Публичная политика в России все более заменяется слухами. Как во времена апрельского скандала с пророчившей дворцовый переворот "версией #1", октябрьские валютные скандалы породили "версию #2" об уходе Черномырдина. Возможно, впрочем, что премьер сделался героем "версии" совсем не по причине валютных скачков. Напротив, не исключено, что и скачки и слухи порождены одной причиной: в начале осени кризис в президентской администрации поневоле выталкивал премьера на роль политика #1, что и могло породить у недовольных этим политических и деловых групп желание кончать с Черномырдиным как можно скорее.
Бытование "версии #2" началось вечером во вторник, когда радиостанция "Эхо Москвы" со ссылкой на информированные источники в администрации президента сообщила, что премьер подал в отставку. Уже в следующем выпуске новостей сообщалось, что сам премьер это опроверг, однако ящик Пандоры был открыт, и версия пошла гулять неудержимо. В ходе ее дальнейшего бытования "информированные источники" намертво замолчали и субъектами дискуссии стали, с одной стороны, журналисты, с другой — герои версии, т. е. Ельцин с Черномырдиным. Президент назвал версию "дикой уткой" и объявил о своем полном доверии премьеру; премьер указал, что люди, преследующие цель "расшатать, взбудоражить общество", есть и они "всегда при деле", причем, как признал опытный хозяйственник, уже при отъезде в отпуск он знал, что традиция есть традиция и "что-то должно было произойти".
Возможно, источник слухов находится в администрации президента. По совокупности косвенных данных тут напрашивается кандидатура президентского помощника Георгия Сатарова. С одной стороны, именно Сатаров все лето разрабатывал проект отставки Черномырдина и насыщения правительства министрами-коммунистами — в условиях угрожающего кабинету тяжелого биржевого кризиса трудно удержаться от соблазна и не запустить удачно совпадающий с летними проектами самосбывающийся прогноз. С другой стороны, Георгий Сатаров лежит в госпитале, что, видимо, снижает его возможности активного участия в политической жизни.
Учитывая историю с "версией #1", нельзя отвергать и возможность того, что новая версия имеет не внутриполитическую, а сугубо внешнеэкономическую подкладку: возможно, спрос, продиктованный западными стереотипами ("денежная единица летит в тартарары — кабинет всенепременно уходит в отставку") и в данном случае породил предложение.
Тем не менее, если отвлечься от сугубо западных стереотипов и вернуться к отечественным реалиям, то более интересной, чем имена конкретных заказчиков и исполнителей, может быть версия, связывающая октябрьские неприятности Черномырдина с летне-осенними (Волга-матушка река, Берлин, Ирландия) приятностями президента. Непосредственным следствием тогдашних приятностей стало ощущение тяжкого политического вакуума. Мало того, что все это было крайне неприлично — создавалось впечатление полной пробуксовки административной машины: скандалы с помощниками, "полифония мнений" и т. д. Сентябрьские хроники вплотную подводили к выводу о том, что режим президентуры не состоялся, и острое ощущение политического вакуума заставляло всю российскую верхушку думать о том, что будет дальше.
Признать неэффективность сущностной и неотъемлемой чертой президентуры означало бы, что страна по необходимости стоит перед новой революционной перестройкой и приятной необходимостью выбирать между очередной эманацией Лигачева в лице Зюганова и таковой же эманацией Горбачева в лице Явлинского. На фоне приближающегося десятилетия исторического апрельского (1985 г.) пленума ЦК КПСС перспектива вновь радостно ввергнуться в институциональный хаос "разворачивающихся процессов" не у всех вызывала энтузиазм. Альтернативой второму изданию перестройки мог быть лишь сугубо консервативный подход, в рамках которого ради сохранения монархии стоит подумать о смене монарха, т. е. о новой фигуре, олицетворяющей собой режим президентуры.
Хотя ни о каких конкретных интригах речи еще не шло, существенно, что вопрос о преемнике на рубеже сентября--октября стал ощущаться не как схоластический, но как сугубо практический — не "что будет когда-то?", а "что (т. е. кто) будет завтра?". Именно 4 октября — в момент, когда вернувшийся из-за океана президент давал не всех приободрившую пресс-конференцию — по Москве ползли слухи о срочной поездке Филатова и Ерина в Сочи к премьеру.
Слухи, вероятно, подпитывались тем неотменным фактом, что Черномырдин оказывался единственной фигурой, могущей обеспечить сколь-нибудь безболезненное преемство власти в случае каких-либо экстренных обстоятельств. С одной стороны, нынешний премьер — конституционный преемник правителя, с другой — из всех возможных кандидатур именно премьер оказывался максимально консолидирующей, т. е. вызывающей минимальную сумму возражений фигурой, более или менее приемлемой для большинства политических и деловых групп.
Обстоятельства (возможно, и без сознательной на то воли премьера) начали неуклонно возносить Черномырдина наверх, обещая в скором будущем сделать его кем-то вроде фактического регента, который мог бы сгладить приближающийся кризис престолонаследия и тем самым разорвать дурную российскую традицию дворцовых переворотов. Сохранение status quo, т. е. сочетание перманентного кризиса президентской администрации с относительным порядком в черномырдинской епархии, могло бы сделать премьера признанным регентом в течение ближайших месяца--двух, причем тому вряд ли помешали бы даже и неизбежные хозяйственные неурядицы — лишь бы они не носили обвально-катастрофического характера.
Правильное престолонаследие при таких достоинствах, как стабильность и отсутствие великих потрясений, имеет и недостатки — гибнет множество честолюбивых планов, предусматривающих в качестве непременного условия грядущий вакуум власти. А вслед за осознанием того факта, что дальнейшее возвышение премьера могло бы этого вакуума не допустить, и начинаются слухи.
Максим Ъ-Соколов