Вчера в Русском музее открылась выставка Бориса Королева (1885-1963), классика советской скульптуры, оставшегося в тени своих прославленных коллег. Рассказывает МИХАИЛ ТРОФИМЕНКОВ.
Его называют "единственным русским скульптором-кубистом". Просто потому, что все его коллеги-кубисты, от Наума Габо до Осипа Цадкина, вовремя успели переквалифицироваться во французских скульпторов. Он же на Монпарнас не рвался. Даже когда в 1906 году, отсидев несколько месяцев в Таганской тюрьме за участие в вооруженном сопротивлении рабочих "Трехгорной мануфактуры", он был осужден к ссылке в Туруханский край, замененной четырехлетней высылкой за границу, не воспользовался этой "творческой командировкой". Оставшись в России на нелегальном положении, за четыре года получил начальное скульптурное образование, и только затем прокатился по Европе. Впрочем, тогда его пристрастия были вполне умеренными: он предпочитал пластику Огюста Родена, модный мейнстрим эпохи.
Но, оставшись в революционной России и отдав дань другой моде, на комиссарство (Королев руководил скульптурой в московском ИЗО Наркомпроса), он создал в рамках ленинского плана монументальной пропаганды восьмиметровый кубистический памятник Михаилу Бакунину. Установленный летом 1919 года у Мясницких ворот монумент был настолько радикален даже по тем, радикальным временам, что уже в следующем году его демонтировали после возмущенного письма трудящихся в газету "Вечерние известия" с призывом "убрать чучело". Не повезло и другому многообещающему замыслу — памятнику народовольцу Желябову, окруженному экспрессивно разрывающими цепи рабами: его собирались в начале 1930-х годов установить перед Зимним дворцом, да так и не установили.
Королев вообще больше и интенсивнее, чем его коллеги, размышлял о соотношении памятника с городской средой, синтезе скульптуры и архитектуры. Именно с этим связана самая интересная страница его жизни. Кубистов, в конце концов, было много. А вот "бумажные архитекторы" еще как класс в годы революции не сформировались. Королев же может считаться основоположником этого направления в отечественном искусстве, пережившего звездный час уже в 1980-х годах.
В мае 1919 года он создал при Наркомпросе Комиссию по разработке вопросов скульптурно-архитектурного синтеза (Синскульптарх), вскоре превратившуюся в Комиссию живописно-скульптурно-архитектурного синтеза (Живскульптарх). И пока его коллеги занимались практическими вопросами, проектируя дома-коммуны, он предавался абстрактным фантазиям: проектировал некий колоссальный "храм общения народов". Впрочем, проектами его эскизы назвать сложно. Фантастическое, состоящее из громоздящихся друг на друга объемов сооружение вряд ли могло быть построено даже при самых благоприятных внешних обстоятельствах. Скорее, Королев решал собственные творческие проблемы, пытался вырваться из "кожи" скульптора, стать зодчим: недаром же он беспощадно вымарывал из эскизов скульптурные группы, которыми сначала намеревался украсить свой "храм".
От радикализма искусства Королев отказался, видимо, легко: не столько по принуждению, сколько потому, что понял и сделал все, что хотел. В 1948 году его пинали за "формализм" чисто по инерции. Но и от "левого" прошлого не отрекся, в выступлениях винил академистов в упадке советской скульптуры. Кондовым соцреалистом не стал, хотя, когда требовалось, мог изваять "как положено" бюст революционера Николая Баумана. Но, когда хотел, стилизовал какую-нибудь голову крестьянина под греческую архаику, да и вообще, в его портретах — самой богатой части его наследия — чувствуется пристрастие к стихийной силе грубоватого, обобщенного изображения. Самое значительное и, наверное, самое личное, что он создал в поздние годы, — совершенно нетипичный для советской эпохи "Идущий" (1943), скорбный, придавленный тяжестью то ли эпохи, то ли жизни, как таковой: сгусток одновременно непреклонной воли и знаний, которые только приумножают скорби.