Концерт
В Большом зале консерватории прошел концерт меццо-сопрано Элины Гаранчи. Знаменитая оперная певица выступала вместе с оркестром "Новая Россия", которым дирижировал прибывший вместе с ней дирижер Карл Марк Чичон. Это событие, по мнению СЕРГЕЯ Ъ-ХОДНЕВА, может стать образцом того, как неудачно составленная программа осложняет впечатление от концерта даже самой одаренной оперной певицы.
Элину Гаранчу, молодую уроженку Латвии, на Западе уже несколько лет воспринимают как оперную superstar калибра Анны Нетребко. Двух примадонн из бывшего СССР даже выпускали вместе несколько раз на всякие примечательные сцены (чаще всего речь шла о "жирных" гала-концертах), мучая массового зрителя нелегким выбором между жгучей краснодарской красой Анны Нетребко и холодной, нордически-блондинистой красотой Элины Гаранчи. Хотя по записям великолепное лирическое меццо прибалтийской звезды у нас вроде бы должны и знать, и любить, ожидаемого аншлага в Большом зале консерватории не случилось.
Это обстоятельство, конечно, и столичную публику аттестовало не самым выгодным образом, но еще и как-то отчаянно не шло к самому концерту, к его программе, которая была, похоже, рассчитана именно на переполненный зал, на перевозбужденную публику, чуть ли не свисающую с люстр, словом, на изначальный ажиотаж. Ажиотажа не было, и госпоже Гаранче пришлось создавать его самостоятельно, и у нее, увы, это получалось с оговорками. Для начала она спела моцартовскую концертную арию "Alma grande e nobil core" и арию Секста "Parto, parto..." из моцартовского же "Милосердия Тита"; продолжила первое отделение, после увертюры к "Вильгельму Теллю" Россини, каватиной Ромео из "Капулетти и Монтекки" Беллини. Этот репертуар, от XVIII века до бельканто, в принципе чрезвычайно подходит к ее голосу, легкому, подвижному, и к ее интеллигентной манере — она неоднократно показывала в записях, как бережно и изящно она умеет с этой музыкой обращаться. Но тут, в живом исполнении, Моцарт и Беллини звучали у нее замороженными. Более или менее аккуратная и старательная вокальная работа, красивый голос — и странное отсутствие личного высказывания, хоть какого-то эмоционального вклада в исполняемый текст.
Конечно, даже в этом прохладном исполнении послушать приличное количество, скажем, Россини или того же Беллини было бы и интересно, и приятно. Но после антракта Элина Гаранча вернулась на сцену с чередой номеров из испанских сарсуэл, а вот это уже было не то чтобы неприятно, а попросту странно. Зачем с ее-то способностями и с ее характером дарования разменивать значительную часть вечера на эту милую, колоритную, но не особо требовательную и поверхностную музыку? Это и правда было до обидного похоже на логику "стадионных" гала, где и так разогретую публику манят чем-то серьезно-оперным, а потом напропалую развлекают.
Правда, посреди номеров из сарсуэл был и подходящий по колориту блок шлягеров из "Кармен" (хабанера, сегедилья и цыганская песня). И прибалтийская внешность, и окраска голоса певицы не очень вяжутся с традиционными представлениями о Кармен, и тем не менее она эту партию уже спела, будет петь в будущем — да и вообще собирается, видимо, двигаться в сторону более увесистого, более "мейнстримного" меццо-сопранового репертуара. Ее Кармен, предъявленная в концертном варианте, на свой лад очаровывала звонкостью, аристократичностью и отчетливостью звучания, но в остальном ее очарование было скорее под стать юной весталке, а не цыганке Мериме--Бизе. Голосу все-таки слишком не хватало страстности, напряжения, чувственной зазывности, чтобы такую Кармен можно было бы признать удачей на оперной сцене.
Последовавшую череду бисов певица завершила и вовсе сопрановым "хитом" — "Oh mio babbino caro" из "Джанни Скикки" Пуччини: чисто сделанный эксперимент, только неясно для чего. Один из бисов (видимо, по праву супруга) забрал себе дирижер Карл Марк Чичон, сыгравший опять же чисто развлекательную вещицу — почтенный латиноамериканский шлягер "Tico-tico" в оркестровой обработке. Если добавить, что и на протяжении всего остального концерта он оживлялся в основном на инструментальных номерах вроде увертюры к "Вильгельму Теллю", интермеццо из сарсуэлы Хименеса "Свадьба Луиса Алонсо" и увертюры к "Кармен" (и тогда уж оркестр попросту грохотал во всю Ивановскую), то впечатления от первого концерта оперной знаменитости выходят, мягко говоря, скомканными. Очень хочется надеяться, что это тот ком, которым, согласно известной пословице, часто оборачиваются благие начинания.