До последнего времени вся информация, касающаяся производства, хранения и захоронения химического оружия, была строго засекречена. Даже в недавно вышедшем сборнике документов СБ по экологическим проблемам о химоружии были сказаны самые общие слова. Однако, как стало известно Ъ, на следующей неделе комиссия по экологической безопасности СБ намерена направить в правительство проект решения о рассекречивании информации, связанной с производством и ликвидацией химоружия на территории России. Попытка снять гриф секретности с самой закрытой сегодня темы впервые будет предпринята на столь высоком уровне. Но даже и в этом случае не исключено, что она закончится безрезультатно — в силу незаинтересованности в этом профильных ведомств. Не последнюю роль могут сыграть и материальные факторы. Комментарий АЛЕКСАНДРА Ъ-КОРЕЦКОГО и МАРИИ Ъ-СМИРНОВОЙ.
Лукавая цифра
Работы над созданием химического оружия начались в России еще в 1918 году. А в 1930 году на XVI съезде ВКП(б) было даже провозглашено, что "не металл, а химическая продукция, не штыки и снаряды, а отравляющие газы" будут определять победы в будущих войнах. И дабы сказку сделать былью, в 1939 году был создан Наркомхимпром, занявшийся не столько удовлетворением колхозных нужд, сколько вооружением Красной армии передовыми отравляющими веществами (ОВ). Дело пошло столь успешно, что уже к 50-м годам в СССР появился целый военно-химический комплекс. Степень его засекреченности была такой, что факт обладания химоружием Москва признала лишь в 1987 году. Да и то лишь благодаря "гласности, перестройке и новому мышлению". О накопленных же запасах ОВ даже в конце 80-х не было сказано ни слова. Западу оставалось оценивать химические арсеналы Советов лишь на основании данных о численности химических войск, и эти оценки в разное время колебались от 120 до 180 тыс. тонн.
16 января 1988 года на конференции по разоружению в Женеве Москва (с санкции, естественно, Политбюро) объявила, что общие запасы ОВ в СССР не превышают 50 тыс. тонн. Запад слегка удивился, но одновременно и вздохнул с облегчением — угроза оказалась в три раза меньше ожидаемой. Однако тут, видимо под воздействием гласности, голос подали "химические генералы": начальник химических войск Станислав Петров заявил: "По современным ОВ у нас с США паритет — по 30 тыс. тонн с обеих сторон". Запад, мягко говоря, впал в кому — и от того, что не мог понять, кому верить, и от предчувствия, что советская система единого контроля дает заметные трещины. Впрочем, в 1992 году уже российское руководство "ответственно заявило", что общие запасы ОВ не превышают 40 тыс. тонн. Стала ли эта цифра результатом простой арифметической операции с предыдущими или она действительно отвечает реальности, до сих пор никто точно не знает. Проверить ее невозможно — на объектах химических войск режим секретности сегодня не уступает, а может быть, и превосходит режим, поддерживаемый в войсках стратегических. Впрочем, есть одно косвенное свидетельство того, что цифра 40 тыс. тонн не отражает истинного положения дел. Иначе зачем бы понадобилось уже после присоединения к Парижской конвенции решением правительства на порядок повышать режим секретности в областях, связанных с производством и хранением химического оружия, с "секретно" до "совершенно секретно"? Сделано это было, между прочим, в 1993 году.
Куда же делось все остальное?
Известно, и это, кстати, официально не опровергается, что в России (СССР) было произведено не менее 110 тыс. тонн различных отравляющих веществ первого и второго поколения. Предъявлено же к уничтожению в 1993 году было всего 40 тыс. тонн. Причем из них 32 тыс. тонн составляют фосфорорганические ОВ. Оружия же первого поколения оказалось всего-ничего — 8 тыс. тонн. О бинарном оружии речь вообще не идет — его как бы официально нет, и работы над ним не ведутся (хотя случай с Мирзаяновым заставляет в этом усомниться).
Таким образом, в Лету кануло около 70 тыс. тонн веществ, которые нельзя уничтожить каким бы то ни было естественным способом. Дело в том, что даже ОВ первого поколения создавались как наиболее стойкие боевые вещества, практически не поддающиеся воздействию окружающей среды. Единственными способами их простого "высокоэкономичного" уничтожения являются сжигание, закапывание и затопление. Причем, как это давно повелось, без огласки и тем более без сообщения мест. Таким образом, если верить официальной цифре "40" и размышлять логически, на территории России (а может быть, и ее соседей по СНГ) закопана или затоплена (сжигание ОВ небезопасное для здоровья занятие, а потому этот способ уничтожения не так широко практиковался) большая химическая бомба (или несколько маленьких).
Все попытки Льва Федорова, возглавляющего Союз химической безопасности, добиться от официальных органов ответа на вопрос, что они сделали с недостающими 70 тыс. тонн ОВ, остаются без ответа. Безуспешными до сих пор оставались и его попытки рассекретить хотя бы часть информации о местах захоронения химоружия — гриф "совсекретно" по-прежнему не снят. В этой связи намерение межведомственной комиссии Совета безопасности добиться от правительства рассекречивания всего, что касается воздействия химического оружия на окружающую среду, может намерением и остаться. Несмотря на то что есть соответствующее решение СБ и никем не отмененная статья Конституции России, категорически запрещающая всем органам власти засекречивать экологическую информацию.
Удастся ли снять гриф?
Сама технология производства химического оружия ставит выполнимость требований о рассекречивании информации о его воздействии на население и окружающую среду под большой вопрос. Известно, что химическое производство вообще не очень благоприятствует улучшению здоровья. Но нет четкой грани между тем, что относится к воздействию химоружия, а что является следствием производства, к примеру, гербицидов. Тем более что заводы по производству последних могут запросто выпускать совсем иную продукцию — бинарное оружие, например. В этой связи было бы более правомерным поставить перед правительством вопрос о полном рассекречивании всех сведений, касающихся химического производства в России. Но об этом почему-то речь не идет. Впрочем, не исключено, что этот вопрос будет следующим, который поставит перед правительством межведомственная комиссия СБ.
Но если сосредоточиться лишь на химоружии, то сегодня и без решения правительства известно, что отрицательному воздействию ОВ первого и второго поколений уже подверглось не менее 35-40 районов России, по большей части — Поволжье. Но ОВ производились не только в Новочеркасске или Новочебоксарске, но и в Москве. Последствия этого москвичи, проживающие в Кузьминках и в Кунцево, до сих пор испытывают на себе (в первом районе с начала 20-х годов существовал завод по производству зарина, а на территории второго до начала 60-х проводились "открытые" испытания зарина, зомана и V-газов). В этих районах Москвы среднестатистические нормы по онкологическим заболеваниям значительно превышены.
Впрочем, открытие экологической информации о местах захоронения и испытания химоружия чревато не только паникой среди населения, живущего в зараженных местах, но и тем, что оно почти гарантированно потребует создания соответствующей реабилитационной госпрограммы. А лишних денег, как известно, у правительства нет. Так что материальный фактор может стать решающим при рассмотрении в правительстве в ближайшие две недели вопроса, поднятого комиссией СБ.
Правда, даже в самой комиссии в отношении перспектив положительного решения правительством вопроса о рассекречивании сведений о химоружии бытует некий скепсис. Несмотря на то что до сих пор практически все предложения комиссии поддерживались правительством. Однако на этот раз затрагиваются интересы таких влиятельных в области химического производства организаций, как Роскомхимнефтепром, Минобороны, Минатом, Госкомоборонпром. До сих пор им удавалось отбивать все попытки общественных экологических организаций, требовавших рассекречивания "профильной информации". Не исключено, что и в этот раз ведомственные интересы одержат победу. Хотя все может быть...