Внешэкономбанку предписано стать подушкой безопасности для российских компаний, испытывающих из-за мирового финансового кризиса трудности с перекредитованием. Подключение ВЭБа к решению этих проблем может создать предпосылки для финансовой самоизоляции России. По крайней мере, соблазн такой есть.
Глава Внешэкономбанка Владимир Дмитриев — человек, занимающий необычную позицию в иерархии российской власти. Выпускник Московского финансового института, он 14 лет провел на дипломатической службе, а в 1993 году опять вернулся к финансам (см. справку). Портрет Дмитриева в отличие от портретов главы Сбербанка Германа Грефа, Альфа-банка Петра Авена или совладельца "Тройки Диалог" Рубена Варданяна не так часто мелькает в газетах. Он вроде бы и ни от кого не прячется, но даже вполне сведущие в финансовом истеблишменте люди не брались прогнозировать развитие событий в делах, в которых он принимал участие. В этом смысле Дмитриев очень подходит своему банку, а точнее госкорпорации "Банк развития и внешнеэкономической деятельности (Внешэкономбанк)".
Бывший Внешэкономбанк СССР, собственно, банком никогда и не был, представляя собой не то государственное агентство, не то специализированный инвестбанк сначала при советском, потом российском правительстве, не то и вовсе заведение, решавшее без лишнего шума проблемы власти — большие и не очень. Так, в декабре 2004 года Внешэкономбанк тихо помог "Роснефти" купить "Юганскнефтегаз" за $9,35 млрд. Только тогда про это никто не знал — на протяжении всего 2005 года Владимир Дмитриев неоднократно заявлял, что банк не имеет отношения к покупке "Юганскнефтегаза", о помощи банка стало известно лишь в мае 2006 года из отчета "Роснефти". Летом 2006 года почти без шума ВЭБ досрочно погасил долг России странам--членам Парижского клуба. Так же тихо в банке лежат накопительные счета будущих пенсионеров-"молчунов" со смехотворным процентом прибыли вдвое, а то и втрое ниже инфляции.
Тем не менее периодически власть оказывала ВЭБу довольно заметные знаки внимания. Когда в 2007 году премьер-министр Михаил Фрадков начал искать базовый институт для создания Банка развития, о ВЭБе заговорили сразу. Структура настолько хорошо сочетала в себе и связи с российским Минфином, и корни в военно-промышленной и спецслужбистской среде, и навыки работы на международном инвестиционном рынке, и знание внутрироссийских проблем (ВЭБ в советское время кредитовал огромное число советских промышленных проектов), что лучше него Белый дом просто ничего не нашел.
В итоге Фрадков добился того, что возглавлять Банк развития по статусу должен был глава правительства, и в коридорах власти заговорили, что Фрадков из ВЭБа готовит себе "запасной аэродром". Осенью 2007 года премьер-министр действительно ушел — но не в ВЭБ, а в Службу внешней разведки, в ВЭБе же остался работать его сын. А Владимир Дмитриев стал главой новой госкорпорации, отвечавшей теперь и за частно-государственное партнерство.
В понедельник, 22 сентября, Владимир Путин, прилетевший в Москву буквально на три дня, не нашел времени для того, чтобы обсудить долгосрочные концепции развития российской экономики. Зато у него нашлось время, чтобы дважды за три дня встретиться с Владимиром Дмитриевым. В первый раз, в тот же понедельник, ВЭБ получил более $3 млрд (75 млрд руб.) в капитал — это часть 250 млрд руб., которые по указанию Дмитрия Медведева бюджет должен потратить на поддержку фондового рынка в 2009 году. Второй раз, в среду, 24 сентября, Дмитриев до ночи просидел у премьера, обсуждая планы спасения Связь-банка — именно туда ушла команда экс-главы Сбербанка Андрея Казьмина, и именно его пришлось спасать ВЭБу.
И наконец, уже в следующий понедельник, 29 сентября, Владимир Путин, неожиданно отменивший заседание президиума правительства, на спецсовещании объявил: ВЭБ получит от Банка России до $50 млрд для поддержки российских компаний, которые из-за кризиса не смогут рефинансировать свои долги. Если банковскому и финансовому сектору экономики России до конца года приходится молиться на Минфин и ЦБ, которые своими операциями спасают их от краха, то команда Дмитриева становится ответственной за спасение корпоративного сектора. Поскольку такие долги есть у всех.
По данным ЦБ, около 20% внешнего долга российских банков и корпораций, или примерно $100 млрд, должны быть погашены в течение 12 месяцев. Собственно говоря, ни до начала мирового финансового кризиса, начавшегося в июле 2007 года, ни даже после него практически никто не собирался эти долги погашать. Конъюнктура финансовых рынков позволяла их рефинансировать. Несмотря на все потрясения последнего времени это удавалось. Внешний долг рос: только за второй квартал 2008 года он увеличился на $51,8 млрд. Но к середине лета из-за проблем на мировом финансовом рынке компаниям из развивающихся стран получить кредиты стало практически невозможно. Тем, кому это удавалось, заимствования обходились дороже, чем раньше. Для российских компаний ситуацию усугубила "большая тройка" чисто местных неприятностей: вмешательство государства в конфликт внутри ТНК-BP, дело "Мечела" и война в Грузии.
Впрочем, тихой гавани — относительно безопасного прибежища для инвесторов — из российского рынка, похоже, не получилось бы даже при куда более осмотрительном отношении молодой российской тандемократии к инвестиционному климату. Обострившиеся к концу лета проблемы на американском финансовом рынке привели к исходу иностранных портфельных и спекулятивных инвесторов. Выразилось это не только в падении котировок акций, но и в бегстве от рубля. Пока официальные оценки оттока капитала недоступны, но, по разным оценкам, с 8 августа (начало войны в Грузии) чистый отток частного капитала из России составил от $25 млрд до $50 млрд. Международные резервы РФ между 8 августа и 19 сентября сократились на $38,1 млрд.
И Дмитрий Медведев, и Владимир Путин не раз после августовских событий подчеркивали, что речь ни в коем случае не идет о том, что Россия движется к самоизоляции. А поведение премьера на встрече с иностранными инвесторами в Сочи наблюдатели описывали как "непривычно шелковое". Тем не менее реальные действия правительства свидетельствуют о подготовке мер, которые позволят максимально снизить зависимость от мирового рынка, заменить иностранные инвестиции государственными, а рыночную поддержку ликвидности банковской системы — фондированием экономики за счет ЦБ. Даже поддержка курса акций в их фантазиях будет определяться не хорошими новостями, а государственными интервенциями.
Нетрудно предположить, что такая конструкция может спровоцировать курс на дальнейшую изоляцию. Называться она, конечно, будет как-нибудь иначе — скажем, "опора на собственные силы". В любом случае ВЭБ в качестве фундамента такой опоры годится идеально: он консервативен, не слишком на виду и вряд ли готов к большой открытости. И малопубличная команда Владимира Дмитриева — наилучшая иллюстрация того, как может выглядеть российская "неизоляция" в понимании президента и премьер-министра.
Источники "Власти" в банковских кругах уверяют, что пока место в истории ВЭБу отнюдь не гарантировано. "Возможно, схема не предусматривает участия ВЭБа в спасении компаний по существу. Например, все будет выглядеть так: глава "Газпрома" приходит к Владимиру Дмитриеву и просит $5 млрд до конца года. Дмитриев шлет бумажки в ЦБ, ЦБ кладет в ВЭБ депозит на эту сумму, ВЭБ перекредитовывает "Газпром" на эту сумму за процент. Где тут влияние?" — рассуждал в беседе с "Властью" крупный московский инвестбанкир.
Но и он, очевидно, немного лукавил. Именно на переговорах по "стабилизационному рефинансированию" можно получить самую серьезную власть над значительной частью российских компаний и не взять ее, ограничившись ролью посредника. От того, как ВЭБ будет решать эту проблему, зависит, используют ли Владимир Дмитриев и его команда исторический шанс занять новое место в российской экономике.