Наталия Смородинская: сегодня основная забота власти — поиск ренты и контроль над ее источниками.
Свою точку зрения на проблему современного развития России в интервью Екатерине Дранкиной высказала руководитель Центра полюсов роста и особых экономических зон Института экономики РАН Наталия Смородинская.
Насколько эффективно, с вашей точки зрения, созданные за последние годы институты развития выполняют функцию развития отечественной экономики?
— Вся линейка имеющихся институтов развития, включая систему образованных госхолдингов, может в лучшем случае удерживать экономику на плаву, но не способствовать ее развитию путем модернизации. Для нашей забюрократизированной, супермонополизированной рыночной системы с ее недостроенными демократическими институтами "институты развития" — это лишь слоган. Такая экономика не в состоянии вписаться в современную постиндустриальную парадигму развития, и, если власти резко не изменят свое экономическое мышление и правила игры, мы будем инерционно сползать в группу маргиналов. На самом деле эта инерция давно задана курсом на рецентрализацию экономики, а власть сама стала заложницей ею же взятого курса. Сегодня основная забота власти — поиск ренты и контроль над ее источниками. Что же касается институтов развития, о которых идет речь, то они образуют готовую инфраструктуру для перехода к мобилизационному типу роста.
А чем этот тип роста отличается от иных?
— Советская плановая система была классической мобилизационной экономикой, работающей на военный лад, по приказам сверху. А при свободных рыночных ценах речь идет о дальнейшей централизации власти, когда политическая и экономическая жизнь все сильнее контролируется правящей элитой через механизм вертикальных связей. Это усиление иерархического порядка неизбежно возвращает экономику на рельсы огосударствления и милитаризации — знакомый, неоднократно повторявшийся сценарий в российском историческом опыте. Не удалось нам выскочить из этого порочного круга и в XXI веке, когда мир, наоборот, все шире опирается на гибкую кооперацию, на партнерские горизонтали. Собственно, такая перспектива была объективно уготована нам еще в 2000 году: с началом выстраивания властных вертикалей рыночное конкурентное поле, равно как и сами рыночные реформы, стали автоматически и быстро сворачиваться. Но вакуума в природе не бывает. Экономическое пространство заполнилось мощными бюрократическими сетями, чья характерная мотивация связана с поиском ренты. В такой рентоориентированной экономике трансакционные издержки столь высоки, что реального развития не может быть по определению, а любые институты развития — это заведомо псевдоморфные структуры, работающие в лучшем случае на статистический прирост ВВП. Формальное сближение по величине ВВП со странами Запада (наше 11-е место в мире при расчете по официальному обменному курсу рубля и 5-е — по паритету покупательной способности в 2007 году) мало что дает, если оно не сопровождается сближением качественных параметров и уровня технологичности роста.
Наши старые источники развития иссякают, новые не создаются. И это неудивительно, ведь наша официальная концепция безопасности фактически опирается на принципы, установленные Вестфальским договором еще в XVII веке, а управление общественным развитием ведется методом спецопераций. Поэтому в обстановке нарастающих экономических трудностей (взрывной рост инфляции, утечка ликвидности из банковской системы, возобновившееся бегство капиталов и др.) власть будет пытаться удержать вертикаль крайним, силовым способом.
Но я хочу сказать, что спасти вертикаль от саморазрушения и избежать кризисной развязки властям не удастся. Жесткий иерархический порядок мог быть устойчивым в XVII веке и даже в XX, но в XXI веке экономика просто не может работать на таких принципах.
Почему? Что изменилось?
— Изменилось все. Произошла не просто смена эпох, а своего рода перезагрузка самой матрицы развития. Изменило свое строение мировое пространство — роль основного структурообразующего звена постепенно переходит в нем от суверенных государств к внесуверенным сетевым сообществам, а в экономике — к сетевым кластерам, построенным на транслокальной кооперации представителей разных отраслей. Дальнейшее объединение кластеров в сети ведет к образованию глобальных сетей поверх границ стран и территорий. Кроме того, изменился сам способ производства: индустриальная парадигма развития уступила место постиндустриальной, имеющей иные движущие силы и правила игры. Главным фактором производства стало знание, фактором конкурентоспособности — непрерывность нововведений (вместо экономии на масштабах), основой устойчивого роста — опережающий рост инвестиций в человеческий капитал. Мир стремительно поляризуется на тех, кто выбрал правильный институциональный алгоритм (открытость, многоуровневая кооперация, горизонтальный принцип взаимодействия игроков и т. п.), и тех, кто этого сделать не сумел и в результате остался на обочине, в группе навсегда отстающих.
Но в "группе отстающих" тоже есть разные игроки, не все играют по одним правилам. Вчера отстающие Китай и Индия — страны, отнюдь не исповедующие в экономике принципы демократии и партнерства, сегодня вырываются в лидеры...
— Да, но большинство новых правил они все же прекрасно поняли и взяли на вооружение. И поэтому они уже никак не относятся к "потерянным" странам, а, наоборот, образуют костяк третьего помимо США и Евросоюза центра экономической силы. Сегодня Китай прикрепил свое индустриальное хозяйство к экономическим локомотивам США и Европы, то есть стал индустриальным придатком евроатлантического постиндустриального комплекса. Но Россия как страна с падающей демографией и иными параметрами трудовых ресурсов (по численности и качеству) не может рассчитывать на то, чтобы стать в ближайшие 20 лет индустриальной базой европейского постиндустриального комплекса. Россия не сможет конкурировать с Китаем на западных экспортных рынках, даже несмотря на фактор территориальной близости к ЕС.
Что же делать?
— Для России приоритетным должен стать путь кооперации с Европой, но только с другой установкой — нужно идти по пути вписывания России в постиндустриальные кластеры. Например, тесно сотрудничая со странами Скандинавии. Уровень образованности и накопленный Россией технологический ресурс создает хорошие перспективы для такого сотрудничества. Но сценарий перехода к инновационной парадигме фактически потребует разворота нынешнего курса на 180 градусов, и нужно отдавать себе отчет в том, что он является для нас не столько шагом к глобальному лидерству, сколько шансом на спасение от маргинализации.
А этот шанс реален?
— Я считаю, что в эпоху интернета, сетей и открытой глобальной конкуренции тупиковых ситуаций быть не может. Мобилизационная модель хозяйствования долго не продержится и неизбежно будет накрыта мощной конкурентной волной извне, даже при сохранении высоких мировых цен на энергоносители. И тогда, пройдя через системный кризис, мы снова начнем думать о факторах и институтах развития. Уже, хотелось бы верить, не псевдоморфных.