Российская власть верна себе. Четыре года назад она использовала бесланскую трагедию для политической реформы. Сейчас таким поводом стал экономический кризис, считает редактор отдела политики ИД "Коммерсантъ" Глеб Черкасов.
Демонстративное нежелание российских властей называть кризис кризисом привело в последние недели к чудовищному разрыву между политикой публичной и политикой реальной. Иногда это даже выглядело комично.
С 16 сентября по 14 октября торги на российских фондовых биржах прерывались более чем десять раз. В отдельные дни торги прерывались по три раза. 15 октября в Госдуме ждали министра финансов Алексея Кудрина. Он не пришел, и депутаты с видимым интересом занялись заранее подготовленным вопросом об эротике на телевидении.
В середине октября в столичных офисах с жаром, но без особого воодушевления обсуждали сокращение штатов, зарплат и прочие неприятные последствия кризиса. В те же дни депутаты Мосгордумы увеличили свою смету на 2009 год с 900,7 млн до 1,2 млрд руб. Самой большой оказалась статья расходов на жалованья депутатов и их обслуживающего персонала.
Впрочем, иногда нестыковка официально заявленной и реальной повестки дня выглядела угрожающе. В том же октябре министр обороны Анатолий Сердюков, объявивший о начале самой масштабной за последние годы военной реформы и сокращениях среди офицерского корпуса (см. "Власть" N41 за этот год), встречался с президентскими полпредами в федеральных округах, чтобы попросить их помочь в трудоустройстве отставников. На решение этой задачи были сориентированы и губернаторы. И именно в октябре из регионов начали поступать новости о том, что предприятия начинают сокращать объемы выпускаемой продукции и отправлять работников во временные отпуска. Трудоустройство десятков тысяч офицеров при таком раскладе выглядит достаточно сложной задачей, а сама военная реформа оказывается несвоевременной.
В принципе разделение российской политики на решающих (Кремль, Белый дом) и поддерживающих (все остальные) само по себе не новость. Однако на этот раз решающие предпочли и вовсе обойтись без поддерживающих. Это особенно заметно, если сравнивать события последних недель с совсем недавним кризисом, связанным с пятидневной войной в Южной Осетии. Тогда, в начале августа, российские власти признали сам факт вооруженного конфликта, но заручились поддержкой политических структур. В итоге все решения — от начала боевых действий до дипломатического признания Абхазии и Южной Осетии — были одобрены обеими палатами Федерального собрания, парламентскими партиями и, если верить социологическим опросам, обществом в целом. И даже если когда-нибудь встанет вопрос о том, что признание Абхазии и Южной Осетии оказалось не самым адекватным решением, ответственность будет возложена и на тех, кто предлагал, и на тех, кто одобрял.
Экономический кризис власть не признавала и, соответственно, никакой политической поддержкой заручиться не пыталась. Правительство и администрация президента принимали некие меры, о которых политический класс узнавал из газет. Только в тех случаях, когда уж совсем нельзя было обойтись без законодательной поддержки, правительство обращалось в Думу. Там все шло по привычной, описанной еще в 2004 году Борисом Грызловым модели "парламент не место для дискуссий". Закон прибыл, его расписали по комитетам, вынесли на пленарное заседание и быстро приняли.
Однако дружное голосование еще не означает безоговорочной поддержки. Если бы решающим она на самом деле понадобилась, то надо было бы произвести мобилизацию поддерживающих. А для этого хотя бы обозначить проблему. Но этого не происходило. До самого последнего момента складывалось ощущение, что отказ Кремля и Белого дома называть кризис кризисом — это не игра, а вера в то, что ничего плохого не происходит. Рассказывают, что, когда вице-премьер Игорь Сечин встречался с группой академических экономистов, он в конце беседы доверительно попросил: "Вы ведь часто встречаетесь с зарубежными коллегами. Так не говорите им, что у нас кризис,— они и не узнают".
Однако послание президента Федеральному собранию показало, что, с точки зрения власти, экономический кризис в стране есть. Иначе бы не было объявлено о начале конституционной реформы.
Получилось так же, как в 2004 году. Трагедия в Беслане стала поводом для серьезных институциональных изменений в политической системе. Прямого отношения к отражению террористической угрозы предложенные Владимиром Путиным меры, в частности отмена губернаторских выборов, не имели. Однако "постбесланский пакет" обозначил новую повестку дня и позволил властям не просто отвлечь внимание политического класса от состояния дел в силовых структурах, но и реализовать давно задуманные планы по унификации политической системы.
Так и сейчас. Кризис есть. Что с ним делать — непонятно, то есть решающие еще не определили. Но чтобы поддерживающие не волновались, перед ними пока поставили ширму в виде конституционной и политической реформы. Их реализация в интересах Кремля. К моменту окончания реформ либо кризис закончится, либо появятся новые проблемы и задачи.