какого-либо из них заметно завышена или занижена, то это можно обнаружить, анализируя остальные. В дополнение к уже приведенным выше соображениям отметим, что панель Ъ стабильно дает более высокие ИПЦ на протяжении последнего полугодия, аналогично и индексы оптовых цен Госкомстата в последние месяцы держатся выше его же индексов потребительских цен и т. п. Конечно, ни один из приведенных здесь признаков занижения официальных ИПЦ нельзя считать доказательством, однако их обилие и однонаправленность образуют почву для раздумий.
Таким образом, тип экономического развития, который наблюдается на протяжении последних месяцев, можно квалифицировать как затянувшуюся последнюю стадию перехода экономики к состоянию депрессии. В основе затягивания во многом лежит механизм самовоспроизводства денежных ограничений. Эта стадия характеризуется тем, что некоторые признаки депрессии уже имеются в наличии (снижение процентных ставок, замедление темпов инфляции), а некоторые (стабилизация производства) — пока еще нет.
Фактор нестабильности — государство
Как это ни парадоксально, наиболее вероятным источником привнесения дополнительной нестабильности в нынешнюю и без того неясную ситуацию может стать государство, которое по всем экономическим канонам должно поддерживать равновесие и стремиться к стабилизации экономики. Хотя отчасти это можно и оправдать: возможные дестабилизирующие решения во многом носят вынужденный характер.
В силу особенностей российской экономики для нее характерны большие сезонные затраты на северный завоз и уборку урожая. Поскольку пока не сформированы нормальные рыночные механизмы и институты для финансирования этих мероприятий, эту функцию берет на себя государство. А если государство берется что-то финансировать (особенно у нас), это будет во многом инфляционное финансирование.
Недавнее постановление "О введении особого (чрезвычайного) порядка завоза продукции (товаров) в районы Крайнего Севера и приравненные к ним местности в 1994 году" предусматривает направление в общей сложности 5,4 трлн рублей на эти нужды. Постановлением "О дополнительных мерах по проведению уборки урожая 1994 года" предписывается выделить Минсельхозпроду в августе 1 трлн рублей централизованных кредитных ресурсов и рассмотреть вопрос о выделении 2 трлн рублей до конца III квартала. Помимо этого, на тот же III квартал предписывается централизованная эмиссия 0,6 трлн рублей льготных кредитов на конверсионные и инвестиционные нужды. Итого — 7-8 трлн рублей на остающийся до конца квартала месяц с небольшим. Свой вклад в увеличение инфляционного потенциала внесут и социальные выплаты конца лета--начала осени. Все это безусловно спровоцирует увеличение темпов инфляции.
Нетрудно заметить, что львиная доля этих денег расходуется на текущие нужды. То есть инфляцию оно повысит, но на инвестиции, за вычетом жалких крох, эти деньги не пойдут. Сочетание усиления инфляции без пропорционального номинального увеличения инвестиционного спроса уменьшит реальную величину инвестируемых средств и приведет к новому дополнительному усилению инвестиционного спада.
А главная причина необходимости таких чрезвычайных мер — ставшее уже традиционным завышение доходной части федерального бюджета.
В принятом федеральном бюджете на 1994 год сумма доходов определена в объеме 124,5 трлн руб., что составляет 17,17% от ВВП. Однако в течение года проявились три фактора, которые существенно уменьшили сумму доходов бюджета.
Во-первых, рост цен в 1994 году оказался ниже, чем предполагалось в расчетах к бюджету. Заложенный в расчеты к бюджету дефлятор ВВП составлял 5, а его текущая оценка составляет 4,4 в целом за год. За счет этого фактора сокращение номинальных доходов федерального бюджета составляет около 15 трлн рублей.
Во-вторых, темпы спада производства, а вслед за ним и ВВП превзошли проектировки. Расчеты к бюджету исходили из сокращения ВВП в 1994 году на оптимистические 8-10%; текущая же оценка спада ВВП составляет 16-18%. За счет этого фактора номинальная величина доходов федерального бюджета уменьшается еще примерно на 12 трлн рублей.
В-третьих, ниже намечаемой оказалась эффективность сбора налогов и иных поступлений доходной части. Соотношение доходов федерального бюджета к ВВП в прошлом году составило 17,2%, и это же соотношение было заложено в принятом бюджете на 1994 год. В то же время по итогам первого полугодия это соотношение составляет около 13%. За счет этого фактора доходы федерального бюджета дополнительно сокращаются примерно на 18 трлн рублей.
Таким образом, общее сокращение доходной части бюджета составляет, по оценке, около 45 трлн рублей, или 36%. Из этих 36% на номинальное сокращение, за счет более низкого уровня инфляции, приходится 12 процентных пунктов, а реальное сокращение доходов федерального бюджета можно оценить в 24 процентных пункта относительно утвержденного уровня доходов.
Подобное состояние с исполнением бюджета по доходам приводит к возможности реализации различных вариантов экономической политики во второй половине 1994 года. Просматриваются два крайних варианта, между которыми у правительства есть широкий спектр выбора промежуточных решений.
Первый вариант предполагает сохранение предусмотренного на этот год реального уровня расходов федерального бюджета несмотря на недопоступление доходов. Реализация данного варианта экономической политики автоматически предполагает увеличение дефицита бюджета за счет инфляционного покрытия, рост инфляции при одновременном замедлении спада производства и капитальных вложений.
Второй вариант предполагает сохранение дефицита федерального бюджета за год в целом на уровне около 9% к ВВП, что соответствует уровню дефицита относительно ВВП, заложенного в проектировках принятого бюджета. Данный вариант предусматривает значительное сокращение реальных расходов федерального бюджета, предполагает удержание инфляции примерно на достигнутом к лету уровне, вызывает некоторое усиление спада производства и капитальных вложений.
Оба крайних варианта политически возможны, однако их реализация приводят к ряду негативных экономических последствий. При ориентации на максимальное покрытие заявленных расходов начинает раскручиваться инфляционная спираль. Самое страшное здесь — приближение к порогу, за которым начинает самовоспроизводиться инфляция издержек, которую сейчас удалось несколько погасить, причем очень дорогой ценой. Экономика возвращается в условия 1992-1993 годов со всеми их негативными моментами, но на гораздо более низком уровне производства.
Вариант выдерживания параметров дефицита бюджета и сдерживания инфляции уже малореален в силу принятых решений по инфляционному финансированию. Но при его гипотетической реализации приходится говорить об окончательном крахе инвестиций. Вход в депрессию в этом случае обеспечен, но тогда это будет уж всем депрессиям депрессия.
Задача перед правительством на ближайшие месяцы стоит очень сложная. После того как были достигнуты некоторые успехи в области стабилизации ситуации, главным должен стать принцип врачей: "не навреди". Необходимы минимальные и тонкие воздействия, исключение крайностей. Тогда возможно миновать этот сложный период с большими, но терпимыми потерями и приблизиться к 1995 году с заделом для стабилизации экономики и начала ее позитивной реструктуризации.
Рынок труда: безработица и вторичная занятость
В промышленно развитых странах с рыночной экономикой такой спад, какой постиг Россию за последние три года, вызвал бы ситуацию, похожую на Великую депрессию 30-х годов, когда из каждых четырех работавших один остался без работы. Но у нас повышенная инерционность экономических процессов и деформированность, утяжеленность структуры производства замедлили наступление кризиса на вновь складывающихся рынках труда. На протяжении всех этих лет открытая безработица не росла такими темпами, каких естественно было бы ожидать. Спад производства выразился скорее в резком снижении производительности труда, чем в росте открытой безработицы.
Однако к настоящему времени резервы относительно безболезненного приспособления к спаду производства со стороны рабочей силы уже исчерпаны, и безработица в силу резко возрастающих своих масштабов вышла на качественно новый уровень, проявив в определенной своей части долговременный, застойный характер. Безработица принимает массовый характер и в скором времени будет устойчиво измеряться двузначным числом: норма безработицы в 12-15% вполне может продержаться несколько лет подряд. И нет убедительных оснований считать, что перестройка экономики вызовет лишь короткий период высокой безработицы и связанного с ней обнищания населения.
Если в некоторых западноевропейских странах, несмотря на сравнительно развитые механизмы рынка труда, измерявшаяся двузначным числом безработица сохранялась на протяжении десятилетия, то трудно ожидать сколь-нибудь менее серьезной и менее продолжительной безработицы в стране, не располагающей сложившимися механизмами содействия мобильности трудовых ресурсов и поддержания занятости.
Необходимо учитывать недостоверность имеющейся по данной теме статистической информации. Мы уже обращали внимание на разительное расхождение между официальной безработицей и ее уровнем, оцененным по международным стандартам (Ъ #15). Едва ли не наибольшей угрозой является именно то, что острота кризиса на рынке труда маскируется низким уровнем официальной безработицы. Она не учитывает, например, скрытую безработицу в форме вынужденного досрочного выхода на пенсию, сохранения рабочего места без реальной отработки и проч. Официальные данные не полностью отражают реальный масштаб безработицы также и потому, что не всегда и не все граждане, потерявшие работу, обращаются в государственные службы занятости — и в результате доля безработных, рассчитанная по методологии Международной организации труда (МОТ), как правило, в 4-5 раз превышает численность зарегистрированных безработных.
Так, к середине текущего года, по оценке Минэкономики России, число зарегистрированных безработных составило 1,3 млн человек, или 180% к соответствующему периоду прошлого года. При этом доля лиц, которым назначается пособие по безработице, равна 84%, а доля зарегистрированных безработных в численности населения в трудоспособном возрасте в среднем по стране составляла 1,4%. В структуре официальной безработицы преобладают женщины, на долю которых приходится около 70% общей численности безработных.
В то же время, по оценке Госкомстата, на конец июня общий потенциал безработицы (общая численность лиц, не имеющих работы и активно ее ищущих, а также работающих в режиме неполной занятости) составил 9 млн человек, или 12% экономически активного населения. Из них 4,5 млн человек (6%) не имели занятия, но активно его искали и в соответствии с методологией МОТ классифицировались как полностью безработные; 1,9 млн человек вынужденно работали в режиме неполной рабочей недели; 2,6 млн находились в отпусках без сохранения или с частичным сохранением зарплаты. Таким образом, в соответствии с цитированными данными, скрытая безработица, накопленная на предприятиях, может быть оценена на конец июня в 4,5 млн человек, или 6% экономически активного населения. Несмотря на то, что открытая безработица появилась относительно недавно, уровень долгосрочной безработицы высок: численность граждан, являющихся безработными свыше 8 месяцев, выросла за год почти в два раза: с 13 до 26% от общего числа безработных.
Постепенно усиливается дифференциация территорий по уровню безработицы. В начале 1993 года максимальный и минимальный уровни различались в 22 раза, к концу года — в 29 раз, а в середине 1994 года — более чем в 40 раз. Отсюда и обеспокоенность верховной власти об "очаговой" безработице, т. к. в отдельных регионах уровень официальной безработицы достигает 7-11% экономически активного населения, а Государственный фонд занятости способен сегодня обеспечить финансирование региональных программ занятости только при уровне безработицы не более 3%.
Согласно прогнозным оценкам рынка труда в его региональном разрезе, по степени напряженности будут по-прежнему выделяться две группы территорий. Одна включает республики Северного Кавказа, Туву, Калмыкию, традиционно трудоизбыточные регионы, где исключительно высока доля незанятых граждан трудоспособного возраста. Другой группой в в силу их производственной специализации являются такие области, как Ивановская, Псковская, Владимирская, Ярославская, Костромская. В этих регионах проблема занятости населения уже к концу 1994 года может стать доминирующей в социально-экономической политике.
К числу характерных особенностей современного состояния рынка труда можно отнести растущую вторичную занятость в форме совместительства, временных трудовых коллективов и др. Она в известной мере гасит вспышки открытой безработицы, являясь не только способом получения дополнительных доходов и поддержания сложившегося уровня потребления, но и амортизатором кратковременной безработицы. Общие размеры вторичной занятости к середине 1994 года оцениваются примерно в 8 млн работников; около 2,5 млн из них занято в торгово-посреднической деятельности.
Близость значений двух показателей (потенциал безработицы — 9 млн человек, вторичная занятость — 8 млн) не должна порождать чрезмерных иллюзий. Разумеется, вторичная занятость пока заметно демпфирует обнищание населения из-за полной или частичной безработицы (не говоря уже о том, что инициативное расширение занятости свидетельствует об адаптации населения к новым условиям), но никоим образом не является кардинальным решением проблемы. Прежде всего, вторичная занятость "была всегда", а не появляется вместе с безработицей, чтобы уравновесить ее — только раньше она была кроме основной работы, теперь — вместо. Далее, если уровень безработицы продолжает динамично расти, то процесс вовлечения населения во вторичную занятость близок к насыщению, если не достиг его. По мере "вхождения в берега" новой системы регулирования экономики — а ведь оно пусть крайне медленно, но происходит — неизбежно если не сокращение, то во всяком случае прекращение экстенсивного развития теневой и полутеневой деятельности. А ведь именно такое ее развитие и дает растущую часть вторичной занятости: никакой "вненалоговый" бизнес, войдя в фазу стабильности, не сможет и не захочет обеспечить работой каждого желающего.
Безработица в 1994 году и ближайшей перспективе
Специалисты Минэкономики России считают, что основная причина дальнейшего роста безработицы будет состоять не столько в падении общей величины конечного спроса, сколько в несоответствии распределения производств по отраслям и
регионам сложившемуся размещению трудовых ресурсов, для которых характерна низкая мобильность и невысокая эластичность предложения труда относительно падения производства.
Следует учитывать и то обстоятельство, что по достижении определенного уровня безработица является причиной дополнительного сокращения инвестиционного и потребительского спроса и может сама по себе запускать механизм кумулятивного снижения деловой активности, вызывая тем самым "вторичную" депрессию. Поэтому оценку воздействия резких макроструктурных сдвигов на динамику безработицы необходимо производить по отношению к той норме безработицы, которая устанавливается в долгосрочном периоде в результате перевода экономики в равновесный, сбалансированный режим функционирования, нейтральный по отношению к инфляционному давлению.
Как показали прогнозные расчеты, равновесный уровень безработицы к 2000 году можно оценить в 3,5-4% от трудовых ресурсов, в то время как макроэкономические условия переходного периода, обострив проблему занятости, могут привести в этот период к безработице порядка 5-7 млн человек в среднегодовом исчислении, то есть в два-три раза больше.
На 1994 год специалисты Минэкономики прогнозируют (в среднегодовом исчислении) 5,4 млн человек полностью безработных в соответствии с методологией МОТ. К концу года на рынке труда начнут сказываться последствия резкого торможения инфляции, осуществленного в начале года, что может добавить еще 1-1,5 млн безработных. С учетом прогнозируемой численности лиц, работающих в режиме неполной занятости, общая численность полностью и частично безработных возрастет до 14-16% экономически активного населения, что свидетельствует об острой фазе структурного кризиса.
Такие масштабы безработицы естественным образом подводят к вопросу о макроэкономической "цене" ее роста. Ее нетрудно определить, рассчитывая потери потенциального ВВП от безработицы как произведение общественной производительности труда на величину, равную разности между прогнозируемым количеством безработных и числом безработных, соответствующим "нормальному", естественному уровню безработицы.
Так вот, потери от роста безработицы в 1994 и 1995 годах оцениваются соответственно в 4 и 8% от ВВП — то есть очень скоро они станут сопоставимы с дефицитом бюджета. Цифры говорят сами за себя.
Для сравнения приведем полные издержки безработицы в процентах к ВВП по Англии (J.Hughens, R.Perlman 'The Economics of Unemployment: A Comparative Analysis of Britain and US', Brighton, 1989):
| 1979/80 | 1980/81 | 1981/82 |
|---|---|---|
| 2,5 | 4,0 | 6,2 |
А вот аналогичные показатели для другой страны — Швеции — и другой фазы экономического цикла (данные Министерства труда Швеции):
| 1987/88 | 1988/89 | 1989/90 | |
|---|---|---|---|
| В % от ВВП | 2,5 | 2,3 | 2,1 |
| В % от бюджета | 7,9 | 7,6 | 6,6 |
Исключительно важно отметить, что макроэкономические издержки безработицы включают в себя и те потери, которые несет экономика вследствие резкого падения производительности труда в годы высокой, имеющей застойный характер безработицы. Вопреки "здравому смыслу" рост безработицы вызывает и падение производительности труда. Сейчас производительность труда в российской промышленности составляет лишь чуть больше половины уровня 1990 года, а по целому ряду отраслей — заметно меньше половины. Разумеется, мы отнюдь не утверждаем, что столь головокружительное падение — следствие одной только безработицы; скорее следует говорить о параллельных явлениях, но и вполне ощутимая связь налицо. В той степени, в какой высокий уровень безработицы подавляет движение трудовых ресурсов из сельского хозяйства в другие секторы, сокращает инвестиции в человеческий капитал, а также содействует деградации профессионального опыта, потери (вследствие безработицы), связанные с падением производительности труда, нельзя будет восполнить автоматически — просто благодаря макроэкономической стабилизации.
С социальной точки зрения принципиально важно, что оцененные выше издержки крайне неравномерно распределяются по слоям общества: каждый процент роста общей нормы безработицы сказывается на бедных в несколько раз сильнее, чем на остальных. Так, в США в 1967-1980 годах дополнительный процент роста официальной безработицы снижал доходы (до уплаты налогов) малоимущих на 5,8-5,9%. Для семей среднего достатка этот показатель оказался в пределах 0,7-1%. Другими словами, потери доходов, связанные с ростом безработицы, концентрируются в семьях с низкими доходами.
Таким образом, с ростом безработицы неизбежно образуется еще один порочный круг: безработица способствует перераспределению национального дохода в пользу элитных слоев, уход все большей части населения "за черту бедности" (как бы этот термин ни трактовать) снижает потребительский спрос, что, в свою очередь, усугубляет стагнацию производства и, следовательно, безработицу. Уместно напомнить: еще Дж.-М. Кейнс указывал, что "хроническая тенденция к неполной занятости, характерная для современного общества, имеет свои корни в недопотреблении..."
ГЕОРГИЙ Ъ-БЕЛЯКОВ, ВЛАДИМИР Ъ-БЕССОНОВ, ТАТЬЯНА Ъ-ГУРОВА, НИКИТА Ъ-КИРИЧЕНКО, АЛЕКСАНДР Ъ-ПРИВАЛОВ, ВАЛЕРИЙ Ъ-ФАДЕЕВ, ЮРИЙ Ъ-ЧЕРНОВ, АНДРЕЙ Ъ-ШМАРОВ