Живописные отношения

рассматривает Ольга Лузина

Два художника были друзьями. Автор портрета — амбициозный вундеркинд Жан Огюст Доминик Энгр; с одиннадцати лет в тулузской Королевской академии живописи, скульптуры и архитектуры, в семнадцать первый приз за рисунок, с девятнадцати парижская Школа изящных искусств, в двадцать один Большая Римская премия, в двадцать три заказ Наполеона на портрет в полный рост. Модель — тоже молодой да ранний, но мучительно робкий и застенчивый Франсуа Мариус Гране; он учился у пейзажиста Жана Антуана Константена, писал архитектурные виды и церковные интерьеры. Познакомились они, видимо, в 1797 году в мастерской Жака Луи Давида, где Энгр провел четыре года, а Гране — несколько месяцев. Тогда же вместе жили и работали в бывшем монастыре капуцинок в Париже. В 1806-м они снова встретились, на сей раз в Риме. Гране 32 года, он неплохо зарабатывает туристическими видами; Энгру двадцать семь, он наконец получил Римскую премию, которую из-за финансовых трудностей Французской академии в Риме ему пришлось ждать пять лет. Энгр уехал из Парижа накануне очередного Салона, где выставил тот самый портрет Наполеона на императорском троне, портреты семьи Ривьер и автопортрет, и с нетерпением ждал реакции публики и критики. Кроме того, в Париже осталась помолвленная с ним Жюли Форестье.

Критика на портрет Наполеона была разгромной, Энгра разругали за средневековую напыщенность, жесткую симметрию, резкий колорит и чрезмерную прилизанность. В самом деле, невероятная восточная пышность давала почти карикатурный эффект надменности новоиспеченного императора. Давид тоже отругал ученика — вероятно, как обычно, за вялые и непропорциональные члены. Энгр пришел в бешенство: репутация уничтожена, карьере конец, в Салон ни ногой, в Париже негодяи, остаюсь в Риме. Решение понятное, хотя и глупое. После четырех лет стипендии никаких перспектив — не пробавляться же карандашными портретами туристов, как Гране, помолвка разорвана.

Через год после приезда в Рим Энгр и написал портрет Гране. Элегантный юноша с длинными бакенбардами и зеленовато-карими глазами изображен вполоборота, плащ из бархатистой ткани в цвет глаз, из-под него виднеется широкий воротник белой накрахмаленной сорочки. Он стоит на крыше дворца на вилле Медичи, где тогда находилась мастерская Энгра, с папкой для рисунков. Надпись: GRAИET (с перевернутой N). Это его портфолио, в нем собран весь Рим, как выразился Франсуа Жерар, еще один ученик Давида. За фигурой Гране и парапетом Квиринальский дворец, привлекавший Энгра микст Ренессанса и барокко. Возможно, для созвучия с архитектурой Энгр надел на палец модели золотое кольцо с барочной жемчужиной неправильной формы. Пейзаж легкий и сухой, почти в манере Гране, но все же энгровский — может быть, оммаж или подражание другу. Самому-то Энгру пейзажный жанр казался слишком приземленным (впрочем, и портреты он писал разве что для заработка, уважая лишь историю с мифологией; так и Ван Дейк не считал себя портретистом). Небо сначала он сделал безоблачным, потом закрыл грозовой тучей — то ли в оправдание плаща с капюшоном, то ли просто из романтики. Впрочем, Энгр всячески подчеркивал свою классицистичность и неприятие романтизма, ярчайшего романтика Делакруа числил личным врагом; вероятно, темный фон понадобился для вящей глубины и мягкости портрета Гране. Лицо написано почти плоско, эта характерная черта живописи Энгра особенно заметна в его прозрачных рисунках, где правит линия, а теней практически нет, что дает редкостную светоносность. В фигуре Гране Энгр повторяет композицию своего автопортрета, писанного тремя годами ранее; но если у него самого голова гордо поднята, лоб открыт, лицо бледно, губы плотно сомкнуты, а взгляд упирается в зрителя, то у Гране голова опущена, лоб почти закрыт локонами, щеки разрумянились, на приоткрытых губах нерешительная полуулыбка, а взгляд направлен вбок. Сам Энгр заявлял, что в каждой голове должны прежде всего говорить глаза, и глаза Гране смотрят неуверенно и даже виновато. От этого возникает ощущение внутреннего напряжения, будто ему физически тяжело выдерживать контакт даже с другом.

А может, не даже. Может, дело как раз в этом. Вскоре после того, как был написан портрет, их отношения стали портиться. Энгр считал себя непризнанным гением и ревновал к успеху друга, чьи открыточные виды Рима расходились лучше, чем его собственные глубокомысленные аллегории, подчеркивающие почтение к Рафаэлю. Вскоре Энгру пришлось вернуться к нелюбимым портретам: английские туристы и дипломаты неплохо платили. Он по-прежнему добивался признания в парижском Салоне и без конца сочинял новые картины, по-прежнему мечтая о славе исторического живописца. Ревность к Гране дошла у Энгра до того, что он решил выиграть сражение на поле заклятого друга и написал картину "Папа Пий VII в Сикстинской капелле", где в левом нижнем углу пристроил воинственный автопортрет с алебардой. Однако и это вызвало в Салоне 1814 года враждебное непонимание. Тем временем Гране набрел на свой главный сюжет. Им оказались темные сводчатые хоры церкви капуцинского монастыря в Риме. Человек, как видно на портрете, он был замкнутый, еще в Париже с радостью жил в келье, подальше от общества, у Давида его прозвали монахом, всю жизнь ему было комфортнее в немноголюдном Риме. Там в 25 лет он влюбился в итальянку Нену ди Пьетро, ждал почти всю жизнь, пока она не овдовела, женился в шестьдесят восемь, а еще через четыре года она умерла. В сцене несуетного богослужения в скупо освещенном зале с медленной игрой светотени он увидел, как можно ощутить и пережить само время. Этот мотив так взволновал среду коллекционеров и любителей всего мистического, что Гране пришлось повторить его полтора десятка раз с незначительными изменениями. Две версии осели в эрмитажной коллекции, одну из них художник лично преподнес Александру I. Энгр отчаянно завидовал богатству и почестям, которые принесла Гране одна-единственная картина, и обвинял его в эгоизме и корысти, а также в том, что "Капуцины" лишили его первенства в художественном Риме.

Обратно подружились они только в 1830 году, когда Энгр наконец добился в Париже признания как первый неоклассицист Франции после Давида, получил орден Почетного легиона и титул академика. Амбиции его были отчасти удовлетворены, ревность угасла. Гране к тому времени стал кавалером ордена Святого Михаила и занял пост хранителя в Лувре. Свой портрет кисти Энгра он бережно хранил в личной коллекции среди 2 тыс. других вещей и завещал своей малой родине — Экс-ан-Провансу. Там он вошел в собрание городского музея, впоследствии названного именем Гране. Это редкий для Энгра незаказной портрет, в нем нет привычного холодного блеска, нет дистанции. Нет желания показать, какой он выдающийся живописец. Это не про искусство, а про человека. Впрочем, и про искусство этого человека.

Санкт-Петербург, Эрмитаж, с 14 ноября до 25 января