В понедельник Андрей Козырев лично представлял свою новую книгу в пресс-центре МИД на Зубовской (Ъ вчера сообщал об этом). Белоснежная обложка, по которой голубыми буквами — "Преображение". Это о новой России. Автор не стал скрывать, что термин почерпнут им из Евангелия. Хотя перевод на английский, по признанию автора, составит некоторые трудности: придется выбирать между "transformation" и "transfiguration". Впрочем, на сей раз отечественный писатель-политик исходил из интересов отечественных читателей: книга, в отличие от многих ей подобных, издана сначала на русском.
Вокруг книги еще до презентации ходили нехорошие слухи, вызванные слишком буквальным приложением мирового опыта к российским политическим реалиям. Это "у них" там не принято писать мемуары, а если уж они пишутся, то все понимают: дело идет к отставке. У нас все не так. К тому же и автор, и издатель на презентации остатки слухов решительно развеяли, заявив: это не мемуары, а "политическая книга". И впрямь — почему, например, британский коллега Козырева Дуглас Хэрд может писать одну газетную статью за другой, а Козырев (написавший, кстати, статей изрядно) не может написать книгу? Кстати, и президент, видимо, идею одобрил, ибо, признался министр, "листал книгу в его присутствии".
Вообще-то идеи, содержащиеся в книге, Козырев высказывал и раньше. Россия переживает переходный период, вырабатывает новые подходы к своему месту в меняющемся мире, и в это сложное время крайне важно, чтобы преображение не вылилось в перерождение — в новый ли тоталитаризм, авторитарный ли изоляционизм или нечто подобное. В последовательности автору действительно не откажешь, если он и сегодня не боится употреблять вышедшее из широкой политической моды выражение "продолжение радикальных реформ", призывая к максимальному сокращению "переходного периода". Есть у министра пассажи и о поиске "русской идеи" (то есть места в клубе развитых демократических держав и уже на этой основе обретении национального самосознания), и об укреплении государства (но не старого имперского, подавлявшего личность), и о гражданском мире (но без новой "госиделогии"), и о концепции национально-государственных интересов в эпоху после холодной войны, и, разумеется, о величии державы (по мнению Козырева, сегодня Россию "уважают больше, хотя СССР, наверное, боялись больше"). Все эти и многие другие тезисы и идеи прослеживаются на протяжении довольно длительного временного отрезка — с августа 1991 года до Чечни. Попутно автор пытается объяснить обстоятельство, на которое указывают многие его оппоненты: дескать, "ранний Козырев" не вполне адекватно преобразился в "позднего". Объясняет, надо признать, изящно — отождествляя собственную "трансфигурацию" с поступательным и объективным осознанием Россией новых национально-государственных интересов.
Нет смысла пересказывать в короткой заметке содержание книги. Нет смысла и лишний раз подчеркивать (доказывая на многочисленных примерах), как нынешняя должность заставляет автора быть подчас слишком уж деликатным, а его формулировки — слишком обтекаемыми. Что же, законы жанра. Но в заключении можно подметить вот что. В последнее время много говорят, что национал-патриоты напрочь узурпировали у демократов "национальную идею" и ее защиту. Книга — попытка опровержения этого утверждения. И еще — попытка нащупать некий — пока еще слабый — центр. И если в ближайшее время в России появится некая новая "партия технократов-центристов", то какая-никакая внешнеполитическая платформа на первых порах у нее уже будет.
ГЕОРГИЙ Ъ-БОВТ