Некролог
Старейший советский художник, карикатурист Борис Ефимов в возрасте 108 лет умер в Москве.
В прошлом году у Бориса Ефимова была большая персональная выставка в московском Новом Манеже. Он давал мне интервью — у себя дома, на Кутузовском проспекте. Он очень плохо слышал, а слуховой аппарат не спасал, так что интервью, можно сказать, не получилось. Но я получил образ человека.
Старики страдают от одиночества. Борис Ефимов страдал от внимания — всем от него чего-то было надо. Когда ему было 90, он говорил, что он живет за двоих — за себя и за расстрелянного брата Михаила Кольцова. Когда стало 100, он стал говорить, что его долголетие невероятно. Когда мы с ним встретились в прошлом году, он уже называл свое долголетие скандальным и неприличным. "Если бы вы знали, как мне надоело жить!" — охал он резко очерченным полускошенным ртом.
Борис Ефимов уже совсем не боялся смерти. Я думаю, он перестал ее бояться лет пятьдесят назад, когда Сталин умер, так и не отправив его вслед за его братом. Он раздраженно ждал ее, как подросток, который хочет поскорее получить от родителей свой детский подарок на день рождения и поскорее пойти к друзьям.
Но он был слишком хорошо воспитан, чтобы вот так уйти. Он был даже как-то невероятно галантен, и в свои 107 лет пытался встать с кресла, если в комнату входила женщина. Когда ему было 90, он на любом приеме считал своим долгом сказать комплимент каждой даме, мило побеседовать с каждым господином и обязательно сочинить мадригал хозяйке или шутливые стихи хозяину дома, куда приходил на семейный праздник. И у меня было такое ощущение, что он просто не позволяет себе расслабиться и умереть до того момента, пока не поговорит со всеми, кому до него есть дело. Прощаясь, он как-то устало и вопросительно улыбался в смысле — ну вы уже последний? Мне уже можно уходить?
Все, кто общался с очень пожилыми людьми, знают, что это особое восприятие действительности. Время для них течет медленнее, мелкие подробности сегодняшней жизни их не интересуют, и возникает такое ощущение, что они соотнесены с чем-то другим, чем ты сам. Скажем, со сменой времен года, или с горизонтом, или со старыми деревьями — чем-то большим, чем пространство, в котором ты живешь. Поэтому с ними легче где-нибудь на природе, в горах, в других темпоритмах, чем городская толчея. Но Борис Ефимов был очень городским человеком, никакой иной перспективы, кроме вот этих наших повседневных дел, у него и не было. И он ее перерабатывал во что-то большее, давал ей какое-то иное измерение.
Он всю жизнь рисовал карикатуры. На Временное правительство и Троцкого, на Сталина и Гитлера, на Бегина и Кеннеди. Я спросил его, не хочется ли ему нарисовать на кого-нибудь сегодня. Ну, не на Путина (зачем нужны мелкие ссоры), а, скажем, на Берлускони? Или на Блэра? Нет, говорит, не хочется. Они какие-то незначительные. Неинтересно.
В этом был какой-то странный парадокс. С одной стороны, жизнь его так сложилась, что он пообщался с главными людьми ХХ века. Предисловие к первому выпуску его карикатур писал Бухарин, Сталин лично правил его карикатуру на Эйзенхауэра. Гражданская война, коллективизация, 1937 год, испанская война, вторая мировая, Корея, Вьетнам, арабо-израильские конфликты — все это прошло прямо на его глазах, это все он должен был через себя пропустить и откликнуться. Повседневность века отсеивалась в его глазах в его же историю, и с этой позиции он мог спокойно сказать, что все, сделанное Тони Блэром, в сущности не представляет собой ничего интересного. Это и был тот большой ландшафт времени, с которого он не мог не судить все происходящее.
А с другой стороны — ведь вся эта большая история представлялась для него карикатурой. Какими-то кривляющимися человечками. Иногда смешными, чаще горькими. Не знаю, как ему, еврею из Белостока, было рисовать карикатуры на Менахема Бегина, поджигающего войну семисвечником. Но смешно или горько — все равно вся эта грандиозная перспектива ХХ века становилась в его глазах прежде всего комиксом, дурацкими плясками беснующихся чертенят. Вместо величия — одна бесконечная потасовка мальчишей-плохишей.
Я думаю, поэтому он так и был постоянно всем нужен. Он родился в 1900-м, а умер в 2008-м. Он взрослым человеком встретил революцию и проводил СССР в небытие и успел еще долго посмотреть на то, что случилось дальше. И просто этим он доказывал, что все можно пережить. Какой мелкой, жалкой и бессмысленной ни была эпоха, какой бесконечной карикатурой она бы ни казалась, ее можно просто пережить. Он пережил.