В ночь с четверга на пятницу премьер Владимир Путин напугал журналистов, заставив ждать себя несколько часов в Ново-Огареве. Специальный корреспондент "Ъ" АНДРЕЙ Ъ-КОЛЕСНИКОВ, как и все остальные, к исходу пятого часа ожидания был готов к любому повороту событий, в том числе и к отставке премьера. Но оказался не готов увидеть в одном из премьерских кабинетов уссурийскую тигрицу.
Во второй половине дня в четверг стало известно, что журналистов "правительственного пула" ждут в Ново-Огареве в восемь часов вечера. О том, что там будет происходить, не было сказано ни слова, и от этого ценность мероприятия тут же возросла многократно. Мы слышали только туманные намеки. Нас убеждали, что речь идет о неформальном общении премьера с журналистами и при этом не об экономике. Разумеется, после этого никому нельзя было объяснить, что премьер не сделает какое-то принципиальное заявление на экономическую тему.
Ведь уже было известно к тому же, что вечер премьер проводил в Белом доме в совещаниях на тему финансового кризиса. И чем больше времени шло, тем крепче была уверенность в том, что нас сильно и наверняка, как обычно неприятно, удивят.
А время шло. Мы приехали в Ново-Огарево в семь вечера. Встреча, как известно, была намечена на восемь. Ни в девять вечера, ни в десять не появилось никаких признаков того, что премьер собирается выезжать из Белого дома в направлении Ново-Огарева.
За это время мнения журналистов насчет происходящего, мягко говоря, разделились. Уже появилась рабочая группа, которая считала, что и правда никакой экономики в такое позднее время уже не будет, просто потому, что телевизор в это время уже никто не смотрит, а газеты давно "закрыли" свои номера, и что речь идет о каком-то совсем другом событии.
Кто-то догадался, что Кони родила. А я разговаривал с человеком, который не кичился своим знанием и даже более или менее тщательно скрывал его, но все-таки рассказал, что, по его представлениям, премьеру на день рождения (отмечается 7 октября) подарили автомобиль и что Владимир Путин хочет устроить его презентацию. Этот журналист даже написал в своем блокноте слова "авто", "подарок", поставил свою подпись и время гениальной догадки — чтобы потом, когда она подтвердится, никто не посмел упрекнуть его в том, что он на самом деле ничего такого не говорил.
Более того, я был поражен тем, с какой уверенностью этот журналист, претендующий на то, что знает и даже, можно сказать, чувствует премьера, поспорил с другим журналистом "на желание", что он прав. Он выигрывал, если Владимир Путин покажет нам автомобиль. Во всех остальных случаях он проигрывал. То есть он согласен был занять заведомо некомфортную для себя позицию — так уж он был убежден в своей правоте.
Прошел слух, что премьер будет ждать нас на вертолетной площадке. Так сразу возникла убежденность, что ему подарили вертолет.
Но к одиннадцати вечера оптимизм рассеялся. Версия о каком-то важном заявлении снова стала преобладающей. Два раза нам объявляли, что премьер уже выезжает, и два раза он оставался в Белом доме. Конечно, он подчищал свое заявление.
Мало кто предполагал, что это может быть заявление об отставке. Премьер не мог бросить на произвол судьбы страну во время кризиса. Но к полуночи уже ничего нельзя было исключить.
Тем более что встречу вдруг перенесли в другой дом на территории резиденции, и когда расставили камеры, когда на полу расселись фотографы, а оказавшееся больше никому не нужным пространство заполнили собой газетные журналисты, в помещении воцарилась вдруг атмосфера такой государственной важности, что под ее тяжестью хотелось только одного: знать, что и ты — частичка этой великой страны, Российской Федерации, и что это тебе, одному из нескольких, доверено узнать о том, что случится с этой страной уже наутро. И все мы изнемогали от этого то ли знания, то ли незнания. И держались, как могли.
Премьер вошел в помещение в половине первого ночи в коричневой куртке, в джинсах, и я подумал: в таком виде заявления государственной важности не делаются (если, конечно, это и в самом деле не заявление об отставке).
Но он начал говорить, и я осознал: нет, все-таки хорошо не будет.
— Не ожидал,— сказал Владимир Путин,— что здесь столько камер. Ну что ж... С некоторыми из вас я работаю давно, с кем-то недавно... И вот что я хочу сказать...
Да можно было уже не говорить. Я представил себе заголовки газет: российских, западных, восточных... Мне показалось, что страну уже тряхнуло.
По крайней мере, я хоть присутствовал при историческом событии...
— Я прошу вас не шуметь, не кричать, не визжать...— после паузы продолжил премьер.— Это мероприятие личного характера. Давайте пройдем в соседнюю комнату.
Почему-то он решил продолжить и сказать главные слова в соседней комнате. Откуда я знаю, почему? Это и правда было его личным делом.
Мы зашли в соседнюю комнату. И я увидел тигренка. Он лежал на красной подстилке в двух корзинках, что ли, с плоским дном. Тигренок был маленький. Он повернул голову в нашу сторону, и я понял: Владимир Путин остается.
Он подсел к тигренку (это оказалась тигрица) и стал гладить его. Он делал это аккуратно и всем советовал того же. Желающих погладить нашлось не так уж много. Выяснилось, что ей два с половиной месяца, что это — подарок (все-таки подарок) на день рождения и что она только что съела два килограмма говядины и поэтому такая спокойная. Все попытки выяснить, кто подарил премьеру тигрицу, разбивались о его нечеловеческую доброжелательность...
— Откуда она? — переспрашивал Владимир Путин.— Она из России. Российская гражданка.
— Она с вами будет жить?
— Она должна жить в нормальных условиях. То есть подыщем ей хороший зоопарк.
Я успел подумать, что для тигренка вряд ли зоопарк когда-нибудь станет нормальными условиями. Если, конечно, он родился не в зоопарке.
Полосатая тигрица вела себя поразительно спокойно. Я подумал, не вкололи ли ей немножко успокоительного. Но господин Путин возмутился такому предположению.
Тут прямо перед ее глазами вспыхнул свет камеры, и она зашипела.
— Осторожней,— сказал премьер.
Я подумал, что он все-таки очень беспокоится о журналистах.
— Испугается и убежит,— продолжил Владимир Путин.
— Если она испугается, то мы убежим быстрее,— предположил я.
Журналистки стали предлагать имена тигрице, фигурировали Машенька и Аленка.
— Да, Машенька,— обрадовался господин Путин.— Вчера именно этот предлагали вариант!
Он никак не мог отойти от нее и продолжал гладить и гладить...
В итоге шестичасового времяпрепровождения один из нас проспорил желание и теперь думает только о том, что за желание ему придется выполнить, и даже говорит, что готов идти до конца.
Другие просто посмотрели на тигренка. Владимир Путин просто показал его. Все, пожалуй. Великого потрясения не случилось.
А запросто могло бы. Причем какое угодно.
И что самое интересное, никто бы не удивился. Текущий политический и экономический момент состоит в том, что все готовы к любому повороту событий.
Ну, может быть, меньше, чем к чему бы то ни было другому,— увидеть в одном из кабинетов Владимира Путина уссурийскую тигрицу.