премьера / кино
На экраны выходит "Юрьев день" Кирилла Серебренникова — фильм, вызвавший нервную реакцию в России и вполне достойно показавший себя едва ли не на всех главных киносмотрах сезона. Комментирует АНДРЕЙ ПЛАХОВ.
Снят "Юрьев день" по сценарию Юрия Арабова, и это многое объясняет. В его творчестве, проникнутом, с одной стороны, стремлением к ортодоксальной вере, с другой — свойственным современному художнику скепсисом, этот сценарий занимает место рядом с другим — "Ужас, который всегда с тобой". Действие обоих происходит как бы в неопределенном настоящем, еще несущем в себе черты экономического и бытового хаоса перестроечных 1990-х, но на глазах превращающемся в вечное мифологическое время, в котором испокон веков пребывает Русь-матушка. Оба сценария объединяет то, что можно назвать бытовой мистикой и даже экзистенциальным ужасом, прорастающим сквозь толщу банального быта.
"Ужас, который всегда с тобой" выглядит более глубоким и радикальным. В нем с особенной силой показана беззащитность интеллигента советской закваски перед тоталитарной системой, хотя и мутировавшей в эпоху рыночных отношений и реабилитации православия. Особенно впечатляюще показано сращивание спецслужб и церковных институтов и воздействие на человека новых методов психологического зомбирования. Как сценарий, "Юрьев день" выглядит слабее: в нем несколько прямолинейно выражена идея соборного приобщения интеллигенции к народу. Разумеется, в нем много других смыслов, но все же главная сюжетная линия связана с возвращением героини, "оторвавшейся от корней", в лоно народной жизни.
А вот от фильма возникает другое ощущение. В зимний, окутанный снежной дымкой городок Юрьев отправляется попрощаться с родиной знаменитая оперная певица Люба и прихватывает с собой сына. Воздух родины буквально всасывает в себя 20-летнего оболтуса, который исчезает без всякого следа, а потом и саму героиню: после безуспешных попыток найти сына она остается там, где он пропал и где она некогда родилась. Развитие этого сюжета можно трактовать по-разному: как расплату за гордыню, как апофеоз почвенничества, а можно — и как ироническое сведение счетов с враждебным пространством, так сказать, патриотическую трагикомедию, которую с удивительной остротой играет Ксения Раппопорт и визуально совершенно оформляет оператор Олег Лукичев.
Кирилл Серебренников усиливает содержащиеся в сценарии и вводит новые евангельские ассоциации, однако рассматривать вырастающий из фильма образ окутанной туманом России как средоточие духовности и народной морали мешает ирония режиссерской концепции и актерского решения главного женского персонажа. Надо признать, что Кириллу Серебренникову не удается выдержать тон последовательно на протяжении всей картины, в результате чего где-то в середине она стилистически ломается. Если сцены в Кремле, в монастыре, в милиции выполнены в едином, сугубо кинематографическом стиле, то палата туберкулезников-уголовников, где Люба находит нового блатного сына, грешит откровенно театральным символизмом на опасной вкусовой грани.
Однако финал расставляет все на свои места. Ирония особенно очевидно звучит в последней сцене, когда Люба приходит в церковь и ее поставленный оперный голос вливается в тихое многоголосье церковного хора. Мы видим полные религиозного чувства лица женщин, но ироническим контрастом к ним выглядят унифицированно выкрашенные у всех и гладко зачесанные рыжие волосы. Дело в том, что в Юрьев завезли дешевую краску под названием "Интимный сурик": и само придуманное Арабовым название, и акцент, поставленный Серебренниковым на этой провинциальной моде, переводят всю ситуацию религиозного покаяния в регистр гротеска.
Не последнюю роль играет и семитская внешность Ксении Раппопорт, которая все равно никак не вписывается в православный хор славянских лиц. Это отлично почувствовали те, кто, будучи "святее папы римского", тут же обвинили режиссера в несоответствии канону. Действительно, если в фильме и содержится религиозный посыл, то, скорее, экуменический, а возможно, даже с буддистским акцентом на идею перемены участи. Что снимает с сюжета фильма налет патриотического консерватизма и переводит его в русло общечеловеческих ценностей.