В культурном сознании немцев Дрезден — это такой германский Петербург: город довольно провинциальный, довольно бедный, но зато он — несомненная культурная и музейная столица. Одиннадцать художественных музеев Дрездена действительно хранят сокровища мирового уровня: одной Сикстинской Мадонны Рафаэля (хранится в дрезденской Галерее старых мастеров) было бы достаточно, чтобы обеспечить городу-хозяину круглогодичный вал культурного туризма. Совокупное же богатство дрезденских коллекций ставит здешнее музейное объединение на один уровень с крупнейшими музеями Европы, такими как Эрмитаж, Лувр или Прадо.
Выставка "От Фридриха до Дикса", открывшаяся в Эрмитаже, приехала в Петербург из дрезденской Галереи новых мастеров. Как понятно из названия, демонстрирует она крупнейших немецких живописцев XIX и начала ХХ века. Открывая выставку, министр культуры земли Саксония Эва-Мария Штранге подчеркнула, что выставка из дрезденского собрания, помимо всего прочего, является еще и способом дрезденского музея выразить благодарность России за события полувековой давности. Когда во время войны Дрезден был полностью разрушен, шедевры из собраний дрезденских музеев перешли в собственность стран-победителей. В конце 1950-х Советский Союз вернул Дрездену большую часть трофейного искусства. Меньшая часть его, однако, по-прежнему в России, и вопрос реституции до сих пор остается болезненным для обеих стран. Если учесть, что Эрмитажу с таким вопросом приходится сталкиваться довольно часто, и не только в отношении немецких трофеев, для него эта тема более чем актуальна. И выставка "От Фридриха до Дикса" являет собой показательный пример успешной реституции с последующим взаимовыгодным сотрудничеством.
На выставке — полсотни картин, охватывающих все наиболее показательные направления в немецком, да и европейском искусстве позапрошлого и начала прошлого столетия. Несмотря на небольшой объем выставки, по ней вполне можно проследить историю развития искусства, смены стилей и направлений, обмена влияниями с искусством других европейских стран. Вообще экспозиция устроена по-немецки четко и доходчиво: выставка очень повествовательна, ее можно читать как роман с тщательно выстроенным сюжетом. Начинается она эпиграфом в стихах: на одной музейной стене выстроена прямо-таки поэтическая строфа из трех работ величайшего немецкого живописца XIX в. Каспара Давида Фридриха и двух полотен его современников, которые составляют Фридриху точную рифму. Главный шедевр выставки — маленький фридриховский холст "Двое, созерцающие луну". В зимнем лесу два путника засмотрелись на месяц, который прямо-таки по-куинджевски светится в мрачном коричневатом небе. На картинах Каспара Давида Фридриха, как известно, персонажи всегда спиной к зрителю — и кураторы выставки, играя с этим "фирменным знаком" мастера, вешают в пандан ему "Женщину на террасе" Карла Густава Каруса, которая тоже отвернулась от зрителя, залюбовавшись закатным пейзажем на заднем плане. Большой ночной пейзаж Фридриха "Кладбище" — вид на последнюю обитель смертных сквозь открытые кладбищенские ворота — уравновешен точно таким же по формату и по сумрачности "Собором зимой" Эрнста Фердинанда Оме. А центром этого симметричного орнамента из картин, откуда в обе стороны разбегаются "рифмующиеся" шедевры, выступает еще одна вещь Фридриха: лаконичная "Гуннская гробница".
Далее мы идем по залам как по эпохам — историческим и искусствоведческим. Если романтизм Фридриха продолжает "Переправа через Эльбу" Людвига Рихтера (селяне в лодке плывут сквозь золотые сумерки на фоне утеса, старинного замка и луны), то "Проповедь в монастырской церкви" Адольфа фон Менцеля обнаруживает уже и разночинный социальный критицизм, и вольнодумный, почти импрессионистский резкий мазок. Явно повлияли на русских "шестидесятников" XIX века и пришедших за ними передвижников немецкие "деревенщики": "Деревенская свадьба в Эльзасе" Беньямина Вотье и "Передвижной зверинец" Пауля Мейерхейма полны того же народолюбивого пафоса, что и какие-нибудь "Бурлаки на Волге" Репина. Но — сюрприз! — "Бурлаки на Волге" есть и на этой выставке, правда, принадлежат они кисти Роберта Штерля и написаны на сорок лет позже репинских, в 1910 году, отчего и являют уже вполне модернистскую вещь с буйством красок и эмоций. Наступивший ХХ век, оторвав искусство от реалистичного изображения натуры, рассыпается самыми невероятными формами и цветами: ярчайшие "Жатва" Карла Лоде и "Женская голова и маска" Карла Шмидта-Ротлуфа являют прямо-таки детский восторг художника перед цветом. Однако взросление не за горами: уже через десяток лет в работы возвращается и реалистичность формы, и четкий социальный месседж — как в холсте Вернера Хофмана "Под мостом", где деклассированная обжимающаяся парочка у канавы выставляет напоказ сразу десяток зловоннейших язв общества. Через какие-нибудь пять лет после написания этой картины будет Гитлер, "Дегенеративное искусство", гонения на модернистов и совсем другое искусство в совсем другой Германии — но его, к сожалению или к счастью, вряд ли когда-нибудь покажут в Эрмитаже.
Анна Матвеева