В Большом зале Филармонии сводными силами Оркестра Государственного Эрмитажа, Камерного хора Смольного собора, Петербургского камерного хора и секстета солистов были исполнены баховские "Страсти по Матфею". По мнению ДМИТРИЯ РЕНАНСКОГО, этот проект слишком гармонично вписался в петербургскую афишу.
Особенности художественной политики Санкт-Петербургской филармонии еще полтора века назад идеально сформулировал Рихард Вагнер. В либретто своей музыкальной драмы "Зигфрид" он устами почивающего на рейнском золоте Фафнира изрек как нельзя лучше подходящие слова для характеристики местной культурной ситуации: "Не тревожьте меня. Я стар. Дайте мне спать". На всякую попытку критически взглянуть на афишу Филармонии ее начальство рычит и брызжет ядом почище вагнеровского дракона, но это лишь в случаях крайней необходимости — уж слишком сладка дрема на президентских грантах, уж слишком легко прикрывать имитацию культурной деятельности священным именем Шостаковича.
Характерный пример подобного симулирования филармоническая публика могла наблюдать на первом концерте абонементного цикла "Призрак оперы". Баховские "Страсти по Матфею", как и вообще крупные формы барочной музыки, звучат у нас крайне редко. За сам факт возможности услышать "Страсти" живьем следовало бы сказать спасибо дирижеру Лео Кремеру, не первый год ответственному в Петербурге за пассионы и прочие ученые оратории, которые кроме него здесь вроде как и некому играть. В целом "Страсти" удались — духовики умеючи имитируют на современных инструментах звучание старинных рекордеров и шалмеев, струнные не раздражают одинаково мучительной для слуха и для Баха караяноподобной вибрацией, медь пытается соответствовать блеску своих натуральных предшественников. Слушать Баха в академических оркестрах, как правило, скучно до зевоты, но Лео Кремер — в отличие от большинства коллег — даже во вступительном шествии на Голгофу заставил своих музыкантов на французский манер слегка пританцовывать. Молодые вокалисты Борис Степанов (Евангелист) и Борис Пинхасович (Иисус) по степени технического и этического проникновения в баховский стиль дали фору своим старшим коллегам, а господин Кремер даже сумел слегка унять пыл приглашенных оперных певцов, сохранив при этом подобающий жанру пафос.
Все это, конечно, скрасило трехчасовое пребывание в зале Дворянского собрания, но творческий результат ограничился тем, что льющиеся со сцены звуки никак не оскорбили слух публики. По большому счету, благодарить особо не за что — все эти не слишком ретивые попытки причастить отечественных академистов святыми дарами аутентичного исполнительства мы слышали еще одиннадцать лет назад, когда Лео Кремер исполнил в Филармонии "Страсти по Иоанну". С тех пор русский Бах Лео Кремера не стал лучше или хуже — и эта проблема титулованного немецкого органиста и дирижера в принципе должна была бы озаботить хоть кого-то. Филармонии принято пенять ее провинциальностью, а основным признаком провинциальности принято считать отсутствие свободы и выбора: положим, государственных бюджетов не хватает на приглашение в Петербург баховских специалистов мирового уровня вроде Филиппа Херревега или Маасаки Сузуки (если таковые имена вообще на слуху у чиновников от музыки). Но у программной дирекции был выбор — пригласить тех музыкантов, что попались под руку (в итоге в такой роли оказался многолетний филармонический резидент Лео Кремер), или заняться поиском свежих исполнительских сил, которые, как ни удивительно, даже обитают под боком, в Петербурге. Филармонии, как обычно, было не до этого. В результате на площади Искусств все вышло как всегда — до Бога высоко, до Баха далеко.