Премьера / кино
Фильм Карена Оганесяна "Домовой" представляет необычное сочетание Константина Хабенского и Владимира Машкова в ролях плохого писателя и хорошего киллера, вступающих в причудливые творческие отношения. Ничего нового на тему о том, что писать лучше всего кровью, не узнала из фильма ЛИДИЯ МАСЛОВА.
Один из главных художественных приемов, создающих атмосферу в "Домовом",— дождь, начинающий идти еще на заставке кинокомпании Centralpartnership, за которой следует крупный план спины писателя, корчащегося в родовых муках творчества перед компьютером. Усилием воли герой Константина Хабенского рожает словосочетание "тусклый свет уличных фонарей", после чего картину творческой опустошенности довершает крупный план почти пустой бутылки из-под виски и недоеденной пиццы. Крупные планы продуктов на протяжении всего фильма с рекламной настойчивостью лезут в кадр, а когда есть нечего, камера изучает кубики льда — их герой периодически пытается насыпать себе за шиворот, чтобы хоть как-то мобилизоваться.
Однако по-настоящему его мобилизует только встреча с одним из его поклонников в книжном магазине: взяв автограф у писателя, персонаж Владимира Машкова тут же мимоходом кого-то виртуозно мочит, а литератора волокут в прокуратуру в качестве свидетеля, отчитывают за то, что он раздувает миф про легендарного киллера Домового, давно погибшего при попытке задержания, и советуют завязывать с вредными детективчиками, которые учат маленького читателя плохому.
Режиссер "Домового" активно работает не только с дождем и пищевыми продуктами, но и с освещением. Например, один из допросов писателя происходит при свечах, а очередная его встреча с киллером, изъявляющим готовность стать писательской "музой" и посвятить его в подробности своей работы, освещается тревожным кроваво-красным светом фонарей, огораживающих стройку. Под впечатлением от интересного знакомства и впервые увиденного настоящего убийства писатель мчится домой, спеша излить пережитое на монитор, но дорогу ему преграждает любимая девушка (Чулпан Хаматова) с миской салата, нагрянувшая сюрпризом отметить годовщину знакомства.
Совершенно никчемный этот женский персонаж раздражает не только героя, но и зрителя своей душной материнской заботой о писателе и ультимативными требованиями "перестать бухать и ложиться спать не позже четырех". Каждый раз, когда любимая, обидевшись, убегает в дождливую тьму, писатель все равно ползет к ней на поклон с букетом и снова оказывается перед проблемой: как бы так неслышно среди ночи, ощутив потный вал вдохновения, высвободиться из цепких объятий, прокрасться к компьютеру и записать: "Он лежал на асфальте, а его правая рука обернулась ладонью вверх, как будто бы убитый решил обратиться к небу за подаянием", а пока подруга не хватилась, успеть вставить еще и лирическое отступление про "вкус дождевой капли — пронзительный вкус сырости и детства".
Некоторое время от "Домового" ждешь хоть какого-то поворота или, как выражается убийца, "заворота" — вдруг, допустим, выяснится, что никакого Домового в действительности нет, а персонаж Машкова — просто материализовавшийся из глубин писательского воображения его лирический герой, его второе "я", и, следовательно, описываемые заказные убийства совершает сам писатель, отчаявшийся выйти из кризиса более гуманными средствами. Эта неоригинальная догадка не подтверждается, однако в какой-то момент киллер решает взять на себя функцию писательской совести, внезапно проснувшейся и заговорившей о том, что имеющегося у писателя сына не надо было сдавать в интернат для умственно отсталых.
Оправдывающийся герой Хабенского становится окончательно жалок: к тому, что он никудышный сочинитель, уже привыкаешь, но то, что он и человечишка так себе, дополнительно огорчает, и его неубедительные слезы раскаяния только усугубляют тот пронзительный вкус сырости, который оставляет "Домовой".