В Эрмитаже открылась очередная выставка одной картины: "Портрета Франсуа Гране" кисти Энгра. О галльском красавце с папкой для рисунков размышляла АННА МАТВЕЕВА.
Музеи мирового класса — их всего пара десятков, и Эрмитаж в их числе — чем-то похожи на маленькие государства. У них есть подданные — их экспонаты, есть госслужащие — их сотрудники, есть своя внутренняя и внешняя политика, свои министерства финансов, безопасности, образования, массовой информации. И есть у них своя, межмузейная дипломатия. Время от времени музеи наносят друг другу официальные визиты. Сегодня с визитом из Музея Гране во французском Экс-ан-Провансе в Эрмитаж прибыл портрет самого Гране, принадлежащий кисти одного из крупнейших живописцев первой половины XIX века Жана Огюста Доминика Энгра.
Франсуа Мариус Гране сейчас известен несколько меньше Энгра, но связывает их очень и очень многое — и как художников, и как людей. Оба они были в учениках у знаменитейшего живописца своей эпохи Жака Луи Давида, в мастерской которого и познакомились, а впоследствии и подружились. Гране, правда, проучился у Давида всего несколько месяцев, после чего подался на вольные хлеба, в то время как Энгр учился у мэтра еще четыре года. Результатом обучения стала одна из первых его серьезных работ "Послы Агамемнона у Ахилла", завоевавшая Большую Римскую премию парижской Школы изящных искусств. Премия эта представляла собой стипендию на четырехлетнее творческое путешествие в Италию — страну-родоначальницу классической живописи. В 1802 году Энгр поехал на родину Леонардо и Микеланджело. В том же году в Италию направился и Гране. Дружба двух молодых художников продолжилась в Риме, где и был написан наш портрет, по праву считающийся одним из лучших портретов раннего Энгра. Закончив портрет, Энгр подарил его другу и натурщику в память о годах, проведенных под итальянским солнцем. Двадцать пять лет спустя немолодой уже Гране напишет Энгру: "Это были самые прекрасные дни нашей жизни".
Молодой франт, каким изобразил своего приятеля и коллегу Энгр, стоит на балконе или террасе, за его спиной открывается роскошный римский вид. Скорее всего, Гране позировал Энгру на римской Вилле Медичи, которая в те годы была резиденцией Французской академии, где Энгр и жил. Гране к тому моменту — уже успешный художник, уверенный в себе и знающий себе цену. Спокойная полуулыбка типично галльского красавца обращена как бы ко всем и ни к кому, смотрит он не на зрителя и даже не на художника, а куда-то в сторону, видимо, на балконе "за кадром" присутствуют и другие люди. В руках у Гране папка для рисунков, на ней так и написано "Granet". Известность молодому Гране принесли в первую очередь его римские пейзажи и многочисленные рисунки местных достопримечательностей, так что, видимо, это та самая папка, о которой другой (и тоже знаменитый) ученик Давида живописец Франсуа Жерар сказал: "Весь Рим находится в портфолио Гране". Кстати, несколько римских картин Гране есть и в собрании Эрмитажа, и на одной из них Гране изобразил себя — и тоже с той же папкой в руках. За спиной художника — холмы Вечного города и узнаваемый палаццо Квиринале — летняя резиденция Папы Римского. Энгра палаццо Квиринале очень интересовало, он рисовал его неоднократно — и в портрет друга тоже не преминул вставить.
Из всех ранних портретов Энгра портрет Гране — самый живой: видимо, сказалась дружба. В нем нет "фарфоровости" и "зализанности", присущих многим работам Давида и унаследованных от него молодым Энгром во многих других ранних работах. Портрет очень теплый, и кожа Гране, и ткань его плаща бархатистые, на небе над Римом сгущаются реалистичные тучи (кстати, в первоначальном варианте портрета небо над головой Гране было голубым и безоблачным, тучи Энгр уже потом дописал поверх). Во всем сквозит доброжелательность и согласие между художником и моделью. А чего бы не сквозить? Они были друзья, были молоды, талантливы и признаны. Что еще нужно для счастья — или для хорошего портрета?